1000 не одна ночь

— Впереди каньон, сворачивайте ночевать будем в низине.

— Там деревня.

— Какая деревня?

— Смотри сам — там несколько домов и дымится костер.

— Я не давал разрешение на поселение в этой местности. Быть готовыми к атаке.

Голоса выдернули меня из дремоты, и я с досадой почувствовала, как горячая рука бедуина перестала сжимать мое тело и согревать своим теплом, а потом он придавил меня к себе сильнее.

— Закрой лицо, Альшита, и не открывай рта пока я не позволю.

Я смотрела как мы спускаемся вниз между горами, напоминающими слоенное тесто разных оттенков от ярко оранжевого до бежевого, по узкому своеобразному коридору в лучах заходящего солнца это место напоминало пещеру з восточных сказок и завораживало своей первозданностью, когда кажется, что нога человека сюда даже не ступала.

— Если я сдерну тебя с седла поползешь и будешь прятаться, как и в прошлый раз за барханами, поняла?

Я кивнула, а он вдруг провел пятью пальцами по моему лбу и носу. Странный жест и я не знаю, что он означает, но он что-то определенно означал потому что зеленые глаза моего хозяина имели очень странное выражение. Они были словно мягкими, как расплавленный воск вроде обжигает, но уже можно взять его в руки. Ударил коня по бокам и направил в самый низ туда где дымился костер. Казалось, что возле маленьких домов похожих на шалаши никого нет, но это первое впечатление. Едва копыта коня Аднана коснулись песка неподалёку одной из хижин как сверху спустились люди с вскинутыми карабинами и направили их на нас.

— Опусти оружие, мы пришли с миром. Или от этой деревни останется лишь костер.

Мужчина тут же выронил карабин и склонил голову.

— Мы думали это люди Асада. Они уже вторую неделю здесь рыскают.

Послышался голос со стороны, и я увидела человека во всем черном, с полузакрытым лицом. Он направлялся к нам.

— Рад приветствовать тебя в моем поселении, Аднан ибн Кадир.

— С каких пор в этом каньоне есть твое поселение, Махмуд?

— С тех пор как меня изгнал твой брат Селим.

— Это моя земля, Махмуд и я не помню, чтоб ты получил у меня разрешение.

Мужчина рухнул на колени, и я отпрянула назад, чувствуя затылком грудь Аднана и его руки, удерживающие и меня и поводья.

— Я отправлял к тебе своего человека, но ты уехал к границе, Аднан, а я не мог ждать моя жена была на сносях. Зайди в мой дом и отведай чаю, отдохни с дороги. А потом реши разрушить ли мои шатры или позволить остаться жить здесь.

Аднан поднял руку вверх.

— Ночуем здесь. В дорогу с утра. Махмуд, найди для моих людей бинты и спирт и попроси у своей женщины иголки с нитками. У нас была стычка с Асадом.

— Проклятый сукин сын рыскает как псина вокруг и ищет добычу. Говорят, ты украл у него русскую женщину.

— Я никогда не ворую. Я либо забираю свое. Ворует только он. Веди нас в свое жилище, Махмуд. Мои люди устали в дороге и многие ранены.

Аднан спешился и легко снял меня с седла.

— Лицо и голову держи покрытыми.

Внутри хижина была совершенно голой, без единого предмета мебели на полу плетенные ковры и подушки поверх шкур. Ни окон, ни можно сказать, дверей. Мне это напоминало не жилье, а детскую постройку у нас за домом. Когда-то я сама таскала ветки и сооружала нечто подобное с дворовыми друзьями. Снаружи опять поднимался какой-то буран и воздух стал насыщенно тяжёлым и густым, словно пар. Шумел ветер, шелестел песком и сухими смерчами, завивающимися на пустом месте. Я видела их то тут, то там в свете разожженных костров. Люди Аднана расположились прямо на песке. Раненых уложили у огня на подстилках. Среди них ходил Икрам с котомкой полной склянок и мазей. Я видела, как зашивали на живую раны воины, прижигали их спиртом из фляги, которую принес тот самый человек невысокого роста, которого Аднан назвал Махмудом. На меня он смотреть избегал, а я вот совершенно забыла о том, что мне говорили и рассматривала все с искренним любопытством. Мне было интересно как вообще можно жить в таких условиях и где я могла бы помыться, хотя бы до половины. Но на меня никто не обращал внимание. Аднан сдернул с себя окровавленную джалабею и я шумно втянула воздух, когда увидела его рану на плече.

В этот момент в хижину вошла женщина. Она перелвигалась маленькими изящными шажками вся закутанная в черное, с закрытым ло половины лицом, смотрела только в пол. Поклонилась и протянула своему мужу шкатулку.

— Нитки с иголками, мой господин. — голос тихий, спокойный, полный какой-то одухотворенной покорности.

— Это моя жена — Абаль. Твой отец выбрал ее для меня еще во времена дружбы наших семей. Пока вы будете промывать и штопать раны она заварит чаю и нагреет лепешки.

Аднан сел на подушки, достал из шкатулки иглу, полил ее спиртом. Я молча наблюдала за ним, стараясь не смотреть на рану. Он плеснул на нее из фляги и тихо выругался сквозь стиснутые зубы, а у меня все перевернулось внутри, когда я представила, как ему больно. И когда проткнул кожу иглой у меня вырвался тихий вскрик, и он тут же вскинул голову и посмотрел на меня.

— Иди сюда.

Ужасно хотелось вместо того чтобы подойти наоборот спрятаться или даже раствориться в воздухе. Видеть вблизи его раны я просто не могла.

— Подойди ко мне, Альшита.

И я подчинилась. Подошла так же опустив глаза, как и жена Махмуда.

— Шить умеешь?

— Нееет, — так быстро и испуганно от одной мысли о том, что он спросил стало плохо.


— Все женщины умеют шить там, откуда ты приехала. Пуговицы пришивать ты точно умеешь. Давай, заштопай меня. Мне не удобно самому.

— Я не…не могу.

Попятилась назад, но Аднан схватил меня за руку и дернул к себе заставляя опустится вниз на подушки и чуть ли не упасть на него. Протянул мне иголку.

— Зашивай! Иначе на кой черт ты мне сдалась если от тебя никакого толку? Не зли меня!

— Я …я не могу.

— Почему? — взревел, глядя на меня исподлобья.

— Мне придется причинить тебе боль.

Раздался хохот такой оглушительный что я зажмурилась.

— Не льсти себе, девочка. Для того чтобы причинить мне боль не достаточно одной иголки. Давай. Зашей меня.

Тяжело дыша я приблизилась к нему, сжимая в руках иголку и чувствуя подступающую к горлу тошноту от осознания, что придется колоть его иголкой, а ведь совсем недавно я представляла себе, как вонзаю в его сердце нож.

— Давай. Представь себе, что это просто дырка в твоем платье. Ну! Приступай!

Я набрала в легкие побольше воздуха и силой проткнула кожу меня тут же повело и закружилась голова, я просто поплыла. Рука Аднана подхватила меня за талию, и он усадил меня к себе на колени.

— Эй…Альшитааа…посмотри на меня.

Мои глаза затуманило недомоганием и к горлу подкатывали комья, а руки дрожали так, что казалось они ходят ходуном.

— Мне надо чтоб ты это сделала. Просто возьми иголку и заштопай эту прореху. Мне не больно. Но если ты не зашьешь я могу остаться без руки, и ты будешь в этом виновата.

Я сидела у него на коленях лицом к лицу и смотрела на эту жуткую рану, которую предстояло еще и колоть иголкой.

— Ты сможешь. У тебя нет выбора.

Я посмотрела ему в глаза и тихо сказала:

— Выбор есть всегда.

— Верно. Всегда. Даже отсутствия выбора тоже чей-то выбор. Так во в этом случае ты не выбираешь, и я выбрал за тебя.

Я прикоснулась к его плечу, и он вдруг сильно вздрогнул, а я посмотрела снова ему в глаза и опустила взгляд на рану. Это просто дыра и я зашиваю ее как и одежду. Продеть иглу, захватить материю, перекинуть иголку на другую сторону.

Когда сильно проколола край раны Аднан слегка вздрогнул, а я неожиданно для себя погладила его по груди, словно успокаивая, даже не знаю кого себя или его. Голая кожа под моей ладонью такая шелковистая и гладкая. Снова взгляд в его глаза и теперь уже вздрогнула я, потому что он не отводит от меня своих невыносимо зелёных глаз.

— В близи твоя кожа такая же прозрачно-белая как жемчуг. У моей матери было жемчужное ожерелье. Бусины были такого же цвета, как и твоя кожа. В твоей стране мужчины сходили по тебе с ума.

Не вопрос, а утверждение. Мне захотелось рассмеяться, и я не удержалась и усмехнулась уголком рта.

— Что смешного я сказал?

Я сдвинула края раны и чувствуя, как кружится слегка голова снова проколола кожу.

— В моей стране цвет моих волос слишком необычен, а цвет моей кожи вызывает отвращение. Мужчины никогда не сходили по мне с ума.

— Ловкая ложь.

Еще стежок и от нервного напряжения я повертелась у него на коленях, чувствуя, как затекла спина.

— Кем была твоя мать?

— Русской.

В этот момент я нечаянно его уколола, а он зашипел и сильно сдавил мои ребра руками.

Его руки на моих бедрах очень горячие, жгут через тонкую ткань. А я смотрю на его лицо и не могу оторвать взгляд, сжимая иголку что есть силы и тяжело дыша.

— Прости…я не хотела.

— Хотела. Но не сейчас, да?

Уголок рта вздернулся вверх, а глаза прожигали насквозь. Мне иногда становилось страшно что он читает мои мысли. Животный магнетизм, дикий, бешеный нрав совершенно не похожий на наш менталитет. И эта красота от которой становится и страшно, и больно одновременно. С ним не мог сравниться ни один мужчина из всех, кого я когда-либо знала. Когда он прикасался ко мне и зелень в его глазах начинала блестеть как изумруд на солнце у меня начинало жечь в груди и захватывать дух. Словно я на нескончаемом аттракционе и постоянно меня переворачивает вверх ногами. Я боюсь, меня тошнит от скорости и все же…есть в этом сумасшествии что-то ненормально притягательное.

— Нет. Я не люблю причинять боль. Она меня пугает…чужая боль. Мне в этот момент хочется умереть.

Взгляд стал до невозможного острым, изучающим, словно он сканировал меня и не верил тому, что я говорю.