1000 не одна ночь

— Ладно, я не Тамир и дела с Асадом веду только по бабам. Оружие ему не таскаю, наркоту не вожу. Мне нечего делить с Кадиром я ему дорогу не переходил и врага его стволами и тротилом не снабжал. Так. Надо сучек обратно в фургон загнать там вонь зверская. Может заглянет арабская псина и носом покривит. Глядишь и повезет откупимся сигаретами да пойлом америкосским.

— А прошлая партия, Паш? Не помнишь те пару ящиков с зеленой пломбой? Говорят, потом две бедуинские деревни на воздух взлетели.

— Да ты заткнешься сегодня или нет? Рот не закрывается. Все пошли наружу, сядем перекурить и пожрать. Типа не боимся его просто привал сделали. Этих в машину и закроем.

Я краем глаза следила за ними, и сама начинала нервничать. Их страх перед каким-то Кадиром ничего хорошего не обещал. Нас могло ожидать нечто более худшее и страшное. Тем более меняя. Я для них не представляла никакого интереса. Они могли избавиться от меня в любой момент. И еще я очень боялась Слона. Мне казалось он сделает со мной что-то мерзкое. Что-то такое после чего я никогда не оправлюсь. Я должна спрятаться. Пока они все там снаружи я могу спрятаться и попытаться сбежать…Только куда? Куда я сбегу? Я даже не знаю где я и у меня нет документов. Но я уже представляла себе куда эти мрази нас вывезли. Мы уже давно пересекли территорию нашей страны мои ведения вовсе не ведения. Нас обкололи наркотиками, и мы пересекли границу. Это синайская пустыня. Ее начало. Нас гонят к границе с Египтом.

Я посмотрела на других женщин они послушно вымазывали лица сажей лохматили волосы. Вываливали вещи в песке и золе.

— Ты чего стоишь? — крикнула мне одна хрипло, — Жить расхотела? Делай как они сказали. Они не так страшны, как тот, что сюда едет. Он лютая тварь. Я знаю, что говорю.

Я посмотрела на нее и взяла протянутую мне золу.

— Откуда знаешь?

— Не все здесь не по доброй воле. Некоторые сами на это пошли. Меня везут одному клиенту по личному заказу. Я уже здесь была. Меня депортировали. Спасли, так сказать.

Она быстро растирала свои щеки черным, мазала даже губы сыпала песок себе в волосы. Красивая, даже очень красивая с длинными темными волосами и большими зелеными глазами со стройным сочным телом. Она перетянула грудь платком и порвала на себе кофту в некоторых местах.

— Не стой истуканом. Мажься давай. Кадир безжалостный дьявол. Они женщин насилуют и выбрасывают, как скот, в пески. Мне рассказывали, что творит он и его солдаты — это жутко. Надо молить бога, чтоб он побрезговал нами.

Я принялась тереть лицо и сердце колотилось все сильнее и сильнее.

— Эй, шалавы, все хватит марафетиться пошли на улицу обратно в машину и чтоб тихо там сидели. А то бедуинские голодные мальчики отымеют вас во все дырки. Быстро-быстро нет времени.

Мы вышли на улицу и тут же замерли. Здание уже окружали мужчины верхом на лошадях. Топот копыт слышался словно со всех сторон, как и низкие голоса, перекрикивающиеся на арабском. Из было много очень-очень много. Эти взгляды из-под завязанных вокруг лиц платков внушали ужас. Так смотрят одержимые голодом и жаждой наживы убийцы-фанатики.

— Всем молчать. Не издавать ни звука. Смотреть себе под ноги и глаз не поднимать, головы опустили.

Женщины затаились, а я нервно терла и терла щеку золой, потому что увидела мужчин в черных жилетах поверх черных рубах и с черной куфией повязанной вокруг головы. За плечами оружие. Стало не по себе. Словно передо мной отряд неуправляемых дикарей, словно слово цивилизация не коснулась ни здешних мест, ни этих людей. Один из них держался впереди всех и чуть ли не наступал лошадью на русского главаря. Он казался выше и крупнее остальных не знаю почему, может от того что ближе всех к нам. Восседал верхом на черном лоснящемся от пота жеребце. Тот беспокойно фыркал и перебирал копытами так, что Паше приходилось делать несколько шагов назад, чтобы не попасть под ноги коню.

Лицо Предводителя было так же закрыто, как и у остальных, но я увидела его глаза. Страшные светло-зелёные, как у хищника они прожигали насквозь из-под очень широких черных бровей. От одного его вида мне почему-то захотелось закричать. Стало так страшно, словно я увидела самого дьявола. Он обвел глазами перегонщиков и женщин. Медленно, изучающе. Очень тяжелым давящим взглядом от которого начали дрожать колени и стиснуло грудь, как клещами.

— Смотри себе под ноги. Не рассматривай их, дура.

Голос той темноволосой заставил опустить взгляд и теперь смотреть на носки своих потертых и счесанных туфель. Господи, как долго они меня тащили и где? Я же обула новую обувь. Вспомнила как мы выбирали эти туфли вместе с мамой и сердце сильно дрогнуло. Всего лишь несколько дней назад я была дома. В своей квартире, спала в своей постели, завтракала с родителями на кухне…А кажется это было уже в другой жизни. Может я сплю и мне снится кошмар?

Предводитель отряда….видимо это и был он, заговорил с перегонщиками. Его голос оказался очень низким, зычным и гортанным. Из-за сильного волнения я плохо понимала, что он говорит…хотя он говорил на превосходном русском языке хоть и с сильным акцентом.

— Что забыл в моих землях, пес? Тебе разве не сказали, что это теперь моя территория?

Я видела, как дергается рука главаря и сжимаются, и разжимаются пальцы. Он не просто нервничал, а казалось сейчас наделает от страха в штаны.

— Шлюх везу. Всего лишь грязных и дешевых шалав для борделя Нагаси в Тель-Авиве. В этот раз товар дрянь. Смотреть не на что. Дай спокойно проехать, Кадир. В следующий раз в долгу не останусь.

— А ящики с взрывчаткой тоже везешь? Или в этот раз тебе и с этим обломилось?

— Какие ящики? Помилуй бог. Я никогда оружием не торговал я мирный человек. Я баб вожу. На заработки. Все честно.

Бедуин дернул коня и тот чуть не задел копытами ноги главаря. Я видела, как по лысому затылку перегонщика градом стекает пот и как он пятится назад.

— Ты бы имя Всевышнего своего не трепал. Где он, а где ты, человеческий мусор? Что в машине? — голос рокочет спокойно так, вкрадчиво. А мне чудится словно это потрескивают угли перед тем как резко вспыхнет пламя. Неужели этот придурок не чувствует, что опасность потрескивает в воздухе.

Я чуть приподняла голову и рассматривала ноги бедуина, его черные сапоги из мягкой кожи, покрытые слоем песочной пыли. Подняла взгляд еще выше на руки, сжимающие поводья. Пальцы темные, обветренные с кольцами на мизинце и безымянном. На запястье множество цветных переплетенных ниток.

— Не было у меня никогда никаких ящиков. Может у Тамира были, а я не занимаюсь таким. Я только сучек продажных вожу.

Я все же осмелилась поднять голову и посмотреть на него целиком. Какой же он огромный, широкий в плечах, словно там под одеждами не тело, а груда мышц и все они перекатываются, бугрятся под тонкой тканью и под жилетом. Лицо все еще до половины закрыто и мне видна ровная переносица и эти глаза. Совершенно несочетаемые с очень смуглой кожей. Настолько светлые, что кажется они вот-вот зафосфорятся, как у волка или шакала в темноте. Дикие глаза мало похожи на человеческие. Смерть в них. Ее видно. Она ничем не прикрыта. Этот человек словно ее олицетворение. Он вдруг резко посмотрел на меня, и я от ужаса не смогла даже голову опустить.

— Их женщины на них так не смотрят…не провоцируй. Глаза в землю.

Я тут же резко уставилась в песок, потом повернулась к подруге по несчастью она слегка дрожала и кусала губы. Бледная до синевы. Казалось она боится далеко не наших конвоиров, а этого Кадира. Он внушает ей самый настоящий ужас. Впрочем, мне он внушал его не меньше, если не больше.

— Обыщите фургон, — крикнул на арабском и несколько мужчин спешившись пошли в сторону машины.

— Зачем Асаду настолько убогие женщины?

— Иногда товар бывает и таким. Их отвозят в дешевые заведения. Да и какая мне разница. У меня покупают, а что с ними будет дальше мне мало интересно.

— Аднан! В машине спрятано три каких-то ящика.

— Несите сюда.

Кадир спешился и кинул поводья одному из своих людей, потом вдруг резко схватил за затылок главаря и потянул в сторону фургона.


— Так что в мешках, пес? Давай показывай, что ты на самом деле таскаешь Асаду под видом дешевых сук.

Пока они шли к машине, точнее Кадир вел за шею полусогнутого от боли главаря на других наставили дула автоматов. Притом это вовсе не выглядело как устрашение скорее я чувствовала кожей как эти люди пустыни хотят убить перегонщиков. Но они просто пока не получили приказа.

— Иди потихоньку в дом, давай. Здесь сейчас месиво будет. Прячься. Если выживу найду тебя.

Процедил Слон и я в удивлении вскинула на него взгляд.

— Иди, я отвлеку ублюдков. Давай, ты маленькая найди где укрыться.

Он сказал одному из арабов какое-то ругательство и заржал. Его ударили прикладом в лицо. Но я не оборачивалась, я бежала в здание, чтобы залезть в железный шкаф с рифлёными дырками. Видимо для инвентаря.

Как вдруг услышала дикие вопли снаружи.

— Всего три ящика, Кадир. Три ящика и то это мое. Не…

Звуки ударов и скулеж перешел на более высокие ноты.

— Эти три ящика могут разнести в клочья несколько моих деревень. Это Асад тебе заплатил? Отвечай тварь, Асад или кто-то другой? Солжешь я тебе глаз выжгу.

— Пощади, Аднан, пощади ты меня не первый день знаешь. Да я никогда не лезу в чьи-то разборки. Я жить хочу. Я всего лишь для семьи зарабатываю. Да не всегда честно…

— Не дави на жалость, собака бешеная! Мне насрать на твою семью. Они мне все никто и ты никто. Более того, ты ужасно раздражающее никто. Скажи, чем расплатишься? Что у тебя для меня есть?

— Так нет ничего я всего три коробочки вез и то так…продать потому что девки все в этот раз какие-то порченые.

— Порченые говоришь? Значит можно их и дальше подпортить?

Я затаилась в своем укрытии и, обхватив плечи, тряслась от озноба. Старалась не стучать зубами. Мне было холодно несмотря на жару.

— Эй, нам русских шалав отдали. Развлекаемся.

— Неее, ненене. Не надо. У меня кофе есть дорогой, сигареты, виски. Что хочешь бери. Товар не трогай я головой за него отвечаю.

— Проотвечался ты, Паша. И за товар проотвечался, и за ящики. Теперь бери вазелин и мажь свое трусливое очко, потому что пустым ты обратно поедешь…хотя, может кто из твоих сучек и выживет под моими ребятами.

— Пощади, Кадир, пощади. Меня пристрелят за товар деньги уплачены. Я в жизни столько не насобираю.

— А сказал товар порченый. Мы проверим порченый он или нет и обратно отдадим.

— Так они после вас…вас же много.

— Ничего пусть привыкают. У Нагаси и больше в сутки бывает. Неси свои сигареты и мне белую давай. Где она?

— Какую белую?

— Шлюха белая. Волосы белые у нее. Где она? Ее хочу.





ГЛАВА 3




Я кажется перестала дышать совсем у меня желудок сжался в камень. Я услышала, как он сказал обо мне. Тот жуткий человек с глазами степного шакала и его сворой. Он меня заметил. Все эти проклятые волосы. Это они светились даже под слоем пыли и песка. Надо было, как все, измазаться сажей, вываляться, выкататься в ней всем телом. Но я никогда не умела реагировать на что-то быстро. Мама говорила, что я летаю в облаках и думаю, о чем угодно только не о том, что надо. Лизка была менее деликатна и говорила, что я тормоз. И да они обе были правы…теперь я, наверное, из-за этого умру. Мамочка, разбуди меня, я сплю, да? Разбуди и забери меня отсюда.

— Это и все девки, Кадир. Больше нет. Все перед тобой — выбирай любую. Вот эти три целки.

— Лжешь! Ненавижу, когда мне лгут! Я хочу другую. У нее волосы белые, как снег у вас зимой. Я видел. Пусть твой плебей найдет мне ее иначе я выпущу вам всем кишки и оставлю на съедение койотам. Они по весне злые и голодные. Живьем до костей обглодают.

Он сказал, а у меня желудок сжался спазмом боли и захотелось исторгнуть из него все содержимое. Даже то, чего там совершенно нет. Я никогда не слышала о такой жестокости. Я не могла смотреть даже фильмы ужасов, триллеры не могла. Когда кому-то причиняли боль меня начинало мутить. Родители мечтали, чтоб я стала врачом, а я Тошке коленку зеленкой помазать не могла мне становилось плохо от мысли, что ему будет больно. Когда мама сломала руку, и я об этом услышала, то потеряла сознание.

— Слон поищи в здании. Может кто спрятался?

— Да кто от нас спрячется? Это и все девки. Не было больше. Одна в дороге сдохла. Некого искать. Не видел я среди них никакой белой бл*и я б запомнил

Раздался хохот жуткий до мороза по коже. Никогда не думала, что человеческий смех может пугать до такой степени.

— Ты, падаль лживая. Не знаешь сколько у тебя шлюх? Их что сотня, что тебе не заметно, когда одной нет? Делаешь из меня идиота? Я видел своими глазами на одну больше! Мне привиделось?

— Нет, что ты. Он просто напуган и растерян. И совершенно не то имел ввиду. Конечно есть еще одна. Она, наверное, спряталась сука такая, хоть я и приказал стоять и не дергаться.