11/22/63

Я взял и просмотрел их. Сверху лежали долларовые купюры, и выглядели они так же, как те, которыми я привык пользоваться. Потом я добрался до пятерки, и тут обнаружились отличия. Над изображением Авраама Линкольна появилась надпись: SILVER CERTIFICATE[9], а слева от нее — большая синяя цифра «5». Я поднял купюру, чтобы посмотреть на просвет.

— Это не подделка, если у тебя возникла такая мысль. — По интонациям хрипатого голоса чувствовалось, что Эла моя реакция забавляет.

Может, и нет — на ощупь вроде бы настоящая, как и на вид, — но где водяные знаки?

— Если купюра и настоящая, то очень старая.

— Джейк, просто сунь деньги в карман.

Я сунул.

— У тебя есть карманный калькулятор? Какие-то электронные штучки?

— Нет.

— Тогда, думаю, ты готов. Повернись лицом к дальней стене кладовки. — Прежде чем я успел это сделать, он хлопнул себя по лбу. — Господи, что у меня с головой? Я забыл про Человека с желтой карточкой.

— Кого? Что?

— Человек с желтой карточкой. Так я его зову, а настоящего имени не знаю. Вот, возьми. — Он порылся в кармане и протянул мне пятидесятицентовую монету. Такой я не видел уже много лет. Возможно, с детства.

Я подкинул ее на ладони.

— Не думаю, что ты хочешь расстаться с ней. Она же ценная.

— Естественно, ценная, стоит полбакса.

Он закашлялся, и на этот раз кашель сотрясал его, как сильный ветер, но отмахнулся, когда я шагнул к нему. Оперся о картонные коробки — на верхней лежали вещи и деньги, которые я достал из карманов, — сплюнул в бумажные салфетки, посмотрел, поморщился, потом сжал салфетки в кулаке. Его осунувшееся лицо теперь блестело от пота.

— Прилив или что-то в этом роде. Чертов рак нарушает терморегуляцию, как и все остальное. Теперь о Человеке с желтой карточкой. Он безвредный алкаш, но не похож на остальных. Словно что-то знает. Я думаю, это всего лишь совпадение — он обязательно будет слоняться неподалеку от того места, где ты выйдешь, — но я хотел бы подготовить тебя к встрече с ним.

— Пока у тебя получается не очень, — заметил я. — Я не имею ни малейшего понятия, о чем ты говоришь.

— Он скажет: «У меня желтая карточка из зеленого дома, так что дай мне бакс, потому что сегодня — день двойной выплаты». Ты понял?

— Понял. — Безумие крепчало.

— И у него есть желтая карточка, она заткнута за ленту шляпы. Может, это визитная карточка таксомоторной компании или купон «Ред энд уайт», найденный в сточной канаве, но мозги у него высушены дешевым вином, и, возможно, он думает, что карточка эта — что золотой билет Вилли Вонки[10]. В любом случае ты ответишь: «Бакс дать не могу, но держи половину», — и отдашь ему монету. Тогда он может сказать… — Эл поднял костлявый палец. — Он может сказать что-то вроде: «Почему ты здесь?» или «Откуда ты пришел?» Он может сказать: «Ты не тот парень». Вряд ли скажет, но это возможно. Я много чего не знаю. Что бы он ни сказал, оставь его у сушильного сарая — там он обычно сидит — и иди к воротам. Он скорее всего скажет тебе вслед: «Я знаю, ты можешь дать мне бакс, жадюга», — но не обращай на это внимания. Не оглядывайся. Перейди железнодорожные пути — и окажешься на пересечении Главной улицы и Лисбон-стрит. — Тут он насмешливо улыбнулся. — А потом, дружище, мир — твой.

— Сушильный сарай?

Я смутно помнил, что рядом с тем местом, где теперь находилась закусочная, вроде бы что-то стояло, может, и сушильный сарай старой фабрики Ворамбо, но здание это, для чего бы оно ни использовалось, давно снесли. И будь в дальней стене чисто прибранной кладовки, то есть в торце «Алюминейра», окошко, оно бы смотрело на вымощенный камнем двор и магазин верхней одежды, который назывался «Уютный уголок Мэна». Перед Рождеством я купил там теплую куртку «Норс фейс», и по очень хорошей цене.

— Забудь про сушильный сарай, просто запомни все, что я тебе сказал. А теперь снова повернись… правильно… и сделай два-три шага вперед. Маленьких шажка. Детских. Будто в темноте пытаешься найти верхнюю ступеньку лестницы… Осторожно…

Я в точности выполнил его указания, чувствуя себя полным идиотом. Один шаг… Мне пришлось наклонить голову, чтобы не зацепиться за алюминиевый потолок… Два шага… Теперь я ссутулился. Еще пара шагов, и я буду вынужден опуститься на колени. Этого я делать не собирался, даже по просьбе умирающего.

— Слушай, это глупо. Если только ты не хочешь, чтобы я принес тебе коробку с фруктовым коктейлем или пару пакетиков желе, мне здесь нече…

Тут моя нога ушла вниз, как происходит, когда спускаешься по ступенькам. Да только она по-прежнему твердо стояла на темно-сером линолеуме. Я отлично ее видел.

— Поехали. — Хриплость ушла из голоса Эла, во всяком случае, временно: удовлетворенность добавила ему мягкости. — Ты ее нашел, дружище.

Но что я нашел? Что именно я испытывал? Похоже, воображение сыграло со мной злую шутку, поскольку, что бы я ни чувствовал, я видел, что нога по-прежнему стоит на полу. Только…

Вы знаете, как в яркий, солнечный день, закрыв глаза, можно увидеть то, на что вы перед этим смотрели? Что-то похожее произошло и со мной. Когда я посмотрел на свою ногу, я увидел, что она на полу. А когда моргнул — за миллисекунду до или через миллисекунду после того, как мои глаза закрылись, — заметил, что моя нога на ступеньке. И уже не под тусклым светом лампочки в шестьдесят ватт, а под яркими лучами солнца.

Я замер.

— Иди дальше, — подбодрил меня Эл. — Ничего с тобой не случится, дружище. Просто иди дальше. — Он закашлялся, и в его вновь охрипшем голосе послышалось отчаяние. — Мне надо, чтобы ты пошел дальше.

И я пошел.

Да поможет мне Бог, пошел.





Глава 2





1




Я сделал еще шажок вперед, на следующую ступеньку. Глаза по-прежнему говорили мне, что я в кладовке «Закусочной Эла», но я стоял выпрямившись, и моя макушка больше не скребла потолок. Разумеется, такого быть не могло. Мой желудок нервно дернулся в ответ на путаницу, устроенную органами чувств, и я почувствовал, как сандвич с яичным салатом и кусок яблочного пирога, съеденные за ленчем, готовятся к катапультированию.

Сзади — уже издалека, будто нас разделяли пятнадцать ярдов, а не пять футов, — послышался голос Эла:

— Закрой глаза, дружище, так будет легче.

Едва я это сделал, путаница исчезла. Словно я перестал пытаться увидеть кончик собственного носа. Или, скорее, надел очки для просмотра трехмерного фильма. Я двинул правой ногой и спустился на очередную ступеньку. Я находился на лестнице. Теперь, с отключенным зрением, мое тело в этом не сомневалось.

— Еще две, потом открывай глаза, — посоветовал Эл. Расстояние между нами снова увеличилось. Казалось, он отошел в другой конец закусочной, а не стоял у двери кладовки.

Я поставил на первую ступеньку левую ногу, на вторую — правую. И тут же в голове послышался хлопок, какой ощущаешь, сидя в самолете, если давление резко меняется. Темнота под веками сменилась краснотой, кожей я почувствовал тепло. Солнечный свет. Никаких сомнений. И серный запах, ранее слабый, заметно усилился. В кладовке он едва чувствовался, а теперь раздражал. Опять-таки, никаких сомнений.

Я открыл глаза.

Уже не в кладовке. Уже не в «Закусочной Эла». И хотя дверь из кладовки вела только в зал, я оказался под синим небом. Во дворе. Правда, не вымощенном камнем. Под ногами я видел грязный, крошащийся бетон. И привычные магазины куда-то подевались. Несколько большущих металлических контейнеров стояло у белой оштукатуренной стены на месте «Уютного уголка Мэна». В контейнерах что-то лежало, прикрытое грубой коричневой мешковиной.

Я повернулся, чтобы взглянуть на большой серебристый трейлер, который занимала «Закусочная Эла», но трейлер исчез.





2




Там, где ему полагалось быть, возвышалась громада — будто сошедшая со страниц романов Диккенса — ткацко-прядильной фабрики Ворамбо, которая работала на полную мощность. Я слышал грохот красильных машин и сушилок, шуршание огромных плоскопрядильных машин, которые когда-то занимали второй этаж (я видел фотографии в маленьком здании Исторического общества Лисбона, что на Главной улице: на машинах работали женщины в платках и комбинезонах). Светло-серый дым поднимался над тремя высокими трубами, в восьмидесятые годы поваленными мощным ураганом.

Я стоял рядом с большим зеленым зданием, вероятно, сушильным сараем. Он занимал половину двора и поднимался на добрых двадцать футов. Я сошел с лестницы, но теперь никаких ступенек не видел. Не видел пути назад. И запаниковал.

— Джейк? — Голос Эла, но далекий-предалекий. Казалось, он донесся до моих ушей случайно, благодаря какому-то акустическому трюку, словно пролетел многие мили по длинному узкому каньону. — Ты сможешь вернуться так же, как вышел. Нащупай ступеньки.

Я поднял левую ногу, опустил и нащупал ступеньку. Паника отступила.

— Иди, — прозвучало едва слышно. Голос словно подпитывался собственным эхом. — Осмотрись, а потом возвращайся.

Поначалу я никуда не пошел, постоял, вытирая рот тыльной стороной ладони. По ощущениям, глаза вылезали из орбит. Волосы, похоже, стояли дыбом, по загривку и спине ползали мурашки. Меня охватил страх — чего там, ужас, — но его уравновешивало (пока) набирающее силу любопытство. Я видел собственную тень на бетоне, точно очерченную, словно вырезанную из черной материи. Видел пятна ржавчины на цепи, которая отделяла сушильный сарай от остального двора. Ощущал отвратительный запах дыма, поднимавшегося из трех труб, достаточно сильный, чтобы защипало глаза. Инспектору из агентства по защите окружающей среды хватило бы одного вдоха, чтобы в мгновение ока остановить все производство. Да только… я сомневался, что во всей стране сыщется такое агентство. Я знал, где нахожусь. Штат Мэн, Лисбон-Фоллс, сердце округа Андроскоггин.

Вопрос состоял в другом: в каком году?





3




На цепи висела табличка с надписью на обратной стороне, так что я не мог ее прочитать. Двинулся к табличке, тут же вернулся назад. Закрыл глаза и, шаркая, принялся разыскивать ступеньки. Когда левая нога наткнулась на первую ступеньку лестницы, ведущей в кладовку «Закусочной Эла» (я на это истово надеялся), остановился, нащупал в заднем кармане и вытащил сложенный листок бумаги, служебную записку от моего многоуважаемого заведующего кафедрой: «Хорошего тебе летнего отдыха, и не забудь про июльский рабочий день». На мгновение я задался вопросом, как он отнесется к предложению Джейка Эппинга включить в программу следующего учебного года шестинедельный семинар «Литература о путешествиях во времени». Потом оторвал сверху полоску и бросил на первую ступеньку невидимой лестницы. Она, разумеется, упала на землю, но отметила нужное место. Я полагал, что в этот теплый, тихий день ее никуда не сдует, однако все-таки нашел небольшой кусок бетона и воспользовался им как пресс-папье, на всякий случай. Теперь он лежал и на ступеньке, и на бумажной полоске. Только никакой ступеньки не было. В голове мелькнула строка из старой песни: Поначалу есть гора, а потом и нет горы, но затем опять гора.

«Осмотрись», — предложил мне Эл, и я решил последовать его совету. Пришел к выводу, что еще какое-то время сохраню здравый ум, раз уж до сих пор не рехнулся. Если, конечно, не увижу стадо розовых слонов или НЛО, зависший над автомобильным салоном Джона Крафтса. Я пытался сказать себе, что этого нет, что так не бывает, но тщетно. Философы и психологи могут спорить о том, что реально, а что нет, однако большинство людей, живущих обычной жизнью, знает и принимает мир, который видит и ощущает вокруг себя. Таков и я. Если отбросить все остальное, для галлюцинации этот мир слишком уж вонял.

Я подошел к цепи, висевшей на уровне моего бедра, нырнул под нее. На другой стороне таблички обнаружилась надпись черной краской: «ПРОХОД ЗАПРЕЩЕН ДО ЗАВЕРШЕНИЯ РЕМОНТА СТОЧНОЙ ТРУБЫ». Я огляделся, убедился, что в непосредственной близости никакого ремонта не ведется, обошел угол сушильного сарая и чуть не наступил на мужчину, гревшегося на солнышке. Впрочем, загар в его планы не входил. Иначе он снял бы старое черное пальто, которое укутывало его, точно бесформенная тень. На обоих рукавах налипли засохшие сопли. Тело, упрятанное под пальто, высохло до крайности. Обильно тронутые сединой черные волосы патлами свисали на небритые щеки. Никто не смог бы представить себе более типичного алкаша.

Нахлобученную на голову мягкую фетровую шляпу с продольной ложбиной он, казалось, позаимствовал из какого-то фильма в жанре нуар пятидесятых годов, где у всех женщин большой бюст, а мужчины говорят очень быстро и из уголка рта у них свешивается сигарета. И да, из-под ленты на шляпе, словно древний репортерский пропуск, торчала желтая карточка. В свое время наверняка ярко-желтая, но потускневшая от прикосновений множества грязных пальцев.

Когда моя тень упала ему на колени, Человек с желтой карточкой поднял голову и оглядел меня мутными глазами.

— Ты, на хрен, хто? — просипел он. Прозвучало это как: «Тын-ахх-то».

Эл не проинструктировал меня на предмет всех ответов, так что я выбрал, как мне думалось, наиболее безопасный:

— Не твое, на хрен, дело.

— Иди на хрен.

— Как скажешь. В этом наши желания совпадают.