Летчик. Фронтовая «Ведьма» (СИ)
— Есть ещё одна новость, Женя. Того лётчика, который с тузами, взяли в плен. Он оказывается ас и в большом почёте в немецкой армии. Не верит, гад, что его молодая девушка сбила. Говорит, что слышал ваши разговоры по рации. Спрашивает, что за «Ведьма». Он, сучонок, по-русски разумеет. Его в штаб дивизии повезли, там и допросят, — сообщил Сергей.
Пока я чаёвничал, Сергей оформил подтверждение сбитых мною «мессеров». Оказывается, всё не просто так. Сбитые противники ведут не только к наградам, но и к денежным премиям. За сбитые истребители платили тысячу рублей, а за бомбардировщик две тысячи. Это мне пояснил Сергей. Так что стану я богаче аж на целые пять тысяч советских рубликов. Эх и гульну на радостях! К самолёту Носов нёс меня на руках. Сильный оказывается старлей, даже не запыхался. Хотя тушка моя весит килограмм пятьдесят, ну может пятьдесят пять. Для нормального парня это не вес. Тем более красивая девушка. Всё-таки есть преимущества у девчачьего племени. Но и минусов хватает. Например, захочешь в туалет по «маленькому», стоя за деревцем уже не сделаешь. Неудобственно, но привыкаю.
В полк мы прилетели перед ужином. Меня сразу позвали к особисту, там же был и Гладышев со своим замом. Майор Гарин Сергей Петрович мои показания запротоколировал. Отдельно оформил то, как сбили Антона Козлова и то, что я видел, как он спрыгнул с парашютом.
— Сверлите дырочки под ордена. Мне уже сообщили, транспорт добрался без потерь, — заявил комполка.
А меня хромающего сопроводили в санчасть. Туда же принесли и ужин, в том числе сотку фронтовых. Отказываться я не стал и вскоре после ужина уснул. За моим «яшкой» машину отправили на следующий день. Так что полетаю ещё на своём самолёте.
Глава 2
Май-июнь, 1943 год. Южный фронт. 73-й гвардейский полк
Валяюсь в санчасти на кроватке. Утром принесли завтрак, только собрался снова вздремнуть пришли ребята и девочки, с которыми я в лётной школе учился. Наша военврач 3-го ранга Понтюхова Нина Петровна велела мне лежать. Хотя по новому её звание капитан, серьёзная тётка, правда ей всего тридцать пять лет. А коленка у меня болит, вот же тело девичье какое травмоопасное. Друзей и подруг всех не пустили. Ну вот, догадались все аулом вламываться, артисты! Но ребята были настойчивы и пропустили Лиду Карпову. Подруга сидела и распевала мне дифирамбы. Ну, а я рассматривал её. А ведь она симпотяшка, брюнеточка. Грудки натянули гимнастёрку. Так и хочется прижать её к себе и потискать. Эх, страдания мои тяжкие! И за какие грехи мне теперь девочек не любить? А ведь в этом времени такое не приветствуется. Совсем народ нетолерантный. Кажется даже статья такая есть, за мужеложство вроде. Вот только относится это к девочкам? Дай только повод «кровавой гэбне» или нашему замполиту. Надо узнать поподробней, сделав заметку у себя в голове. Опять же вчера нёс меня на руках Серёга Носов и мне даже понравилось. Может это тело моё радовалось? Вот влипнешь так, а потом мучайся. Нет бы меня в какого диверсанта перенести, что там за апостол был, который меня сюда переправил? И ведь жалобную книгу не потребуешь. Лида между тем новости рассказывает.
— Нас распределили по эскадрильям. Мы с тобой попали в третью, с нами Тигран, Рафаил и Коля. Остальных к Ирине Поповой. Ольга расстроилась, даже плакала. За нами закрепили самолёты, у всех Як-9. Твой номер 33 остаётся, а у меня 35. Под утро наши вернулись с боевого задания. Есть потери. У Лыкова три лётчика погибли, из опытных, а у Ирины Поповой — двое. Одна из погибших девушка, лейтенант Анастасия Зоркина. Говорят, хорошим лётчиком была. Жалко, — у Лиды сделалось грустное лицо.
— Не знаешь, мой самолёт притащили? — спросил я подругу.
— Нет ещё. Зато Кузьмич велел тебе на ушибы лопух прикладывать. Я принесла, отдала санитарке, тебе попозже привяжут. Женька ты такая храбрая! — и Лида, склонившись прижалась ко мне.
Грудью прижалась, между прочим, меня вновь охватило тоскливое настроение. Хотелось чмокнуть её прямо в пухлые губы, желательно взасос. Я тяжко вздохнул. Когда подруга ушла, я стал проситься у нашей капитанши, чтобы меня выпустили. Нина Петровна пообещала. Пришла санитарка Рита Рыкова и привязала мне лопух к коленке и к локтю, а ещё принесла книжку «Как закалялась сталь». Думает, я фанатею от Павки Корчагина. Хотя я даже не знаю толком, что это за «перец». Вроде какой-то крутой комсомолец, себя не жалел ради революционных идей. Ну и характер у него вроде как сильный был. От скуки будем читать.
А после обеда приходил замполит, капитан Зузин Андрей Ильич, «сеятель» марксизма-ленинизма. Капитанша его не пустила, я слышал, как политрук распинался.
— Вы не понимаете политической важности этого вопроса. Евгения Красько комсомолка, я буду писать статью в газету. Мы отразим в боевом листке полка. Я буду рекомендовать её в кандидаты члена КПСС. Мне надо прочитать ей лекцию, чтобы она была подкованной политически в борьбе против мирового империализма и гордо несла знамя партии.
Ну в общем всё в таком духе. Откуда только слова находит? Вот ведь борец за народное счастье. А когда он брякнул, что мне в партию пора, я реально «припух». Ну уж нет. Мне такого счастья не надо. Чувствую, он от меня быстро не отстанет. Но наш военврач была неприступна, как бастион. Да что там бастион, как Москва в сорок первом. Короче не пустила, а я облегчённо вздохнул. Вечером пришёл Кузьмич, принёс мне тросточку, у них в ТЭЧ есть мастер, который буквально за день сделал мне посох, точнее трость. Принёс ещё листьев лопуха, обнадёжив, что завтра я уже смогу ходить с тростью. А также сообщил, что моего «яшку» привезли, так что вечерком могу докандыбать и посмотреть, хотя можно и завтра. Что я и сделал. Понтюхова меня не выписала, но прогуляться разрешила, не больше часа.
На следующее утро я разглядывал Як-9 под номером 33. М-да-а. Дырок в нём немцы понаделали. Фюзеляж и крылья во многих местах имеют пулевые отверстия. Повезло мне походу. Я только один раз осознал, что по мне попали. А оказывается, было не раз и не два. И как самолёт не загорелся? Ко мне подошёл Кузьмич.
— Ты не переживай, дочка. Починим твоего конька, как новенький будет, — успокоил механик, вытирая руки промасленной тряпкой.
И тут мне пришла хорошая мысль в голову.
— Кузьмич, я могу своего «яшку» в камуфляж окрасить?
— Тебе надо к Ивану Васильевичу с этим вопросом. Разрешит, покрасим, хоть ромашек нарисуем.
— А рисунок могу рисовать на хвостовом фюзеляже?
— А зачем тебе? Что ты немец из Люфтваффе? Это они как павлины рисуют что не попадя.
— Нарисую ведьму на метле, пусть боятся. Они же суеверные. У них и Гитлер на почве мракобесия свихнулся. Говорят, он бесноватый, — решил пошутить я.
Василий Кузьмич рассмеялся, и смеялся минуты две, наверное.
— Эх молодость, молодость. Есть у нас художник, он в роте охраны служит. Ефрейтор Васнецов Пётр Семёнович. Рисует очень хорошо.
— Он случайно не родственник великого русского художника Виктора Васнецова?
— Не знаю, Женя, родственник или нет. Но вот жарши… Э-э-э… Или шаржи… Тьфу, чёрт.
— Дружеские шаржи.
— Во-во. Они самые. Рисует ну очень похоже и смешно. Вот я с ним поговорю, может он нарисует. Но Гладышева спросить надо. А то вдруг нельзя.
Хорошо, пойду к Гладышеву плакаться на горькую судьбинушку. Постоял, подумал и потопал прихрамывая, направился обратно в санчасть. По дороге встретил Ирину Попову.
— Привет, Женя. Слышала, что тебя зачислили в 3-ю эскадрилью?
— Да, девочки рассказали.
— Я тебя к себе хотела, но Носов так старался и просил, и «плакал». Чуть ли не на груди у бати рыдал. Но выпросил. Если хочешь, можем вместе пойти к полковнику. Думаю, не откажет.
— А в чём разница? Мне всё равно где летать, да и просить не хочется.
— Ну смотри, как знаешь, — сухо отозвалась Попова.
Попова двинулась дальше, а я не понял обиделась она или нет? Ну да Бог с ней. На хрена мне «бабий батальон»? Чтобы страдать? А Носов мужик нормальный, вон даже на руках носит, небось от Поповой такого не дождёшься. Пришел в санитарную палатку и взялся за чтение о Павке Корчагине, бравом комсомольце, да так и уснул, примерно на второй странице.