Моя ревность тебя погубит
Взгляд мечется.
Сейчас я вобрал в себя кучу всего — и ненависть, и сожаление, и злость, граничащую с раздражением. Вот так дети во дворе играются, а ты вынуждена чуть ли не бомжевать, а потом — уже ближе к утру слушать просьбы вернуться домой.
Мне кажется, ты настолько не заслуживаешь всей этой хуйни, что меня шатает.
Когда прикосновения матери сродни мучению? Для девочки, которая в этих прикосновениях по идее должна искать защиту (а находит сигаретный пепел накоже)?
Блядь, да что же мне со всем этим делать? И надо ли вообще что-то делать? Вмешиваться в чужие проблемы, даже не зная всей сути? И какую помощь я вообще могу предоставить?
Телефон я возвращаю на тумбочку, стараясь как можно тише передвигаться. Смотрю на неё ещё раз — периодически Полина посапывает, как маленький котёнок. Вдруг резко переворачивается. Успеваю подумать, что всё-таки удосужился её разбудить, но нет — она продолжает спать.
Начинает казаться, что прерывать этот сладкий сон большее преступление, чем оставлять девочку на улице.
Магия утра явно на меня не работает, как и магия вечера — как и магия в принципе. Я кладу во внутренний кармашек рюкзака Полины несколько купюр — надеясь откупиться этим от подступающих к горлу позывов рвоты, которые можно окрестить совестью.
Последний раз взглянув на неё, отправляюсь готовить завтрак. Скорее всего, последнее, что я для неё сделаю.
***
Запах омлета с помидорами разносится по всей квартире, поэтому я закрываю дверь и включаю вытяжку. Надеюсь, не разбудил, но неожиданное появление Полины на кухне говорит об обратном. Она переоделась в свою одежду прежде, чем выйти ко мне.
Светло-русые волосы спадают чуть ниже плеч. Она заправляет непослушную прядь за ухо.
—Доброе утро, принцесса.
—Доброе.
—И как спалось?
—Хорошо,— отвечает девочка, а потом добавляет, робея: — Только долго заснуть не могла.
—Почему?
—Чтобы утро не наступало подольше…
Ком становится в горле.
Мне хочется заверить Полину в том, что всё будет хорошо, но разве это правда?
—Думаю, тебя разбудил запах омлета. Я сейчас быстро доделаю бутерброды схамоном, поэтому можешь уже садиться завтракать.
Долго уговаривать не приходится — Полина послушно садится и ждёт готового блюда.
—Кстати, пока ты спала, я заглянул к тебе на секунду — потому что телефон зазвонил. Не хотел, чтобы тебя разбудил.
—Телефон?
—Да, звонил твой папа.
—А что он сказал?
—Просто попросил передать, что звонилтебе.
Страх нового дня в кукольных глазах сменяется непонятной мне скорбью.
—Я поеду домой. Большое спасибо за всё.
—В каком смысле? Уже? А как же завтрак?
—Мне нужно к папе.
—Так срочно?
—Да, просто мой папа… Инвалид… Я боюсь, что с ним что-то случится.
—Так, я понимаю, что ты волнуешься, но я уверен, что с ним всё в порядке. Один лишний час ничего не решит.
—Всё равно я поеду прямо сейчас.
—Ладно, давай я тебя хотя бы отвезу? Это ведь незнакомый тебе район.
Полина неуверенно кивает головой в знак согласия.
Через мгновение мы вновь оказываемся в моей машине, а она называет свой адрес. Смущённо, боясь доставить мне неудобства? Боясь возвращаться домой? Боясь? Просто боясь, что ночная сказка — такая недолгая и внезапна сказка — закончена? Сначала стараюсь ехать наугад, потом всё-таки включаю навигатор. Когда подъезжаем, не отпускает чувство, что мы на окраине города — на конце мира. Кирпичная хрущёвка в пять этажей. Окна в решётках.
Жестокая мать. Инвалид отец. Любовь к сладкому. Ночи вне дома. Больше о Полине я ничего не узнал, но мне почему-то случившегося достаточно, чтобы нехотя отпускать её домой.
Она посмотрела на меня один раз за весь путь — так, словно я взял щенка из приюта и решил вернуть обратно. Вернуть, когда он уже проникся мною. Когда всё обнюхал. Когда пережил свою первую ночь в моём доме.
Может быть, я пожалею. Может, это вообще не моё дело. Но…
Внутри меня прямо разжигается огонь — и он разжигается хрупкой рукой. Обычно я действую холодным рассудком, да и в целом являюсь человеком с низким эмоциональным полем, но сейчас это меня не волнует. Всё-таки самые важные решения в жизни принимаются спонтанно.
—Слушай, принцесса, я знаю, что предложение немного странное, но если у тебя настолько невыносимая обстановка дома, может быть ты поживёшь у меня.
Раз уж твоей матери совсем не нужно, чтобы ты ночевала дома, то это самый оптимальный вариант.
—Я живу совершенно в другом месте, как ты уже поняла, поэтому тебя абсолютно никто и никак смущать или стеснять не будет.
Сразу ответить она не может, но всё-таки как-то соединяет слова в предложения:
—Стас, мне… Мне очень хочется… Но я не могу оставить папу одного…
—Но если сегодняшнее повториться? Ты же не допускаешь мысли действительноночевать где-то на улице?
Опять тишина.
—Давай просто договоримся, если у тебя будет сложная ситуация, то ты позвонишь мне, хорошо?
—Если это будет удобно…
—Пойми, если я говорю, значит удобно. Давай телефон.
Записывая номер, я кидаю вызов, чтобы у меня высветился телефон Полины.
На всякий случай. Затем, краснея и нервничая, она осторожно забирает свой телефон из моих рук.
—Стас, спасибо тебе ещё раз большое. Я даже не знаю, куда бы пошла сегодня, если бы не…
—Всё хорошо, принцесса. В случае чего — звони мне. Мы решим все твои проблемы. Только не стесняйся.
С вымученной улыбкой Полина уходит к своему подъезду и вводит код домофона. Поворачивается ко мне. Машет рукой на прощанье. Я делаю то же самое.
И зачем тебе возиться в песочнице, Верховцев? Она ведь просто ребёнок, которому ты помог. Просто ребёнок, которому нужна помощь.
Будешь теперь постоянно её предоставлять?
Но если есть возможно — и желание, то почему не помочь?
3.Она нуждается во мнеСегодняшней ночью сон обошёл меня тремя дорогами, чтобы наверняка. Даже со всеми объёмами работы не вспомнить, когда в последний раз я спал по два часа — и то урывками. Эти несколько дней я уматывался на работе, времени не хватало банально на то, чтобы попить воды. Но при этом я жил странным ощущением, которое выжигало мне лёгкие изнутри. Та девочка — оставившая невидимый след своей ладони на моей трёхдневной щетине. Та девочка — жизнь которой я обдумываю уже несколько ночей подряд. Та девочка — которая переживает больше пыток, чем способно уместить её хрупкое тело.