Нарисованные шрамы (ЛП)

— Я никуда не уйду, Роман.
— Обещай мне. — Он прижимает меня к себе, и на мгновение мне становится трудно дышать. — Обещай мне, или я отвезу тебя домой и привяжу к кровати, пока ты не скажешь это.
— Я обещаю. — Я провожу пальцем по его челюсти. — Может, сядем обратно?
— Нет, — рявкает он.
— Лааадно. Почему нет? — спрашиваю я, но он только стискивает зубы и ничего не говорит. — Роман, что-то не так?
— Здесь есть мужчины.
— Это клуб. Конечно, тут есть мужчины.
— Они на тебя глазели.
Я звонко смеюсь, но он еще больше скрежещет зубами.
— Ты смеешься?
— Ты видишь, чтобы я смеялся, Нина?
Он серьезен.
— Роман, ты ведешь себя неразумно. Я с тобой, разве нет? — Я целую его твердые губы. — Они могут смотреть, но это все, что они получат. — Еще один поцелуй, на этот раз в бровь. — Это улучшает ситуацию?
— Незначительно.
Я понятия не имею, что на него нашло, но я не позволю ему простоять так всю ночь. Ему нужен отдых с ногой. Я вздыхаю и снова целую его. — Пойдем домой, детка.
* * *
Наша машина останавливается перед домом одновременно с другой, и Леонид выходит с заднего сиденья. Он поворачивается к нам, его взгляд устремляется на Романа, который стоит рядом со мной. Темно, но света от ламп достаточно, чтобы осветить потрясенное лицо Леонида, на котором отчетливо видно чистая ненависть. Он быстро меняет выражение лица на приятное и подходит к нам.
— Ну, какое неожиданное развитие событий. Я так рад видеть, что ты встал на ноги, Роман. Буквально.
— Правда, дядя? — Роман кривовато ухмыляется. Его поза расслаблена, но я не упускаю из виду, как он держит свои костыли. Несмотря на то, как сильно болит его нога, он отлично притворяется.
— Роман, я устала. Мы можем, пожалуйста, подняться? — говорю я, затем поворачиваюсь к Леониду и мило улыбаюсь. — Мне нужно перед сном нанести маску на лицо, а на это уходит не меньше часа.
Леонид бросает на меня снисходительный взгляд, затем поворачивается и идет в дом. Мы следуем за ним в гораздо более медленном темпе.
Как только дверь номера закрывается за нами, я поворачиваюсь к Роману и указываю в сторону его спальни.
— В кровать. Сейчас же, Роман.
Он не спорит со мной, что является достаточным доказательством того, что он испытывает сильную боль.
Я снимаю каблуки и спешу на кухню, чтобы взять его обезболивающее и стакан воды и отнести их в спальню Романа. Он подходит к кровати и с придушенным стоном садится. В мучительно замедленном темпе он поднимает правую ногу на кровать и тянется к бутылочке с лекарством в моей руке. Проглотив две таблетки, он начинает расстегивать рубашку.
— Позволь мне, — говорю я и берусь за дело.
Он молча наблюдает за мной, затем стягивает рубашку и ложится на кровать. Когда начинаю расстегивать его ремень, он накрывает мою руку, качает головой.
— Прости, malysh. Не сегодня.
— Господи, я не собираюсь заниматься с тобой сексом. Мне просто нужно осмотреть твою ногу.
— Просто забудь. Все пройдет.
Я игнорирую его и продолжаю снимать с него штаны. Даже когда я изо всех сил стараюсь быть нежной, он несколько раз шипит от боли. Наконец, когда мне удается рассмотреть его колено, я делаю резкий вдох. Его колено распухло вдвое больше обычного размера.
— Черт, Роман.
Я хватаю подушку и осторожно подкладываю ее под его ногу, стараясь как можно меньше двигать ее. Сделав это, я снимаю свою одежду, надеваю одну из футболок Романа и забираюсь на кровать, чтобы лечь рядом с ним. Накрыв нас обоих одеялом, я прижимаюсь к Роману и кладу руку на его голую грудь.
— Нина, мне нужно тебя кое о чем спросить.
То, как он говорит это, странным, каким-то отстраненным тоном, заставляет меня поднять глаза и увидеть, что он смотрит в потолок, его лицо напряжено.
— Спрашивай, — говорю я.
— Если окажется, что костыли — это лучшее, что я могу сделать, ты уйдешь? —
Я открываю рот, чтобы сказать, насколько идиотским является этот вопрос, но он закрывает рукой мои губы, заставляя меня замолчать. Он все еще не смотрит на меня.
 
— Мне нужно, чтобы ты подумала об этом, прежде чем ответить. Долго и упорно подумай о том, что это значит. Я никогда не смогу бегать, независимо от того, как сильно я продвинусь. Лестницы всегда будут для меня проблемой. Возможно, тебя это пока устраивает, но ты еще молода. Ты встретишь других мужчин, которые не... повреждены. Мужчин, у которых нет ограничений. Так что, если я застряну с костылями до конца жизни, и если это не то, что ты можешь принять в долгосрочной перспективе, я пойму. Клянусь, пойму, и с моей стороны не будет никаких обид. Но если это так, мне нужно знать это сейчас. Мы можем продолжать, пока это нам подходит, а когда это закончится ... ну, мы можем идти каждый своей дорогой. Но мне нужно знать. И мне нужно, чтобы ты была уверена, Нина.
Роман убирает руку с моего рта. Я пытаюсь смириться с тем, что он может считать меня такой поверхностной, но потом смотрю на это с его точки зрения, как бы я себя чувствовала, если бы наши роли поменялись местами, и понимаю.
— Ты когда-нибудь чувствовал, что у меня с этим проблемы, Роман? До сих пор, я имею в виду.
— Нет. Но ты чрезвычайно талантливая актриса, malysh. И с этого момента мне не нужна та другая женщина, которую ты создала для целей нашего соглашения. Больше никакого актерства, никакого притворства.
— Значит поговорим на чистоту. Хорошо. — Я делаю вдох. — Я бы хотела увидеть, как ты поднимаешься по лестнице или взбегаешь по две ступеньки за раз. Трость — тоже не плохо, и думаю, что буду очень рада, если ты будешь с ней ходить.
Я знаю, что каждое мое слово причиняет ему боль, потому что чувствую, как он становится неподвижным, что это пугает. Боже, я ненавижу говорить все это, но нам нужно решить этот вопрос раз и навсегда.
— Если бы я могла выбирать, то больше всего я бы хотела, чтобы ты стал таким, каким был до той бомбы.
Он все еще смотрит прямо до последнего предложения, но, услышав это, закрывает глаза.
— Но этого никогда не случится, Роман. Я знаю, что это тяжело для тебя, и это разрывает мне сердце. Я бы хотела видеть тебя без костылей, но только потому, что это сделает тебя счастливым. Это единственная причина. Я люблю тебя, и я хочу, чтобы ты был счастлив. Я очень хочу этого для тебя, так сильно. - Я беру его лицо в ладони и заставляю посмотреть на меня. — Насколько, что для меня это не важно. С костылями или без них, я люблю тебя одинаково, детка. Даже если тебе придется вернуться в инвалидное кресло. Мне все равно. Мне плевать, Роман. Единственное, чего я хочу, это тебя. Могу я получить тебя, пожалуйста?
— У тебя уже есть я, malysh. — Он целует меня в макушку.
После этого наступает тишина. Он не убежден. Мне чертовски хочется плакать, но мне как-то удается держать себя в руках.
— Скажи мне, Роман, разве ты не хотел бы, чтобы мы могли заниматься сексом обычным способом? Потому что я бы хотела. Я бы не хотела ничего больше, чем тебя над собой, чувствовать, как твое тело прижимается к моему, тянет мои руки над головой. Ну, это не в моих силах, по крайней мере, в обозримом будущем. Может быть, навсегда. Это проблема? Тебе наскучат мои проблемы, и ты решишь в какой-то момент поменять меня на менее дефектную версию? Женщину, которая не будет непроизвольно вздрагивать, когда ты подойдешь к ней со спины без предупреждения? Или на ту, у которой не будет приступа паники, когда ты забудешься и схватишь ее за запястье вместо предплечья?
— Ты думаешь, я не замечаю, что с нами всегда идет Дмитрий или Иван, а не Костя, Михаил или Сергей, которые такого же роста, как ты? Или как они либо садятся, либо выходят из комнаты, когда я вхожу? Когда я зашла на кухню через несколько дней после того, как Костю зарезали, он так резко сел на стул, что удивительно, как у него не разошлись швы. Ты скорее всего проинструктировал своих людей, чтобы они садились, когда я вхожу в комнату, чтобы я не испугалась. Я уверена, что это утомительно и неприятно, иметь дело с моими проблемами. Может, ты решишь когда-нибудь заменить меня кем-нибудь менее подпорченной?