Непокорный рыцарь

–Он спит!– кричит она.– И даже если бы не спал, сказал бы тебе то же самое, что и я. А именно – вали на хрен отсюда!
Она разворачивается и стремглав выходит из мастерской, направляясь по ступеням вверх, бог знает куда. Наверное, в квартиру. Скорее всего, вся ее семья живет над мастерской. «Вся семья»– это ее отец и тот братишка, что толкает дурь для Ливая. Интересно, знает ли Камилла об этом. Она вряд ли даже пила в школе – всегда была из ответственных.
Что ж, это ее проблема, а не моя.
Прямо сейчас моя проблема – это как сделать так, чтобы моя машина снова ехала легко и плавно. И если Камилла не собирается возвращаться, тогда я воспользуюсь ее инструментами сам. Нет смысла оставлять эту прекрасную мастерскую простаивать без работы.
Большинство ее оборудования, похоже, использовал еще Ной для строительства ковчега, но оно в хорошем состоянии, чистое и на своих местах. Я переключаю радиостанцию, чтобы не слушать Шакиру или какое еще дерьмо там играло. Вскоре я уже по локоть в моторе разбираюсь с «Мустангом».
Спустя час мне приходится признать, что, возможно, в словах Камиллы была определенная доля истины. Из-за некоторых модификаций, которые я установил на двигатель, он работает с мощностью, в два раза превышающей ту, на которую был рассчитан. Похоже, мне стоит пересмотреть некоторые изменения.
Но это уже работа для моей собственной мастерской. А пока мне просто нужно долить охлаждающей жидкости. Выяснив это, я бросаю пару сотен баксов на верстак за пользование инструментами и материалами.
Может, я и преступник, но не жмот.
 
Камилла
Я так зла, что готова кричать!
Кем этот гребаный Неро себя возомнил, если думает, что может запросто приезжать в мою мастерскую и вести себя так, словно я тут за поломойку?
Я слышу, как Галло возится с моими инструментами внизу. Мне хочется схватить шланг от мойки и направить на него струю, чтобы прогнать, как паршивого пса.
Единственное, что отвлекает меня от этого плана, это мой отец, который снова начинает кашлять. Он хотел подремать, но просыпается каждые десять минут ради очередного раунда хрипов и стонов. Я замираю на кухне в нерешительности, не зная, как поступить: пойти проведать отца или оставить его в покое на случай, если он снова провалится в сон.
На меня накатывает тошнотворное чувство страха, словно я стою посреди заброшенного здания и стены вокруг меня начинают рушиться. У Вика проблемы. Тот коп схватил меня за задницу. А теперь еще и с папой что-то не в порядке. Дело не только в кашле – он уже давно не в лучшей кондиции. Но у нас нет медицинской страховки. Мы самозанятые. Я смотрела разные варианты, но самый выгодный пакет все равно обойдется нам в тысячу двести долларов в месяц. У меня же на руках в лучшем случае остается пара сотен лишних баксов после того, как мы оплатим коммунальные услуги, продукты и арендную ставку за место, которая растет с каждым годом.
Я работаю все больше и больше, но лишь наблюдаю, как мои мечты, словно песок, утекают сквозь пальцы. Я хочу, чтобы мой брат поступил в хороший университет и стал кем-то значительным – доктором или инженером. Я хочу, чтобы он жил не в квартире, а в одном из этих больших красивых домов в Олд-Тауне. Я хочу, чтобы у моего отца был приличный счет в банке, чтобы он мог спокойно выйти на пенсию, когда эта работа станет слишком тяжелой для него. Я хочу, чтобы он в любой момент мог поехать отдыхать куда-то, где тепло и солнечно.
А что касается меня…
Я не знаю. Я понятия не имею, чего я хочу для себя.
Я хочу не чувствовать себя гребаной неудачницей. Я хочу, чтобы у меня было время на друзей и отношения. И было бы здорово заниматься лишь той работой, что действительно приносит удовольствие. Я люблю машины больше всего на свете. Но менять тормозные колодки по меньшей мере утомительно. Я бы хотела браться за более творческие проекты.
Рынок пользовательских модификаций растет с каждым днем. Будь у меня деньги, мы могли бы делать матовую отделку, оклейку, индивидуальные фары, обвесы и все такое прочее.
Но это только мечты. Мы едва способны расплатиться за то оборудование, что у нас уже есть. А если мой отец не поправится в ближайшее время, мы не сможем брать дополнительную работу.
По крайней мере, он наконец затих. Думаю, папа все-таки уснул.
Я делаю себе бутер с арахисовой пастой и запиваю его стаканом молока. Затем я проверяю, что папа действительно спит, и единственный звук, который доносится из его спальни,– это храп. После этого я ставлю посуду в раковину и спускаюсь в мастерскую, чтобы прогнать Неро.
Похоже, он уже уехал.
Правый бокс пуст, видимо, его «Мустанг» оказался достаточно исправен, чтобы отвезти его домой.
По радио играет Дрейк. Галло сменил мою радиостанцию. Неужели нет глубин, на которые не опустился бы этот человек? Я переключаю обратно на «Топ-хит» ислышу Watermelon Sugar. Спасибо тебе, Гарри Стайлз. Ты настоящий джентльмен. Ты бы никогда не посягнул на динамометрический ключ женщины, заставив напоследок слушать худшее, что подарила нам Канада.
По крайней мере, Неро оставил после себя порядок. Впрочем… он оставил кое-что еще – пачку банкнот на стамеске.
Я медленно приближаюсь к ней, словно внутри притаился скорпион.
Беру деньги. Здесь шестьсот баксов. Разумеется, сплошными сотками. Засранец.
Я держу купюры, размышляя, почему Неро решил оставить деньги. Вряд ли потому, что чувствовал вину за свое идиотское поведение,– я никогда не слышала, чтобы этот парень хоть перед кем-то извинялся. Ни когда сломал руку Крису Дженкенсу во время школьной игры в баскетбол. Ни, тем более, когда близняшки Хендерсон по очереди отсосали ему в один день с разницей в час, понятия не имея друг о друге.
А это просто была школьная хрень. С тех пор он проворачивал дела куда хуже. Если верить слухам, за ним тянется немало криминала. Поговаривают, что Неро и его брат – члены итальянской мафии. Я бы не удивилась. Его отец ни много ни мало дон, а не какой-то там макаронник.
Я помню, как впервые увидела Энцо Галло, подъезжающего к автосалону в блестящем сером «Линкольне-Таун-Кар», который казался длиной в милю. Он вышел оттуда, одетый в костюм-тройку, туфли-оксфорды и пальто в «гусиную лапку». Я никогда раньше не видела, чтобы мужчина так одевался. Я подумала, что это сам президент.
Они с отцом пожали руки и долго о чем-то говорили. Даже смеялись вместе. Я подумала, что они давние друзья. Позже я узнала, что Энцо Галло ведет себя так со всеми. Он знает всех в этом районе – и итальянцев, и остальных.
Энцо – великодушный диктатор. Отец говорил мне, что когда-то каждое предприятие на северо-западе Чикаго платило семейству Галло пятипроцентный сбор за «крышу». Северо-восток принадлежал ирландцам. Но, когда итальянцы занялись рэкетом в сфере строительства, они вернулись к старому доброму вымогательству.