Королева украденных безделушек (СИ)

В конце концов пересилив себя, она шагнула внутрь и, быстро разувшись, направилась в студию Глеба. Тот не двинулся с места и за ней не пошел, отчего на душе едва ли стало легче.
Он аккуратно повесил шарф на спинку кресла. Но, почти не задержав на нем взгляд, Лина невольно обратила внимание туда, где в прошлый раз все и случилось, к тем полкам, на которых бог весть сколько времени пролежало кольцо, которое считалось украденным и потерянным до тех пор, пока она не сбросила его случайно вместе с папками.
Оно снова было там. Сияя пуще прежнего, ловя свет от ламп и, как и раньше, притягивая Лину своими манящими переливами синего камня и радужным мерцанием прозрачных камешков вокруг него.
Давно не виделись, подумала она, не глядя подхватывая шарф и направляясь к полке, потому что… действительно давно, она уже и забыла, насколько красивыми могут быть настоящие ювелирные украшения. Куда красивее дешевой бижутерии, к которой обычно тянулась ее рука.
Она все еще его хотела.
Прямо сейчас.
— Хочешь в этот раз на самом деле украсть?
Ощущение того, как сердце ухает вниз к желудку, показалось Лине ужасающе реалистичным, потому что с гадким страхом пришла тошнота.
Она опустила руку, которую не помнила, как подняла.
Обернуться не получалось. Словно ее охватил паралич — тот, что, бывало, наступал в страшном сне и не давал пошевелиться, надежно запирая ужас внутри ее тела.
— Да, — сиплым голосом произнесла она.
Худшее уже случилось. Молчание и побег ее уже не спасут от позора.
Глеб почти бесшумно прошел в комнату, но Лина отчетливо услышала шуршание одежды и почувствовала, как в пространстве вокруг становится теснее от присутствия другого человека.
Он встал сбоку, но Лина опустила глаза и не смела повернуться и поднять их на него.
Такое уже было. Ей двенадцать лет. Мама нашла ее рюкзак с украденными у одноклассников вещами. Лина не плакала, но была на грани.
— Зачем? — спросил Глеб.
— Потому что…
Она не смогла договорить и закрыла глаза.
Потому что что? У нее нет причин воровать и никогда не было. Что ему сказать?!
— Ты в курсе, что присесть за это можно на пару лет?
О нет, хуже стать все-таки могло.
Лина заметно вздрогнула, широко распахивая глаза.
Глеб взял кольцо с полки.
— Мой прапрадед был ювелиром, а двухкаратным сапфиром с ним расплатились за земельный участок вместо денег. Это самая ценная часть кольца. Он сделал его будущей жене, добавив к сапфиру несколько мелких камней. Это не бриллианты. Это просто циркон. А металл не белое золото, а серебро. Прапрабабка это знала, но кольцо очень любила и считала бесценным. Поэтому и не хотела отдавать невестке.
Лина видела краем глаза, как он крутит его в пальцах, пока рассказывает все это.
— Она хоть и не дожила до их помолвки, но все-таки успела попросить ювелира выковырять дорогой камень и заменить синтетическим. В таком виде колечко передавалось из поколения в поколение и использовалось для помолвки как дань традиции. И продолжало отваживать первых невест. Оно симпатичное. Но не такое уж и дорогое. Поэтому… это освобождает лишь от большей ответственности за его кражу. И мое отношение к тебе тоже не освобождает тебя от ответственности. Что творится в твоей голове, Лина?
Она зажмурилась. Ком в горле не давал говорить внятно, и это еще меньше настраивало разум на адекватный разговор.
— Мне жаль, — прошептала она.
— Жаль, что ты не успела взять его до того, как я увидел?
Ей было плохо, когда она поддавалась искушению украсть даже самую мелкую вещь, о которой никто бы и не вспомнил — настолько она была бесполезной и ненужной. Она всегда чувствовала раскаяние, которое делало груз вины на плечах все тяжелее и невыносимее. Она краснела и хотела провалиться на месте от стыда, когда признавалась в кражах знакомым. Но она ни разу не плакала из-за этого. Ни разу.
Пол перед глазами помутнел и расплылся, и влаги оказалось так много, что первая крупная капля в повисшей тишине упала на пол с различимым стуком.
Лина разрыдалась, когда терпеть напряжение в горле стало совсем невозможно и воздух в легких закончился. Разрыдалась так сильно, как не рыдала никогда в жизни: захлебываясь воздухом, некрасиво исказив лицо и судорожно дергаясь. Она схватилась пальцами за волосы и потянула их вперед, чтобы спрятаться, и этот собственный отчаянный жест сорвал все оставшиеся клапаны, удерживающие остатки ее контроля.
 
Она испытывала отвращение к себе, и ей казалось, что Глеб разделяет это чувство с ней прямо сейчас, потому что он не сдвинулся с места и смотрел. Она чувствовала его тяжелый взгляд — еще тяжелее, чем вина, вдавливающая ее в пол. Иногда люди не могут не смотреть на отвратительные вещи, потому они притягивают взор не меньше, чем вещи красивые.
Что он о ней уже подумал и что подумает после того, как она зальет пол его студии слезами? Он не позвонит в полицию, потому что это безумие. Она не успела ничего украсть. Но в его силах было дать ей худшее наказание. Безжалостное равнодушие к слезам станет только началом.
Лина подняла руки, чтобы вытереть щеки, но истерика не прекращалась, поэтому она, должно быть, просто размазала черную тушь по всему лицу.
Чудовищно.
Ей казалось, что она проревела целую вечность, что она неиссякаемый источник соленой воды и уже устроила целый потоп. Шарфу пришел конец. Она использовала его как платок, и он впитал все ее слезы, став неприятно влажным, с расплывающимися потеками черной туши.
В какой-то неопределенный момент она смогла нормально, не прерывисто вдохнуть и выдохнуть, после чего перестала вздрагивать, а затем и слез в ней больше не осталось.
Глеба рядом, где он стоял перед тем, как она расплакалась, больше не было. Лина не осуждала его. В конце концов, всему есть предел. Терпение человеческое не безгранично.
Зато кольцо лежало на полке.
Лине снова до тошноты поплохело. Она развернулась, чтобы уйти, но обнаружила, что Глеб вовсе не оставил ее наедине с истерикой: он сидел у стола позади, уперевшись виском в кулак, и нечитаемым взглядом смотрел на стакан воды перед ним.
— Пей, — просто сказал он.
— Не хочу, — прохрипела Лина.
— Пей, — повторил он.
Ей хотелось проигнорировать его, потому что это не звучало как просьба, но, быстро глянув на высокий прозрачно-синий стакан, наполненный водой почти до краев, она передумала.
Выпив все до последней капли, Лина поставила его на место тихо и без стука.
— У меня клептомания.
Слова вылетели с той невообразимой легкостью, которую она искала так долго и не находила. А всего-то нужно было прореветься от души.
Глеб вздохнул и поднял на нее глаза.
— Я знаю.
— Откуда?
— Догадался.
— Какой умный.
— Да.
Непривычное, но уже знакомое напряжение в горле вернулось, но плакать было уже нечем. Пустота царила и в мыслях.
— Почему не сказала раньше? — спросил Глеб.
— А ты почему меня обманул? — спросила Лина.
— Тебе не кажется, что мой вопрос в данной ситуации позначительнее будет?
— Будем спорить, что первее: курица или яйцо?
— Лина…
— Мое поведение оправдывает болезнь, а твой обман что?
Глеб устало потер глаза и, с силой проведя рукой по лбу вверх, растрепал волосы.
— Очевидно, что незнание! Я бы не стал в шутку обвинять тебя в воровстве, если бы знал, какие последствия могут быть у моих слов.
— А я бы не стала рассказывать человеку, с которым виделась несколько раз, что у меня есть беды с башкой. Я спрашивала, зачем ты меня обманул и сказал, что потерял кольцо.
— Любопытство.
— Утолил?
— Да.
Лина сжала ладони в кулаки. Хотелось влепить Глебу пощечину, но ее останавливало то, что истерикой это глупое действие уже не оправдать. Она успокоилась, а он не заслуживал пощечины только потому, что она не нашла в себе смелости прояснить все вовремя.
— И что помешало тебе сразу сказать, что оно типа нашлось?