Немоногамия (СИ)

— Вов… — выдавливаю из себя настолько тихо и интимно, будто не остановиться хочу, а продолжить.
Титов перехватывает мою шею. Давит ладонью, фиксирует. Опаляет горячим дыханием щёки и губы и мягко касается моих.
— Прошу тебя, — говорит хрипло.
Осознание того, что всё происходит не в качестве эксперимента, топит меня в похоти и заставляет инстинктивно поддаться ближе. Я чувствую твёрдые и умелые губы, пробую их на вкус. Дрожа от нетерпения и сдаваясь без боя, размыкая рот и закрывая глаза от накатывающего удовольствия.
Наверное, где-то в глубине души, после нашего контакта той злополучной ночью, мне было интересно узнать Вову получше. Понять какой он, вкусить его пылкость и нежность. Получить от него заботу и ласку. Больше, чем было позволено.
Титов впивается в мои губы, едва понимает, что ему дан зелёный свет. Проталкивает язык в мой рот, учащённо и рвано дышит. Мои пальцы мнут его футболку и ощущают сумасшедше-быстрые удары сердца.
Сначала я замираю и позволяю Вове действовать, но спустя несколько секунд отвечаю взаимностью: сплетаясь с ним языками и тихо постанывая от того, насколько мне сладко. Да, иначе. Да, по-другому. Совсем не так как я привыкла, но тоже очень приятно.
Тёплые ладони Титова сжимают мои бёдра, забираются под майку и касаются груди. По коже пробегают сотни мурашек, низ живота резко сводит, а между ног становится влажно и горячо. Градус взаимного возбуждения накаляется с каждым новым движением и подскакивает до наивысшей отметки. Дальше уже некуда. Приборы кипят, ломаются и сбоят.
Громкий рёв питбайка проносится где-то поблизости, полностью разрушая интимность и чувственность момента. Я испуганно отшатываюсь, а Вова несдержанно ругается, поднимаясь на ноги и всматриваясь вдаль.
В грудную клетку со всего размаху влетает сердце. Оно трепыхается, колотится и совершенно точно сходит с ума. Я бы не хотела, чтобы этот поцелуй видел кто-то из наших. Это недопустимо. Настоящая катастрофа!
Проходит меньше минуты прежде чем возле нас останавливается Ваня Чернов. Он снимает шлем, трясёт головой. Его влажные волосы прилипли ко лбу.
— Байк сломался? – недоумевает именинник.
Он пристально смотрит сначала на меня, затем на Титова. Я не знаю, заметно ли, что мои губы до сих пор горят и пульсируют, но на всякий случай опускаю взгляд и старательно делаю вид, словно пытаюсь стереть грязь с коленок.
— Нужна помощь? – продолжает сыпать вопросами Чернов.
— Нет, спасибо, — твёрдо отвечает Вова. – Мы немного не справились с управлением, но не критично.
Иван хмурится, чешет затылок. Мне до последнего хочется верить, что наш общий друг ничегошеньки не видел.
— Ладно, только живее, ребята. Официанты уже накрыли на стол. Да и Каминский, кстати, приехал.
Услышав фамилию мужа, я чересчур резво поднимаюсь на ноги и обтряхиваю одежду. К белым шортам будто намертво прилипли песок и колючки. Я чертыхаюсь, поправляю волосы, одёргиваю вниз майку. Веду себя настолько нервно и подозрительно, что даже неопытный человек заподозрил бы что-то неладное.
Иван не оставляет нас с Титовым наедине ни на секунду. Ждёт, пока Вова заберётся на питбайк, а я сяду позади него.
От соприкосновения с сильным мужским телом, чувствую проходящий по венам электрический импульс и захлёбываюсь от эйфории.
— Он ничего не понял, — негромко произносит Титов и заводит двигатель.
Киваю, верю на слово. Обхватываю руками его талию, прижимаюсь щекой к лопаткам. Когда мы срываемся с места и несёмся на базу, я чётко понимаю, что того поцелуя в колючках мне было будто бы… мало.
— Ты не видела Яна? – спрашиваю у Жанны, когда слезаю с питбайка.
Ромашина кривит губы и отводит взгляд. Она злится, но мне нет до неё никакого дела.
— Видела. Он в домике – пошёл оставить вещи.
Поблагодарив Жанну за ответ, я следую по узкой каменной дорожке в нужном направлении и стараюсь не оглядываться. Чары рассеиваются. Чем ближе я подхожу к нашему временному пристанищу, тем чаще у меня перехватывает дыхание.
То, что я целовалась с Вовой – это плохо.
 
То, что я делала это за спиной у мужа — очень и очень плохо.
Будь на месте Титова кто-то другой — я бы наверное не так сильно переживала по этому поводу. Вероятнее всего, я бы не переживала вовсе.
Поднимаюсь по ступеням, вижу в окне мелькнувшую тень мужа. Это моя первая измена. Первый поцелуй, первые касания. Я их хотела. Вот она — немоногамия во всей красе. И, тем не менее, грудь сдавливает неприятное тяжелое чувство вины. Интересно, у Яна тоже оно было?
Застыв на пороге, я неловко перетаптываюсь с ноги на ногу. Каминский расстёгивает дорожную сумку, достаёт оттуда слегка примятую футболку и тянется к пуговицам рубашки. Очевидно, сразу же после работы он ненадолго заскочил домой и сорвался на базу.
— Привет, — спокойно произносит.
Я быстро снимаю кроссовки и прохожу по комнате. Достаю из рюкзака ручной отпариватель и забираю у Яна футболку.
Наверное, стоило пойти в ванную комнату, чтобы как минимум умыться и остыть, как максимум — принять душ и привести себя в чувство, но я не успела продумать план действий, поэтому поступаю так как считаю нужным.
На губах остались следы поцелуев другого мужчины, на коже — его запах. И, к собственному ужасу, меня ни на секунду не покидает ощущение неправильности происходящего. Очевидно, я моногамна до мозга костей, а быть может просто неопытна в подобных вопросах и всё придёт только с опытом.
— Я сейчас, — обращаюсь к мужу. – Быстро пройдусь паром и разглажу складки.
— Оставь, — просит Ян и идёт мне навстречу.
Он делает шаг, а я на два отступаю назад. Пульс неистово бьётся, глаза бегают из угла в угол. Я понимаю, чего хочет муж, но сейчас его желание совершенно не к месту.
Мои лопатки упираются в стену, Ян опасно ставит руки по обе стороны от моей головы и нависает сверху. Я в очередной раз отмечаю про себя, какие они с Титовым разные. Внешне, внутреннее. Энергетика Каминского давит на меня многотонной плитой.
— Давай трахнемся? — столь просто предлагает.
В любой другой момент я бы не раздумывая опустилась на колени и потянула вниз молнию его брюк, но не тогда, когда я никак не могу совладать с собой. Мне нужно время, чтобы отдышаться и осознать случившееся.
— Позже, Ян. Ваня попросил гостей собраться в центральном зале, — развожу руками.
— Я быстро, — настаивает Каминский и, подняв мою майку, сжимает подушечками пальцев соски.
— Я не хочу, ты слышишь?
Муж склоняет голову набок, внимательно смотрит. В его глазах мелькает недовольство и раздражение. Ещё бы. Он устал после работы и тупо хочет потрахаться. Боже.
— Твоя помощница сказала, что ты занят, — с нотками агрессии выплевываю. — Не можешь ответить на мой звонок, не можешь подойти к телефону и не можешь приехать. С того разговора прошло чуть больше сорока минут.
— Уже могу, — сухо отвечает Ян.
— Тина дважды перепутала моё имя. У тебя всегда сидят в офисе такие тупоголовые помощницы?
Говорят, что лучшая защита — это нападение. Вот я и использую её на максимум. С голой грудью, грязная и прижатая к стене. Пропитанная запахом другого мужчины.
— Нет, не всегда, — цедит сквозь зубы Каминский. — Тина никогда не была тупоголовой. Может тебе послышалось, Майя?
— Уверена, она сделала это специально. Можешь её уволить?
Осознав, что никакого секса не будет, Ян шумно выдыхает и отходит от меня на безопасное расстояние. Достаёт сигареты, открывает окно. Я одёргиваю майку и убираю пряди волос за ухо.
— За Тину попросили, — произносит Ян, выпуская сизый дым на улицу. — Мы с Родниковым давно и тесно сотрудничаем, почти приятельствуем. Знакомы лет десять. Может помнишь его?
Говорю тихое: «Нет», бросаю футболку мужа в кресло.
— Тина — его племянница, круглая сирота.
— Если ты хочешь разжалобить меня этой информацией, то нет. Извини, — пожимаю плечами. — Я не хочу, чтобы эта девушка работала вместе с тобой.