Лисьими тропами (СИ)

Как и в случае со всем здесь вокруг, их цвет тоже варьировался от белого до розового, от персикового до сиреневого. Таких цветов не было на палитрах, они не поддавались изучению человеческим глазом. Это место само по себе было убежищем.
Но я здесь была чужой.
Как и шинигами.
Не знаю, сыграло ли роль, что кицунэ ушел, но Шин наконец-то смог сесть. Думаю, какая-то сила давила на него. А теперь… теперь отпустила. Судя по тому, как он все еще хватался за свой живот, полагаю, целиком и полностью он вряд ли выздоровел и восстановился.
Но когда первичная боль была преодолена, он нашел взглядом меня.
Не меч, который покоился рядом.
Меня.
Так, держаться, он меня обманывал. Обманывал, говорю, не дрожать! Молчать. Держаться…
— Ты знал, — обида просто двинула моим попыткам выглядеть сдержанной, собранной, отстраненной.
Мне не хотелось, чтобы он видел мои слабости. Но… разве же не слишком поздно для этого? Он мягко кивнул. Даже не возражал! Не вопил, не восставал, не противился. Не пытался оправдаться, не просил прощения… за что? За что ему извиняться?
Я бы хотела быть холодной, расчетливой и отстраненной, но душа просила вырваться болью дождем из слез. И слова сейчас были единственным, что останавливало меня от этого.
— Почему ты не рассказал мне? — Молчание. — Почему просто не сказал правду? Мол, «на тебе метка кицунэ, а он мне нужен»? — Молчание. — Я ведь спрашивала тебя. Но ты не договаривал, не признавался, что дело именно в кицунэ. Ты сказал «ёкаи». Но ты знал. С какого момента вообще? С самого начала?
— С того момента, как увидел метку, — внезапно ответил он мне так уверенно, а я на миг почувствовала будто он совсем меня не слушает. А он… слушал. — Я узнал ее в тот момент.
— И не сказал мне.
— Я думал, ты на его стороне, — заявил Шин.
И вот! Вот! Я должна была сказать: «Ха! Конечно! Я же полная дура, сейчас разревусь у тебя на плече и поверю!». Но… я вообще-то и была полной дурой. Своим заявлением он разрушил все мои обиды. Шин, ну как ты это сделал? Нельзя же так. Нельзя…
Держаться. Пожалуйста…
— Но ведь я вела себя нормально, — как будто защищалась.
— Я тебя не знал, — почему-то продолжал отвечать мне Шин. — Я не знал, как у тебя «нормально»…
Ох, ну что же ты делаешь? Пытаюсь, как сильно пытаюсь защищаться. Но я настолько уязвима сейчас… потому что эта поляна? Из-за метки кицунэ? Из-за самого кицунэ? Почему я настолько уязвима?
— Ну, а что сейчас? — Мой голос дрогнул, хотя я мечтала говорить ровно. — Сейчас ты знаешь?
— Сейчас… — Шин вдруг запнулся и отвел взгляд, я не понимала его таких вот реакций, могла лишь мечтать о том, чтобы когда-нибудь постичь его. — Ты спасла мне жизнь.
Его глаза снова нашли мои, и я запнулась, забыв, как делать следующий вдох.
— Я? — Фыркнула как-то по-дурацки. — Ничего подобного. Это… я просто не хотела тебя убивать! Я что? Похожа на убийцу?
Этот вопрос не требовал ответа, но Шин зачем-то покачал головой. Да перестань! Только я выстраиваю, хоть и призрачную, но стену, как ты все рушишь в мгновение!
— Не надо было заключать сделку с кицунэ, — теперь Шин звучал так, будто осуждал меня.
— Что же, — ну вот, теперь обида окрепла, спасибо, — если бы ты рассказал мне правду, если бы доверился, то предложил бы неплохое решение моей проблемы, так ведь? Хотя… с другой стороны — какое тебе дело до моей проблемы? Ты же искал свой меч, в конце концов…
— Мне не все равно, — тихо, но уверенно перебил меня Шин.
Снова обезоружил. Становится все труднее подниматься и пытаться сопротивляться.
— Что же… — держаться, пожалуйста, только держаться, — теперь у тебя есть твой меч. (Я быстро поднялась на ноги под его пристальным взглядом). Поздравляю. Забирай его. Ты нашел то, что искал.
Отвернулась, потому что — Шин ничего не делал, просто смотрел, но это меня захлестывало волной. Не могла больше видеть его, хотела просто уйти…
Движение ветра, его рука обхватывает меня сзади, не дает двинуться ни на шаг вперед. Он вроде бы держит меня, но не прикасается. Близко, но соблюдает дистанцию. Как такое вообще возможно?
 
— Это не конец, — заключил он.
Я старалась держаться, но каждое его слово зарождало во мне бури противоречий. Я не должна была ему доверять, но верила безоговорочно. Почему так смело? Так опрометчиво? Так… не страшно?
— Конец, — голос дрожал так, будто сил моих не было жить, не то, что говорить, дышать, думать о следующей секунде. — Мы заключили сделку с кицунэ. Мы, это я и он. Ты ничего не заключал. Ты свободен. Доволен?
— Лиса… — и снова успокоил.
Это нормально, что ему удается так просто меня успокаивать? Не знаю, не уверена. Я теперь уже ни в чем не уверена. Но… делаю глубокий вздох, просто наслаждаюсь его близостью. Потому что… хочется.
Пожалуйста, не отпускай. Как бы сильно я об этом не просила.
— Я не спасала тебя, — буркнула тихо и обижено. — Не спасала. Я… просто знала, что сегодня ты не умрешь. Вот и все.
— Откуда? — Это что? Он там улыбается? Мы тут о серьезном! Соберись!
— Ты сказал мне, что… я не просила назвать тебя дату моей смерти. А если бы… если бы попросила, ты бы назвал ее? — Молчание длилось не долго, но ответ я хотела получить не на этот вопрос. — Ты мой шинигами?
— Да, — коротко ответил он.
— И… когда я заключила сделку с кицунэ… моя дата ведь изменилась, так ведь? — Молчание, которое не требовало уточнений. — Ну, так вот: в тот момент, когда он приказал мне убить тебя, я почувствовала себя шинигами. Твоим шинигами. Так ведь и было. Я могла бы забрать твою жизнь. Но я решила оставить ее тебе. Понимаешь?
— Да, — на удивление согласился Шин, а я лишь вскинула брови.
— Что?.. Что ты понял?
И в этот раз он вдруг приблизился… приобнял. Кицунэ вился вокруг меня десятки раз, и мне было решительно все равно. Но вот Шин обнял меня, и я задержала дыхание, боясь спугнуть. Боясь забыться в эмоциях и не запомнить. Как он касался меня, как его губы замерли у моего уха, как надежно и легко мне было в его объятиях. Что это? Ну что со мной происходит?
— Ты спасла мне жизнь, — лишь повторил он, вкладывая в эти слова столько смысла, что у меня даже нижняя губа задрожала. Потому что я будто почувствовала ценность его жизни в собственных руках. — И теперь… (я замерла) нам нужно спасти твою.
Я знаю, что не обязана была ничего просить, по идее, должна была продолжать на него обижаться, но какое же облегчение я испытала, когда он сказал мне это.
Ты останешься?
Останусь.
— Ты не обязан, — невнятно бормотала я.
— Я хочу, — очередная пуля, попавшая в броню.
Нет уже этой брони. Кто вообще придумал их такими непрочными?
— Зачем? — Куда я лезу? И так страшно! Но нет, давай в пасть зверя пробираться дальше.
Разве это не так?
— Затем, что я узнал тебя, — ровно и ласково трогает откровением. — И ты меня поразила.
— Что? — Мое сердце пропускает удар.
— Я забираю жизни. Забирал их каждый день. Я видел их страхи, их эмоции, их отчаяние, гнев, жажду остаться. Они готовы были растерзать меня, уничтожить, торговаться, обменять меня на возвращение. Потому что я пришел за ними. Я забирал их искры жизни.
— Но за тобой я не приходил. А ты все равно рискнула всем, чтобы спасти жизнь шинигами. Тому, кто когда-нибудь заберет тебя. Тому, чья жизнь даже не стоит того, чтобы о ней упоминать. Если меня не станет, никто не заметит, никто меня не вспомнит. Потому что никто меня не знал.
Из глаз хлынули слезы.
— Я тебя знала, — вмешалась. — Я буду помнить. Даже если ты заберешь меня. Я буду тебя помнить, понимаешь? Поэтому. Поэтому я так не хочу это забывать.
Развернулась и обняла его, скрывая слезы. Шин замешкался на мгновение, а потом обнял в ответ. Сначала едва касаясь, потом крепче, ближе, смелее. Пока я не стала необходимостью. Пока он вдруг сам не понял, пока я не поняла… как сильно я вляпалась по самые уши.