Начисто

– И больше никаких байков, Яся. Направь свою кипучую энергию в более безопасное русло. Будешь чай?
– Буду. Жаль сюда нельзя со спиртным. Я бы выпила бокал красного. Или… – запинаюсь. – За деньги спиртное тоже можно?
– Можно. Некоторые даже наркоту умудряются доставать.
– Охренеть. Это, наверное, очень дорого?
– Ну, так и тут преимущественно небедные люди сидят.
– Типа элитная тюрьма для своих?
– Типа того, да.
Клим отворачивается, чтобы набрать воды в электрический чайник. Солнце село еще ниже, затапливая нашу комнатушку охрой. Септики, ароматы еды и нашего секса вытеснили казённую вонь. Шумит, закипая, чайник. Клим плавно двигается, распаковывая чай и сахар. Уютно звенит посуда. Веки тяжелеют. Я устала. Как же чудовищно я устала…
– Иди в кровать.
– Вот еще, а чай?
Тяжело опускаюсь на табуретку. Как-то резко меня срубило. Или после четырех оргазмов это нормально?
– Настоящий улон. Ты меня балуешь.
– Надеюсь, ты не станешь компенсировать мне стоимость продуктов, – шепчу, опускаясь лбом на сложенные на столе руки.
– Была такая мысль.
Бросаю на него полный укоризны взгляд. Мой зэк отвечает насмешливым.
– Клим, а что, правда ничего нельзя было сделать? У тебя же родители не последние люди, ты наверняка имел связи… Как так получилось в итоге? Ты действительно виноват в том, что тебе было инкриминировано?
– Виноват. Слушай, ты же понимаешь. В то время, когда я организовал свою первую фирму, работать в белую даже при желании не было никакой возможности. Но ведь дело не в этом совсем.
– А в чем?
– У меня захотели забрать бизнес. Мой арест – всего лишь повод. Я на старте знал, что не выгребу. Команда была спущена сверху. Торговались лишь о том, чтобы скостить срок. И на каких условиях.
– Не очень получилось?
– Не очень, – признает очевидное.
– Кому-то серьезному ты перешел дорогу.
– Что уж теперь? Знал бы, где упаду…
Клим допивает чай, встает. Мажет по мне странным взглядом. И со вздохом подхватывает на руки. Никто и никогда не носил меня на руках. Это так приятно, оказывается. Обвиваю его шею в ответ, тычусь носом куда-то в ухо.
– Если ждешь, что я потребую поставить меня на место – фиг ты угадал, – бурчу сонно.
– Я не жду.
– Вот и хорошо.
– Постоим так еще? Или я могу все-таки уложить тебя в кровать?
В голосе Клима звучит неприкрытое веселье.
– А ты долго со мной на руках простоять можешь?
– Не знаю. Ты легкая. Можем проверить.
– Нет уж. Давай ляжем, – сама себе противоречу я. – Во мне сорок пять килограмм. А в твоих гирях?
– Откуда ты знаешь, что у меня есть гири?
– У тебя отпадная фигура. А ты что, нарываешься на комплименты?
Хмыкает. Опускает меня на разворошенную постель и то ли невзначай, то ли специально проводит рукой по попке.
– Ты все это время была без трусов?
– Нет, они по дороге в кровать испарились, – ехидничаю.
– Зараза, – усмехается Клим, бесцеремонно сдвигая меня к стенке. Тянусь к нему. Провожу по четко очерченным мышцам.
– Наверное, твои пациентки специально болели, чтобы ты их лечил.
– О, господи. Спи уже.
– Ну, признайся. Ведь без ума от тебя были пациентки-то?
– Я хирургом-травматологом работал. К нам пациентов в основном после аварий возили. На байках, – добавляет язвительно.
– Да не буду я гонять! Обещала же.
– Конечно, не будешь. Иначе я тебе по заднице настучу. Спи. Ты едва языком ворочаешь.
– Какой-то ты скучный. Спи-спи. Как спать, если у нас нет времени? Надо ж его как-то с толком провести. Я не знаю… А ты что, меня совсем не хочешь?
Клим дергает меня на себя, впечатывая задницей в каменно-твердый член.
– Еще вопросы?
– Ага. Какого черты ты ничего с этим не сделаешь?
Что он отвечает – уже не слышу, меня окончательно срубает. Сквозь сон слышу, что к нам опять кто-то приходит. Обрывки какого-то разговора… И снова лязгает дверь. Я кручусь в полудреме, как будто не могу найти места. Но Клим возвращается, притягивает к себе, и, успокоившись, я снова проваливаюсь в царство Морфея.
По ощущениям просыпаюсь через пару часов. Свет прожекторов, проникая в окно, бьет прямо в глаз. Зато если чуть отодвинуться, можно рассмотреть каждую черточку на лице любимого мужчины. Хищный нос. Чуть приоткрытые губы… Резко, будто наспех высеченные скулы. Складка между широких бровей – Клим даже во сне хмурится.
 
О чем твои тревоги, любимый? Могу ли я их унять?
Касаюсь пальцами переносицы, веду вверх, разглаживая морщинку. Клим вздыхает. Глазные яблоки под тонкими веками приходят в движение. Что тебе снится?
Веду ниже, невесомо касаясь. Зарастает он – будь здоров. Мы вместе меньше суток, а щетина, опускаясь аж до середины горла, ощутимо царапает пальцы. Прохожусь по груди. Косым мышцам на животе. Он совсем не такой, как Игорь. Если тот – медведь, то этот скорее гепард. Запертый в клетке хищник.
Интересно, он всегда был таким? До слез обидно, что я не помню его в той жизни. Надо хоть фотки найти. Ладошка крадется ниже.
– Выспалась?
– Угу. А ты спи-спи, - шепчу и соскальзываю вниз.
– Нет.
С удивлением кошусь на его руку, мертвой хваткой вцепившуюся мне в предплечье.
– Почему? Ты не фанат минета?
– Не в этом дело.
– А в чем?
Мы схлестываемся взглядами. Я правда хочу понять, что не так. Почему он как будто… я даже не знаю, как это описать. Вижу же – хочется!
– Ладно. Сейчас. Я только резинку надену.
– Минет в презервативе? Ты серьезно?
– Яся… - цедит он и так кривится, будто его вдруг одолела зубная боль. – Не заставляй меня объяснять очевидные вещи.
– Прости. Но, похоже, для меня не такие уж очевидные. Ты дважды ласкал меня ртом. Почему я не могу сделать то же самое?
– Можешь. Я сейчас.
И он реально отстраняет меня и начинает вставать!
– Сюда вернулся. Быстро! – рявкаю я. Видно, совершенно не ожидая от меня ничего подобного, Клим оборачивается. Что, милый, удивлен? Еще твердишь, будто меня знаешь! – А теперь внятно. Какого черта сейчас происходит?
Его немного взрывает. То ли мой гонористый тон, то ли сам факт, что от его нежной девочки сейчас остались рожки да ножки. Стерва ее сожрала.
– Ты что, не брезглива совсем? – цедит зло. Вопрос настолько неожиданный, что даже моя стерва на несколько секунд виснет. А это – небывалое дело.
– В каком смысле? Почему я должна тобой брезговать?
– Я здесь четыре года сижу!
– И? У тебя есть основания полагать, что…
– Я чистый!
– Тогда не вижу никаких проблем. – Толкаю его в грудь, чтобы уж угомонился, и соскальзываю вниз. Не надо сейчас, чтобы он мне в глаза смотрел. Там слезы. Мы с моей стервой редко солидарны, но тут нас на пару размазывает. Не должно быть так, чтобы такой мужчина, как Клим, себя не принимал и… что? Боялся меня осквернить собою? Дерьмо. Ну, какое же дерьмо!
В последней попытке остановить Клим обхватывает мой затылок. Я зло дергаюсь, сбрасывая его ладонь. Уверена, минет в моем исполнении ему понравится гораздо больше вцепившейся мне в горло истерики. И, может, до него доходит, что я балансирую буквально на грани. Ведь раздеть себя Клим позволяет безропотно, стоит моим нервно подрагивающим пальцам проникнуть под резинку его боксеров. Нервы, закрученные в пружины, рвутся. Я задыхаюсь, даже не начав, в тех эмоциях, что меня топят. Да Клим и сам дышит со свистом.
В ушах ревет – «Ненавижу!». Кого? Не знаю. Наверное, всех тех, кто его ломал.
Мой мужчина неподвижно застывает. Я наклоняюсь. В свете, льющемся из окна, его плоть влажно поблескивает. Сглатываю резко подступивший голод. Рука Клима укладывается на затылок, но уже не для того, чтобы меня оттолкнуть. Он сдался. Его глаза блестят. От слез ли? Или, может, от предвкушения?
Я выдыхаю. Он дергается… И когда я мягко провожу языком по уздечке, опять замирает, дрожа от напряжения. Парень мне достался невероятно вкусный, но такой большой, что я просто не знаю, как к нему подступиться. Осторожно впускаю головку в рот. Клим отпускает меня, комкая в руках простынь. Я сыто урчу. Он всхлипывает. Вот так, мой хороший. Вот так!