Маньчжурский кандидат
Реймонд оплатил чек и некоторое время слонялся по вестибюлю отеля, надеясь увидеть мать. В конце концов, сделав вывод, что ее тут нет, он вышел на Пятую авеню и решил пешком пройтись до своего офиса. Там его ждало сообщение с просьбой позвонить в Управление разведки в Нью-Йорке. Он так и сделал. Реймонда спросили, не знает ли он, как связаться с майором Беннетом Марко. Он ответил, что сейчас тот, скорее всего, в его собственной, Реймонда, квартире, поскольку в Нью-Йорке остановился у него. У Реймонда спросили его телефонный номер. Он сообщил номер, но попросил больше никому его не давать, тут же почувствовав себя ужасно глупо из-за того, что говорит такие вещи профессиональным разведчикам.
После этого он некоторое время был занят: сначала позвонил пресс-секретарь губернатора, а потом, в связи с этим самому Реймонду пришлось сделать несколько звонков. Когда позже он позвонил Бену на квартиру, никто не ответил. Реймонд выкинул все это из головы. Придя в 18.22 домой, он нашел записку от Бена. Тот благодарил Реймонда и сообщал, что его отпуск по болезни неожиданно прерван, а самого его отзывают в Вашингтон. Записка также содержала настоятельную просьбу ни о чем не расспрашивать Чанджина, когда тот выйдет из больницы.
Летом 1958 года в Неаполе, беседуя с одним из самых влиятельных в мире людей, Леонардом Лайонсом, эмигрант Чарльз Лучиано, в частности, сказал: «Никто на свете не способен причинить людям столько неприятностей, сколько любой из сенаторов США». Это заявление не утратило своей злободневности и год спустя.
XIV
Когда генерал-лейтенант Нильс Джоргенсон проснулся утром в день своего сорокалетнего юбилея службы в армии Соединенных Штатов, настроение у него было приподнятое. Однако когда он покинул кабинет министра, а позднее простился с армейским офицером по связям с Конгрессом, им владели уныние, раздражение, но более всего ужас. Генерал был хорошим человеком, храбрым солдатом. Когда они с Марко остались в его кабинете одни, он запер дверь и потребовал, чтобы майор подтвердил или опроверг, действительно ли в его планы входит требовать, чтобы его отдали под трибунал с целью добиться публичного расследования обстоятельств, имеющих отношение к человеку, награжденному Почетной медалью. Марко подтвердил это. Генерал почувствовал необходимость сообщить майору, что он лично был знаком с его отцом и дедом, после чего попросил объясниться.
— Сэр, на свете есть лишь один человек, с которым я обсуждал свои планы. Это сам Реймонд Шоу. Разговор происходил у него на квартире прошлой ночью, и именно Шоу, сэр, предложил эту идею. Могу я спросить, кем выдвинуто обвинение, сэр? Просто не понимаю, каким образом господин министр…
— Обвинение выдвинуто сенатором Джоном Йеркесом Айзелином, майор. Теперь… и учти, я делаю это ради сохранения репутации, как твоей собственной, так и твоей семьи… я предлагаю тебе добровольно уйти в отставку.
— Не могу, сэр. Я убежден, сэр, что эта Почетная медаль была использована как вражеское оружие. Я… постарайтесь меня понять… я считаю это своим долгом, сэр.
Генерал отошел к окну и долго смотрел на реку. Потом сел в кресло, наклонился вперед, так низко, что чуть ни сложился вдвое, и надолго замер, уставившись в пол. Вернулся к письменному столу, достал из верхнего ящика изжеванную, щербатую трубку, набил ее табаком, раскурил и, яростно затягиваясь, снова уставился в окно.
— Никакого трибунала не будет. Тем не менее, по моим предположениям, ты будешь лишен всех прав и привилегий. — Он с видимым отвращением фыркнул. — Надо же! В свой сорокалетний юбилей я говорю боевому офицеру, что ему предстоит лишиться всех прав и привилегий.
— Сэр?
— Сенатор Айзелин принадлежит к тому типу людей, которые, столкнувшись с противодействием в проблеме, столь близко его затрагивающей, будет днями и ночами трудиться, чтобы блокировать все ассигнования на оборону. Сенатор Айзелин способен разнести в пух и прах все военное ведомство, если расследованию дела, связанного с его героическим пасынком, будет дан ход. Он предпримет поход против армии Соединенных Штатов, по своему разрушительному воздействию превосходящий последствия любого военного конфликта, когда-либо имевшего место в нашей истории. Мне приказали сообщить тебе все это, чтобы ты понял, какая огромная ответственность ложится на твои плечи, но это попирает все, чему я служу всю жизнь. Теперь, также выполняя данный мне приказ, я попытаюсь запугать тебя. — Голос генерала дрожал. — Если ты и дальше будешь настаивать на военном суде над собой с целью выяснения, насколько законно Реймонд Шоу получил Почетную медаль, тебя ждет одиночное тюремное заключение.
Марко, не отрываясь, смотрел на генерала.
— Армия, как известно, до сих пор функционировала на основе системы приказов. Не забыл еще? Должен сказать тебе, меня предупредили, что не следует ограничиваться одними угрозами. Сенатор Айзелин решил, что я должен предложить тебе взятку. Если ты наплюешь на свою офицерскую честь и подпишешь бумагу, подготовленную юрисконсультантом сенатора Айзелина, где даешь гарантию, что не станешь настаивать ни на каком расследовании, я должен сообщить тебе о присвоении нового звании, сначала — подполковника и почти сразу же после этого — полковника.
Отвращение поднималось в душе Марко, словно пена в узком бокале с пивом. Он не верил своим ушам. Генерал достал из кармана гимнастерки бумагу и положил ее на дальний конец стола перед Марко.
— Пусть Айзелин подавится, — сказал он. — Я приказываю тебе подписать это.
Марко взял со стола ручку и подписал бумагу.
— Спасибо, майор. Вы свободны.
Марко покинул генеральский кабинет в 16.21. В 16.55 генерал Джоргенсон застрелился.
XV
Во всех языках мира есть выражение, каждое слово которого ценится на вес золота: «любовь доброй женщины». Это надо понимать так, что фраза не теряет своей ценности, сколь бы ни позорно было прошлое или бесперспективно будущее того, кто ее произносит. Горечь и доброта гоняются друг за другом вокруг нее, словно вокруг древа истины, и доброта может смягчить горечь, а горечь может выхолостить доброту, но ни то, ни другое не может изменить своей сути, поскольку любовь доброй женщины — это не поддается определению. Эту фразу можно произносить с сарказмом или иронией, что лишь подчеркивает, с чем остается тот, кто лишен такой любви, какие развалины способна оставить после себя злая или глупая женщина. Эти три слова не нуждаются в подсветке чувством или сантиментами. Они — истина, которая сияет собственным светом и пребудет вовеки.
Юджина Роуз Чейни была доброй женщиной и любила Марко — факт, дающий ему огромное преимущество. Такая любовь генерирует энергию, способную двигать горами.
В тот день все свои служебные дела Юджина Роуз делала дома, поскольку знала, что Марко позвонит из квартиры Реймонда Шоу, как только проснется. Ее босс, Джастин, превысил кредит в банке, и Рози ужасно раздражало, что его будут «доставать» из-за этого. Джастин немного превышал кредит примерно раз в два месяца, но на этот случай у него всегда имелся депозит, который он держал в банке не только надежном, но и процветающем. В одиннадцать часов позвонили из строительной компании по поводу счетов, относительно которых у дирекции компании возникли сомнения. На все их вопросы у Рози были наготове единственные ответы, принятые в христианском мире. В результате она смогла урезать стоимость сооружения камина в главном зале замка на четыреста одиннадцать долларов шестьдесят три цента. После этого позвонили еще шестнадцать человек — от инвесторов по жилищному строительству и до пресс-агентов ресторанов здорового питания, и всем им требовались билеты на самые разные спектакли. Чтобы решить эту проблему, Рози пришлось изобрести новую отговорку — слухи, кстати, возникают именно таким образом — она постоянно повторяла, что, конечно же, они в курсе, что в Нью-Йорке билетов на всех никогда не хватает, так что положение спасают лишь загородные театры.