Стая (СИ)
— Чем больше я молчу, тем больше ты наглеешь, — строго сказал отец, нахмурившись. — Что совсем взрослый стал?
Денис поджал губы и молча уставился на ковер. Потом перевел безразличный взгляд на экран телевизора, мелькающий кадрами незнакомого фильма.
— Отвечай.
— Да, — ответил сквозь стиснутые зубы.
Отец сразу узнал эту манеру — твердый уставленный в одну точку взгляд, сжатые губы, застывшая поза, — протест против приказов, не угодного ему тона, не такого, по его мнению, к себе отношения… Протестовал против всех и их правил. Свои устанавливал с самого своего рождения. Появился на свет в неположенный срок. Акушерка била его по попке, а он все никак не хотел приветствовать этот мир, оглашая родзал детским криком. И когда уже никто не ждал и не требовал, разорался так, что кафельная плитка на стенах зазвенела. Тогда все охнули и рассмеялись от облегчения…
— Так вот, дорогой, когда человек взрослеет, он становится ответственным и самостоятельным, чего в тебе как раз не наблюдается. Привык на всем готовом. Привык, что Таня для тебя «принеси, да подай». Только ты очень ошибаешься. Ей тоже помощь нужна. Ты почти с нее ростом, а умишка с грецкий орех. Ты должен защищать ее и заботиться о ней. Ты мужчина. Считаешь себя умным и взрослым, никто не против. Вот и докажи это не на словах, а на деле. Доброе слово и кошке приятно, а вы как две собаки друг с другом, не можете разобраться, кому посуду мыть. Я весь день на работе, прихожу, а у нас дома все тарелки грязные, поесть не из чего. Ну, ничего, я вам устрою… — с угрозой в голосе отец поднялся и вышел из комнаты.
Давно Денис не слышал такого тона от отца — строгого и разочарованного. Именно разочарование и заставило его почувствовать острый стыд за свое поведение. Злость и ругань мало действовали, а вот если кто-то сомневался в нем, это как ножом по сердцу.
Через мгновение Денис вздрогнул от звона разбитого стекла. Вскочил с дивана и снова услышал звон.
— Пап, ну не надо, — умоляюще просила Таня, заскочив на кухню. — Да помою я эту чертову посуду.
— Не хотите мыть, — отец вытащил из раковины еще одну тарелку и грохнул об пол, — не мойте.
— Пап, перестань! — крикнул Денис в унисон разбитому стеклу. Голос его почти так же задребезжал от волнения. — Не надо!
Отец остановился и посмотрел на детей. Поочередно смотрел в глаза обоим. Сын и дочь застыли в ожидании, словно решалось что-то гораздо более важное, чем судьба разбитых тарелок.
— Хорошо. Чтобы такой концерт я дома в последний раз видел. Иначе запру обоих по комнатам, будете на горохе стоять как Золушка.
Когда папа вышел из кухни, дети с облегчением вздохнули и уставились на разлетевшиеся по всей кухне осколки. Денис первым потянулся к мусорному ведру.
— Иди отсюда, я сама, — тут же отправила его Таня.
— Ну уж, нет. — Начал тщательно сметать стекло в кучу. Таня понаблюдала некоторое время, потом собрала длинные волосы в тугой хвост и, встав у раковины, открыла кран. Так, в тишине, нарушаемой только шумом воды и шорохом осколков по полу, они делали каждый свое дело. После Денис набрал ведро воды и поставил его посреди кухни. Пополоскал в нем тряпку и начал возюкать по подоконнику.
— Чистота напала на засранца?
Проигнорировав злобный выпад сестры, он сосредоточенно продолжил вытирать пыль, заскользив тряпкой по гладкой поверхности холодильной дверцы.
— Сегодня будем убираться, раз собрались, — заявил он. — Завтра мне некогда, я с Вадяном на дачу к его деду поеду, меня дядь Валера позвал.
— У отца отпросись для начала.
— Отпрошусь, не переживай.
ГЛАВА 4
О весне сложено стихов больше, чем о каком бы то ни было другом времени года. Ни о лете, ни об осени или зиме — о весне…
Она обманщица, такая же, как осень, даже еще хуже. Обещает лето, выдает тепло маленькими порциями, заставляет раздеваться, стягивать раньше времени шапки и скидывать шарфы, а потом одаривает сезонной простудой. Обманщица. Лгунья. Но пахнет-то как приятно! Хорошо пахнет весна… Мокрой землей, дождем, солнцем…
Весна всегда молодая. Как девушка она — противоречивая и переменчивая… легкомысленная…
Прохладный сырой ветер приятно будоражил дух, смело влетая в приоткрытую дверь балкона, взлохмачивая листву, стоявших на подоконнике, пригревшихся под апрельским солнцем, цветов.
Прежде чем выходить на улицу Денис привычно выглянул на балкон. С утра было достаточно тепло, но в эти дни погода стремительно менялась и одного метеопрогноза, чтобы решить, как одеться, было мало.
Под окнами бегали бродяжки. Собака, ютившаяся за гаражами, принесла пятерых щенят. Естественный отбор работал. Всегда и безошибочно. Выживал сильнейший. В этой стае слабый уже определен. И сколько бы Денис ни наблюдал за этой сворой собак, гоняли только одного щенка. И еду у него отбирали, и к себе не подпускали. Не один год собака эта у гаражей жила. Раз в год, а бывало и два, таскала щенков. Они росли, а потом куда-то девались, пропадали, разбегались. Только эта сука, старая и потрепанная, жила там, оставаясь на своем месте и обновляя потомство. Стая менялась, а законы, по которым жили ее особи — оставались неизменными. Сильнейшие только и выживали…
Денис закрыл балкон и задернул штору. На кухне разрывался чайник.
— Тань, чайник закипел, — заглянул он к сестре.
Таня отодвинула тетрадь, вложив внутрь закладку. Убрала пару учебников в сторону, освобождая место на письменном столе. Ксюша, подруга, с которой она учила экзамены, потянулась, села на кровати и вздрогнула от хруста костей в плечах.
— Так, я пойду чай налью. Ксюш, с сахаром? Денис будешь?
— Да, с сахаром.
— Нет, я минут через пятнадцать уже ухожу. — Он сел за стол и листнул оставленную Таней тетрадь. — Ксюш, мозги не вспухли еще?
— Вспухли, Денис. Да так, что уже плакать хочется. Только госы за нас никто не сдаст. А ты все растешь — не по дням, а по часам.
— Да, как в той сказке: чем дальше, тем страшнее.
— Ой, тебе ли жаловаться… девки, наверное, толпами уже бегают.
— Может и бегают. Я, Ксюха, назад не оглядываюсь, только вперед смотрю. — Глянул на нее с едва заметной улыбкой. Потом встал. — Сядь сюда.
Ксюша с довольным лицом вскочила с кровати и села на стул. Денис осторожно убрал ее светлые волосы на одно плечо и стиснул плечи, массируя затекшие мышцы.
— Денис, снова к Ксюшке пристаешь! — Таня принесла две чашки чая, умудрившись захватить еще и вазочку с печеньем.
— Пусть пристает, а то их малолетних девок даже пощупать не за что! — засмеялась Ксюша. Ее-то как раз было за что пощупать, если можно так выразиться. К восемнадцати годам девочка отличалась выдающимися формами.
— Так ты ж не даешься.
— Ладно, приступай. Пока я добрая.
— Ксюша, не развращай мне брата.
— Танюш, твой брат сам кого хочешь развратит! — Ксюша снова засмеялась звонким приятным смехом.
Денис, конечно, не стал распускать руки, но обнял подругу сестры за плечи и прижался щекой к ее лицу. Ксюша зарумянилась.
— А вообще мы с Ксюшкой договорились, если она до двадцати пяти лет замуж не выйдет, я на ней женюсь.
Таня непристойно громко засмеялась. Ксюша кивнула, довольно хмыкнув.
— Ладно, девки, мне пора. Счастливо поучить вам.
— Хлеба купи на обратном пути, — дала наказ Татьяна.
— Куплю. — Посмеиваясь, он вышел из комнаты.
— Ничего себе вымахал. Точно не по дням, а по часам растет, — восторженно проговорила подруга, помешивая чай.
— Ну что ты хочешь, пятнадцать лет уже парню.
Денис выскочил из дома, на ходу застегивая молнию на куртке. Опоздать на факультатив по истории не боялся, школа находилась в пяти минутах от дома. Серое, с виду неприметное строение пряталось среди голубых елей. Как и все здания подобного типа и назначения, оно было окружено решетчатым забором. Только, как водится, с каждой стороны был лаз, чтобы не обходить кругом. К нему-то Денис и направился, не желая тратить лишней минуты, топая к парадным воротам. Только вот сунуться в самовольно сделанный проем ему на этот раз не удалось, — уже приварили недостающий железный прут. А мальчик не был таким хрупким, чтобы пролезть в столь узкое отверстие. Надо же! Еще с утра он благополучно оказался по ту сторону школьного забора, а после обеда нате вам, сударь, шагайте дальше!