Ведьмак (большой сборник)
— Не думаю, чтобы на свете осталось много его дружков. Да и сам гловоглаз теперь наверняка не скоро вернется в эти места. Бояться нечего.
— О чудах спорить не стану, — погрустнел краснолюд. — Но твой концерт на жестяных инструментах был, думаю, слышен аж на островах Скеллиге. Возможно, какие–нибудь меломаны уже прут в нашу сторону, лучше б они нас тут не застали, когда притопают. Сворачиваем стоянку, парни! Эй, девки, одеваться и пересчитать детишек! Отправляемся! Живо!
* * *Когда остановились на ночлег, Геральт решил выяснить неясности. На сей раз Золтан Хивай не сел играть в гвинт, так что отвести его в сторону для откровенного разговора было нетрудно. Геральт начал сразу, без предисловий:
— Говори, откуда ты знал, что я ведьмак?
Краснолюд вылупился на него и плутовато ухмыльнулся.
— Конечно, можно похвалиться наблюдательностью. Можно бы сказать, мол, заметил, как изменяются твои глаза в сумерках и на полном солнце. Можно бы показать, что я краснолюд бывалый и слышал кое–что о Геральте из Ривии. Но правда гораздо банальнее. Не гляди волком. Ты — скрытный, но твой дружок бард поет и треплется, рот у него не закрывается. Оттуда и знаю, какая у тебя профессия.
Геральт воздержался от следующего вопроса. И правильно сделал.
— Ну ладно, — продолжал Золтан. — Лютик выболтал все. Видать, почувствовал, что мы ценим откровенность, а то, что мы к вам относимся по–дружески, ему и чувствовать не было нужды, потому как мы своего отношения не скрываем. Короче: я знаю, почему ты так спешишь на юг. Знаю, что за срочные и важные дела ведут тебя в Нильфгаард. Знаю, кого ты намерен там искать. И не только из трепотни поэта. Перед войной я жил в Цинтре и слышал рассказы о Ребенке–Неожиданности и беловолосом ведьмаке, которому эта Неожиданность была предназначена.
Геральт не прокомментировал и на этот раз.
— Остальное, — продолжал краснолюд, — уже действительно вопрос наблюдательности. Ты пожалел того обраковевшего отвратника, хотя ты — ведьмак, а ведьмаки на то и созданы, чтобы таких чудов выкорчевывать. Но чуд ничего твоей Неожиданности не сделал, потому ты и пожалел меча, прогнал его только, дубася по крышке. Потому как ты сейчас не ведьмак вовсе, а благородный рыцарь, который спешит на выручку похищенной и оскорбленной девушке.
Вот ты все сверлишь меня глазами, — добавил он, так и не дождавшись ответа. — Подвохи выискиваешь, боишься, как бы вылезший на явь секрет против тебя не обернулся. Не грызи себя. Вместе дойдем до Ины, помогая друг другу, поддерживая взаимно. У тебя такая же цель, как у нас: продержаться и жить. Чтобы благородную миссию продолжать. Или жить обычно, но так, чтобы в смертный час не устыдиться. Ты думаешь, что сам изменился? Что мир изменился? А ведь он, мир–то, каким был раньше, таким и остался. И ты тоже. Не грызи себя.
И не думай отделяться от нас, — продолжал Золтан монолог, не обескураженный молчанием ведьмака, — я о том, чтобы идти в одиночку на юг, через Бругге и Содден к Яруге. Надо поискать другой путь в Нильфгаард. Хочешь, посоветую…
— Не советуй. — Геральт помассировал колено, которое болело уже несколько дней, — Не советуй, Золтан.
Он нашел Лютика, сидевшего рядом с режущимися в гвинт краснолюдами. Молча взял поэта за рукав и оттянул в лес. Лютик сразу сообразил, чем дело пахнет, достаточно было одного взгляда на лицо ведьмака.
— Трепло, — тихо сказал Геральт. — Болтун. Фонтан красноречия, черт побери! Язык бы тебе тисками зажать, болван. Удила в зубы засунуть.
Трубадур молчал, но выражение лица у него было гордое.
— Когда народ увидел, что я начал с тобой появляться, — продолжал ведьмак, — некоторые умники дивились такому знакомству. Их поражало, что я позволяю тебе путешествовать со мной. Советовали, грабанув тебя где–нить на безлюдье, задушить, выкинуть в яму от выкорчеванного дерева и присыпать ветками и листьями. Ей–богу, жалею, что не послушался доброго совета.
— Неужто такой уж большой секрет, кто ты и что собираешься делать? — неожиданно вспылил Лютик. — И что, мы все время должны это скрывать и притворяться? А краснолюды… Они же вроде бы совсем наша компания…
— У меня нет компании, — буркнул ведьмак. — Нету. И я не хочу, чтобы она была. Мне она не нужна. Понял?
— Что ж не понять? — проговорила у него за спиной Мильва. — И я тоже понимаю. Никто тебе не нужен, ведьмак. Ты это часто показываешь.
— Я не веду необъявленную войну, — резко обернулся он. — Мне не нужна компания удальцов, я иду в Нильфгаард не для того, чтобы спасти мир, низвергнуть империю зла. Я иду к Цири. Поэтому могу идти в одиночку. Простите, если это нехорошо прозвучит, но остальные меня не интересуют. А теперь уйдите. Я хочу побыть один.
Когда он обернулся, оказалось, что ушел только Лютик.
— Я снова видел сон, — бросил он кратко. — Мильва, я теряю время. Я теряю время! Я ей нужен. Ее нужно спасать.
— Говори, — сказала она тихо. — Выкинь это из себя. Хоть и было страшно, выкинь!
— Это не было страшно. В моем сне… Она плясала. Плясала в какой–то забитой дымом халупе. И была, черт возьми, счастлива. Играла музыка, кто–то что–то выкрикивал… Вся халупа ходуном ходила от крика и хохота… А она плясала, плясала, дробила каблучками… А над крышей этой чертовой халупы, в холодном ночном воздухе… плясала смерть. Мильва… Мария… Я ей необходим.
Мильва отвела глаза.
— Не только ей, — шепнула она. Так, чтобы он не услышал.
* * *На следующей стоянке ведьмак заинтересовался сигиллем, мечом Золтана, на который успел мельком взглянуть во время встречи с гловоглазом. Краснолюд спокойно развернул кошачьи шкурки и вынул меч из лаковых ножен.
Меч был длиной около сорока дюймов, а весил не больше тридцати пяти унций. Покрытый на значительной длине таинственными руническими письменами голубоватый клинок был таким острым, что при определенном навыке им можно было бриться. У двенадцатидюймовой, покрытой перекрещивающимися лоскутами ящериной кожи рукояти вместо оголовья был цилиндрический латунный хомутик, гарда была небольшая и мастерски выполненная.
— Хороша вещь. — Геральт прокрутил сигиллем короткую шипящую мельницу, изобразил быстрый удар слева и молниеносный переход к защите из второй позиции декстера. — Да, отличная железяка.
— Ха! — фыркнул Персиваль Шуттенбах, — железяка! Посмотри как следует, а то еще чего доброго назовешь его хреновиной.
— Когда–то был у меня меч получше.
— Не спорю, — пожал плечами Золтан. — Потому что он наверняка был выкован в наших краях. Вы, ведьмаки, умеете мечами размахивать, а сами делать–то их не научились. Такие мечи только у нас покупают, в Махакаме, у горы Карбон.
— Краснолюды варят сталь, — добавил Персиваль, — и куют слоистые оголовки. А шлифовкой и оттачиванием занимаемся мы, гномы. В наших мастерских. По нашей, гномовой технологии, в точности как некогда мы делали наши гвихиры, лучшие мечи на свете.
— Меч, который я ношу сейчас, — обнажил Геральт клинок, — взят в Брокилоне, в катакомбах на Крааг Ане. Я получил его от дриад. Первоклассное оружие и вовсе не краснолюдское и не гномово. Это эльфье оружие, ему лет сто, а то и двести.
— Ничего он не понимает в этом! — воскликнул гном, взяв меч в руку и проведя по лезвию пальцами. — Окончание эльфье, верно. Рукоять, гарда и оголовок. Эльфы травили, гравировали и вообще украшали. Но ковали клинок и точили в Махакаме. И верно, сделали это несколько веков назад, потому как сразу видно, что это сталь второсортная, да и обработка примитивная. Вот, глянь на сигилль Золтана, разницу видишь?
— Вижу. Мой выглядит не хуже.
Гном хмыкнул и махнул рукой. Золтан высокомерно усмехнулся.
— Оружие, — пояснил он менторским тоном, — должно рубить, а не выглядеть. И оценивают его не по тому, как оно выглядит. Дело в том, что твой меч — обычная композиция стали и железа, а у моего сигилля клинок выкован из металла с присадками графита и буры…