Ведьмак (большой сборник)
— Как она это сделала, черт побери?! — рявкнула Филиппа. — Эхо она приглушить могла, это нетрудно. Но каким чудом она раскрыла для себя портал? Монтекальво заблокирован!
— Никогда я ее не любила, — пожала плечами Шеала де Танкарвилль. — Никогда не одобряла ее образ жизни. Но никогда не сомневалась в ее способностях.
— Она выболтает все! — разоралась Сабрина Глевиссиг. — Все о ложе! Помчится напрямик…
— Глупости, — быстро прервала Трисс Меригольд, глядя на Францеску и Иду Эмеан. — Йеннифэр не предаст нас. Не для того она отсюда сбежала, чтобы нас предавать.
— Трисс права, — поддержала ее Маргарита Ло–Антиль. — Я знаю, почему она сбежала. Знаю, кого хочет спасти. Я видела их обеих, ее и Цири, вместе. И все понимаю.
— А я ничего не понимаю! — крикнула Сабрина, и снова в зале стало шумно.
Ассирэ вар Анагыд наклонилась к подруге.
— Я не спрашиваю, зачем ты это сделала, — шепнула она. — Не спрашиваю, как сделала. Я спрашиваю — куда?
Фрингилья Виго едва заметно улыбнулась, поглаживая пальцами резную головку сфинкса на подлокотнике стула.
— А откуда мне знать, — прошептала она в ответ. — На каком побережье ловят таких роскошных устриц?
Глава 7
Итлина, собственно Ithlinne Aegli aep Aevenien — легендарная эльфья целительница, астролог и прорицательница, славящаяся своими предсказаниями, ворожбой и пророчествами, из которых наиболее известно Aen Ithlinnespeath, Предсказание Итлины. Распространявшееся в списках и неоднократно издававшееся в различной форме Предсказание в разные периоды пользовалось огромной популярностью, а комментарии, расшифровки и пояснения, к нему присовокупляемые, приспосабливали текст к текущим событиям, что укрепляло веру в величайшее ясновидение И. В особенности считается, что И. предсказала Северные войны (1239—1268); Великие эпидемии (1268, 1272 и 1294); кровавую войну Двух Единорогов (1309—1318) и вторжение гааков (1350). И. предвидела также наблюдаемые с конца XIII века климатические изменения («белый хлад»), которые суеверия всегда почитали указаниями на конец света и связывали с предсказанным приходом Разрушительницы (см.). Тот же пассаж из Пророчества И. дал повод к позорной охоте на чародеек (1272—1276) и привел к смерти множества женщин, принимаемых за воплощение Разрушительницы. Сегодня многие исследователи считают И. фигурой мифической, а ее «пророчества» — современным, от начала до конца сфабрикованным апокрифом и ловким литературным надувательством.
Дети, веночком окружавшие бродячего сказителя Посвиста, запротестовали, подняв невообразимый и бестолковый галдеж. Наконец Коннор, кузнецов сын, самый старший, самый сильный и самый смелый, а вдобавок притащивший сказителю горшок–двойчатку, полную щей и перемешанных со шкварками картофелин, выступил в роли доверенного лица и выразителя воли общества.
— Как же так?! — воскликнул он. — Ну как же так, дедушка? Как же так — на сёння хватит? Разве ж можно в таком месте сказку обрывать? В таком желательстве нас оставить? Мы хочим знать, что дальше–то было! Не могем мы ждать, кады вы обратно в село заглянете, потому как это через полгода аль через год могет случиться! Сказывайте дале!
— Солнышко закатилось, — ответил старик, — В постельки вам пора, малышня! Ежели завтра с утра на работе зевать станете и охать, что родители–то вам скажут? Знаю я, что скажут. Опять, мол, старый Посвист болтал им до полуночи, головы детям былинами заморочил, выспаться не дал. Значит, когда он снова в село заявится, не давать ему ничего, ни каши, ни клецок, ни кусочка сала, а только выгнать его, деда, потому как от евонных сказок один вред да неприятности.
— А вот и не скажут так–то! — хором закричали дети. — Рассказывайте еще, дедунь! Просим вас!
— Хммм, — забормотал старик, поглядывая на солнце, понемногу скрывающееся за кронами деревьев на другом берегу Яруги. — Ну, воля ваша. Но уговор будет, значит, такой: один пусть сбегает в халупу и принесет простокиши, чтоб мне было чем горло промочить. А остальные подумайте, о чьих судьбах рассказывать, потому как обо всех я вам ныне рассказать не успею, хоть и до утра стану говорить. Стало быть, надо выбрать, о ком сегодня, а о ком в другоряд.
Дети снова подняли шум, стараясь перекричать друг друга.
— Тихо! — крикнул Посвист, взмахнув посохом. — Я сказал — выбрать, а не как сойки: рет–рет, рет–рет–рет! Ну, так как же? О чьих судьбах рассказывать–то?
— О Йеннифэр, — поглаживая спящего на подоле котенка, пропищала Нимуэ, самая младшенькая из слушателей, которую из–за ее роста прозвали Коротышкой. — Рассказывайте о дальших судьбах чародейки, дедушка. Как она с того кове… из конвета на Лысой Горе волшебством сбегла, чтоб Цирю спасать. Это хочется послушать. Потому как я, когда вырасту, чародейкой стану.
— Аккурат! — крикнул Броник, сын мельника. — Сопли–то утри, Коротышка. В чародейские подмастерья сопливых не берут! А вы, дедунь, рассказывайте не об Йеннифэр, а о Цири и Крысях, как они на разбой ходили и бились…
— Тихо вы, — проговорил Коннор, хмурый и задумчивый. — Глупые вы все. Ежеле сегодня еще чего–нить услыхать хочим, то пусть это в порядке каком–никаком будет. Расскажите нам, дедушка, о ведьмаке и дружине евонной, как они от Яруги двинулись…
— Я хочу о Йеннифэр, — пискнула Нимуэ.
— Я тоже, — отозвалась Орля, ее старшая сестра. — Об ее с ведьмаком любови хочу. Как они любились! Только пусть это добром кончится, дедуля! Не хочу, чтобы о смерти было. Нет!
— Тихо, дурная, кому о любови–то интересно? О войне хочим, о битвах!
— О ведьмачьем мече!
— О Цири и Крысях!
— Заткните хлебалы! — грозно глянул на всех Коннор. — Нито схвачу палку и отдубасю, мелюзга! Я сказал: по порядку. Пусть дед дальше о ведьмаке говорит, о том, как он путешествовал с Лютиком и Мильвой!
— Да! — снова запищала Нимуэ. — О Мильве хочу послушать, о Мильве! Потому как я, если меня в чародейки взять не захочут, то лучницей стану!
— Значит, выбрали, — сказал Коннор. — И в сам час, потому что дед, гляньте–ка, задремал враз, уж головой покачивает, носом ровно деркач клюет… Эй, дед! Не спите! Сказывайте нам о ведьмаке Геральте. С того места, где над Яругой дружина остановилася.
— Токо для начала, чтобы нас так любопытство не разбирало, — вставил Броник, — скажите нам, дедушка, хоть малость о других. Что с ними было. Легше будет ждать, пока вы в село возвернетесь, чтоб сказку продолжить. Хочь кратенько скажите. Об Йеннифэр и о Цири. Пожалуйста.
— Йеннифэр, — хмыкнул дед Посвист, — из чародейского замку, который Лысой Горой звался, на заклинании улетела. И прямиком в море шлепнулась. Во вздымающиеся волны океановы, промеж скал вострых. Но не страшитесь, то для магички мелочь, не утопла она. На острова Скеллиге попала, там союзников нашла. Потому как, видите ли, преогромная в ней злоба на чародея Вильгефорца вздымалась. Убежденная, что это он Цири порвал, умыслила она его выискать, месть жестокую сотворить, а Цири освободить. Вот и все. Когда–нить расскажу, как было.
— А Цири?
— Цири безотрывно с Крысами разбойничала, под именем Фальки скрываясь. Любо ей было разбойничье житье, потому как, хоть никто в те времена об этом не знал, были в той девице злость и жестокость — все самое отвратное, что в каждом человеке сокрыто, вылазило из нее и верх над добром помаленьку брало. Ох, великую ошибку пополнили ведьмаки из Каэр Морхена, что ее убивать приспособили. А сама–то Цири и не мнила, смерть неся, что ей самой костлявая на пятки наступает. Потому как уже страшный Бонарт за ей следил, по следу ее шел. Писано им было встренуться, Бонарту, стало быть, и Цири. Но об этом в инший раз расскажу. Теперича о ведьмаке послушайте.
Дети притихли, окружили старца тесным кругом. Слушали. Надвигались сумерки. Дружественные днем коноплянки, малинник и росшие неподалеку от домишек мальвы вдруг превратились в таинственный, темный бор. Что это так в нем шуршит? Мышь ли, страшный ли огненноокий эльф? А может, упырь или баба яга за детьми явилась? Что ли то вол в заграде топочет, что ли топот боевых коней жестоких напастников, опять, как сто лет назад, переправляющихся через Яругу? Или это летучая мышь над крышей мелькнула, или, может, вампир, по магическому заклинанию летящий к далекому морю?