Клеймо сводного брата (СИ)

Да, детка… Она облизывает их.
И пока я пытаюсь прийти в себя, отдышаться, словно пробежал марафон, Соня спокойно встает и уходит из комнаты.
А мне так и хочется рвануть за ней, содрать халат, который она надела по ходу и прохрипеть: Еще. Еще. Еще.
Но все, что я могу, это поднять забытые трусики, прижать к лицу и втянуть любимый, одуряющий запах.
Теперь нам друг от друга никуда не деться.
Глава 36.
Я забегаю в спальню, где тут же прижимаюсь к полотну двери и поднимаю руки к груди, рассматривая обстановку спальни. Тахту, люльку с балдахином. Потом и спящего малыша.
Надо освежиться. Надо стереть с кожи касания Германа, что чувствуются обжигающими солнечными ожогами. Тело все еще наполнено истомой. Жадным желанием повторить все от и до. Каждую секунду порочной помощи…
В душе натираю свое тело душистым гелем для душа, касаясь всех тех мест, которых массировал Герман. Особенно между ног, что тут же заводит во мне новое чувственное цунами. Но чувство вины не дает покоя, и я просто домываюсь и выхожу из ванной, вытирая длинные русые волосы.
Нравственность. Благочестивость. Благоразумие. Верность. Это те качества, что должны отличать правильную женщину от неправильной. Жену от любовницы. Я свято в них верила, весь год понимала, что семья это главное, что не стоит включать эмоции и выговаривать мужу за любовниц. И не выносить мозг насчёт малой доли внимания мне и позже — сыну.
Я хотела семью, но сложно строить то, что второй упорно разрушает. Возможно, именно абсолютная вседозволенность Пети позволила мне расслабиться, забыть о нормах морали. Отдаться во власть массажа. Решиться на это, честно признаться, совершенно немедицинское действо.
Оно было…
Было…
Скорее эротическое. Волнительное. Захватывающее. И все не зря. Мало того, что Герман вернул мне способность быть настоящей матерью, так он показал мне грани чувственности, которую я в себе давно захоронила. Мне очень, очень понравилось благодарить его. Понравилось держать в руках этот твердый ствол, увитый налитыми от напряжения венами, понравилось, что мое естество пульсировало, пока я доводила до оргазма Германа. Понравилось кончать самой, пока он нависал сверху. И было очень волнительно, когда на грудь попали обжигающие капли, а одна даже на губы.
Странный, солоноватый вкус с ноткой горчинки. У меня дикое ощущение, что я его уже чувствовала. Что странно, ведь я никогда даже в глаза не видела сперму.
Прохожу к Славке и улыбаюсь, замечая, что он как раз проснулся. Чем неидеальный ребенок. Теперь нужно взять себя в руки, забыть желание вернуться в комнату к Герману и умолять его взять меня. Нужно вспомнить, что я мать, и покормить сына.
Сначала меняю памперс, одёжку, только после этого подкладываю ладонь под темную головку и беру сыночка на руки. Он смотрит на меня широко раскрытыми глазками, и я даже, как будто вижу, как он раздувает крошечные ноздри. Втягивает аромат моего молока, предвкушает… Стоит моей налившейся груди выпрыгнуть из халата, как он начинает махать ручками и ножками, а стоит соску коснуться его пухлых губ, как он замирает и радостно причмокивает.
У меня при виде этого замирает сердце, так сладко сжимается, что я и сама невольно улыбаюсь.
— Вы прекрасны, — слышу уже до дрожи знакомый мужской голос. Бросаю взгляд на приведшего себя в порядок Германа. Светлый под горло джемпер, брюки со стрелкой, спокойное лицо. Он снова строг и недоступен. Но совсем недавно был в моей власти.
— Спасибо, — прячу улыбку за еще влажными волосами.
— Мне нужно на работу. Ты справишься? — задает он вопрос, а меня пробирает импульсами по всему телу. Наверное, такие слова мечтает услышать каждая женщина, как, впрочем, и о том, что произошло в его спальне.
Я бы точно не отказалась повторить.
— Как обычно… — киваю я, и второй рукой поглаживаю лобик малыша. Герман был бы идеальным отцом.
Он уже ушел, а у меня сжалось сердце от посетивших голову мыслей. Ведь будь я посмелее, скажи я ему о своих чувствах, не сглупи в день знакомства с Петей, когда решила заставить Германа ревновать, возможно все было бы иначе. Возможно мои сны стали бы реальностью. Сейчас я бы качала на руках его сына. Сына Германа.
 
В течение дня я думаю об этом не переставая. Мысли уже как паутина опутывают сознание, и просвета не видно. Так накручиваю себя, что буквально наяву вижу, как бы это было.
Герман на мне. Во мне. Долбит нутро с бешенством зверя, а я, закинув ноги за голову, выдыхаю рваные стоны ему в рот. Облизываю язык.
Это ведение застает меня на лестнице, и я чуть падаю. Но неожиданно появившийся Петя выручает. Он такой добрый, если не занят деньгами и шлюхами.
— Ты пьяная что ли? — спрашивает он, внимательно меня рассматривая. Я же вглядываюсь в его холеное лицо и вижу перед собой совершенно другое. Злое, вздутое, с красными пятнами. Слышу, словно сквозь стекло свой крик. – София? Ты пьешь таблетки?
— Мне лучше, я решила их не принимать.
— Я же вижу. Тебя снова мучают галлюцинации. Ты хочешь загреметь опять в психдиспансер? — выгибает он бровь, и я пячусь, шагая вверх по лестнице. Нет, нет. Только, не туда. Только не вернуться в худшую неделю своей жизни, когда я отказалась принимать таблетки. И совершенно не ожидала, что по рекомендации семейного врача отправлюсь на лечение.
Высокий, бетонный забор, белые, мягкие стены, вечно улыбающиеся врачи, вкалывающие очередное психотропное, и невыносимая мелодия пятой симфонии Бетховена. Я сходила там с ума. Я готова была на все, чтобы больше туда не попадать.
Только вот раньше я была одна, а теперь, мне кажется, у меня есть Герман. Он дал понять, что я ему не небезразлична.
— Почему ты мне угрожаешь? — спрашиваю неожиданно для самой себя и Петю удивляю.
— Что за глупости, милая. Я только хочу тебе помочь. Я же люблю тебя, — хватает он меня за плечи и резко целует. Нагло сует в рот язык. Я пытаюсь его оттолкнуть, но он впервые за год словно желанием воспылал.
Только вот во мне этого желания никогда не было. Теперь я это понимаю. Не успеваю сказать: «хватит», как слышу хлопок двери и всё-таки отталкиваю Петю. Но поздно. Герман все видел.
Трусливо убегаю в детскую. Туда, где чувствую себя в безопасности.
Герман видел, как я целуюсь с Петей. Пусть и по его инициативе. Что же он теперь обо мне подумает? И почему я чувствую себя виноватой не из-за массажа, а из-за поцелуя. Словно не Петя мой муж, а Герман. Неужели я действительно схожу с ума.
Глава 37.
Я думаю, стоит ли мне поговорить с Германом? Долго думаю. До вечера следующего дня. Хотя бы рассказать, что, благодаря ему, вся сыпь у Славки ушла. Теперь он спит как младенец… Даже забавно.
Но складывается такое впечатление, что Герман больше в доме не живет. Машина вечно отсутствует, а он даже не звонит. Мне становится тревожно.
Неужели я опять зря понадеялась на собственные чувства. Поверила в то, чего не существует. И Петя вдруг заговорил о семейной поездке.
— Куда? – спрашиваю я, когда он подстраивается под мой шаг в яблочной аллее, где спокойно гуляла с коляской.
— Да, хотя бы в Париж. Тебе же там понравилось?
— Ну… Сейчас я не готова ехать. Да и Слава еще маленький.
— Да я, собственно, и не спрашиваю. Сказал, что ты поедешь. Значит поедешь, — пожимает он острыми плечами. Перекидывает свою кожаную куртку через плечо и пружинистым шагом удаляется к машине.
А я гляжу ему вслед, чувствуя, что задыхаюсь.
Как я хотела этого избежать. Тотального контроля. Таким был отчим. Такая мать. Я никогда ничего не решала. Только подчинялась правилам. Бесконечным. Сводящим с ума. Платья без пятнышек. Играть во дворе нельзя. Занимайся на фортепьяно. Сиди, учи уроки, правила этикета. Языки. Несмотря на благодарность за достаточно обширное образование я ненавидела родителей за невозможность быть ребенком. А Германа за то, что не хотел скрасить мое одиночество.