Сначала повзрослей (СИ)

Уже и остановка давно позади осталась. Сяду на следующей. Или на какой-нибудь. Или до самого вечера буду брести пешком, а там как получится.
Сейчас бы закрыть глаза, и на полной скорости по лужам на мотоцикле за спиной Матвея. Чтобы так в ушах свистело, что оглохнуть можно. Замереть, заледенеть и не чувствовать того, что я чувствую. Этот жгучий стыд. И эту невыносимую ревность, которую скрежет ножниц приглушил лишь на минуты.
Но я не смею даже писать Матвею, хотя очень хочется. Мне сейчас как никогда нужен друг, но он ведь чётко обозначил, что не хочет дружить. Не дружба нужна ему. А другого я дать ему не могу. Так что не в праве душу изливать, как бы не хотелось.
Намёрзнувшись вдоволь, когда уже зуб на зуб перестаёт попадать, я всё же сажусь на автобус и еду домой. Сегодня мне придётся пережить весь позор ещё раз. Уверена, Герман уже в курсе.
Герман дома. Изучает какие-то документы. Не отрываясь от бумаг, по пути из кухни снова за письменный стол, на ходу обнимает меня и целует.
‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Ты пахнешь снегом, — говорит вскользь. — Зима на носу, и моя Снегурочка принесла её в дом.
— Угу, — отвечаю невнятно.
Он не в курсе ещё. Странно.
Я захожу, развешиваю одежду, чтобы просохла, и мою руки. Сажусь на диван в гостиной и впериваюсь взглядом в спину Германа.
Я должна ему всё рассказать, но не могу. Не решаюсь, даю слабину. Пусть ещё несколько часов пройдут в обманчивом спокойствии.
Что-то внутри копошится, пытаясь оправдаться. Гаденькое чувство нашёптывает: “Ты ведь ему сказала, что ревнуешь… ты ведь его просила… ”
— Иди ко мне, — поворачивается на кресле и раскрывает объятия Герман, а я послушно встаю и подхожу, взбираюсь к нему на колени и прижимаюсь лбом к груди.
— Ты какая-то тихая, — целует в волосы. — Женька, не придумывай лишнего, ладно?
— Угу, — киваю снова, будто лишилась способности говорить, и зажмуриваюсь. Я уже. Уже придумала.
Надо признаться ему. Самой всё рассказать. Так будет правильно, как минимум по отношению к нему.
— Стой, да ты горячая, — Герман прижимается губами к моему лбу, а потом внимательно смотрит в лицо. — Температура у тебя, девочка моя. И глаза блестят.
Трогаю запястьем свой лоб — и правда кажется горячим. Наверное, сказывается вчерашняя ночная прогулка на балконе под ледяным ветром. Да и сегодня добавила.
— Иди выпей таблетку и ложись, Жень. Я ещё долго буду сидеть, надо пройтись по документам, завтра может пригодиться.
— Хорошо, — так и не говорю того, о чём следовало бы.
Делаю всё, как он сказал, снова с горечью подмечая, что целует он меня на прощание в лоб, а не в губы. Вряд ли Герман так сильно боится заразиться…
Засыпаю я мгновенно. Всё ночь брожу в каких-то неясных сновидениях, путанных образах и размытых реальностях. Небо обрушивается и бьёт своими синими изрезанными лоскутами, а я никак не могу спрятаться в тот самый свой шкаф. А когда получается, то двери почему-то не закрываются. Зову, зову то бабушку, то Германа, но они не приходят, оставляя меня с кошмаром один на один. И только какая-то другая тёмная фигура, наконец, заслоняет меня, но дальше я ничего не помню.
Просыпаюсь резко, как от толчка. Дышать нечем, волосы влажные и облепили шею. Сердце в груди колотится в неудержимом ритме.
Прикладываю ладонь к груди в попытке унять его бой и отдышаться, когда просыпается Герман и приподнимает голову.
— Ты чего, Женёк? — его голос хрипит ото сна.
А я сама не своя. Температура спала, но нервное перенапряжение не отпускает.
— Ты любишь меня? — спрашиваю, чувствуя, что на глаза наворачиваются слёзы. Мне очень-очень важно услышать это от него. Прямо здесь и сейчас.
— Конечно, — Герман приподнимается и смотрит сосредоточенно. — Ты сомневаешься?
— Я… — не решаюсь ответить ни положительно, ни отрицательно. Потому что в первом случае я обижу его, а во втором солгу. А мне не хочется делать ни того, ни другого.
— Иди ко мне, моя хорошая, — берёт за руку, сжимает крепко и тянет к себе.
 
Я будто только этого и ждала. Разрешения, приглашения. Подаюсь к нему, льну, растворяясь в его запахе и ощущении силы. Он нужен мне как воздух. Даже сильнее!
Как вообще кто-то может быть важнее воздуха? Это же ненормально…
Значит, я ненормальная, что ж.
С жаром принимаю его поцелуи и с мольбами прошу ещё. Герман распаляется быстро, а мне хватает лишь искры, чтобы изнемогать от желания и жаждать его ласк ещё и ещё. Его рук, его губ. Чтобы встречать тяжесть его тела с восторгом и упоением.
— Скажи, скажи, что любишь меня, — то ли стоны, то хрипы вырываются из моего горла, пока сильные протяжные толчки сотрясают тело. — Скажи это, Герман, мне так нужно это слышать…
— Люблю, Женечка, люблю, — то ли шепчет, то ли рычит он.
— И я тебя.
Моя душа наполняется нежностью. Знаю, что нам придётся серьёзно поговорить, но самое главное — он любит меня! Я это знаю! Мы со всем справимся. Обязательно.
А дальше мы молчим. Я растворяюсь в нашем общем удовольствии, а потом засыпаю в его объятиях. Пытаюсь игнорировать саднящее чувство, что я будто вор, крадущий этот момент и наслаждающийся им.
Просыпаюсь поздно и долго не могу прийти в себя. Образы ночи не отпускают.
Рядом на тумбочке стоит уже остывший чай и тарелка с бутербродом, накрытым салфеткой. Внутри становится тепло от проявленной заботы Германа, но тут всплывают вчерашние воспоминания, и меня заполняет горечью и тревогой.
Плохо. Чувствую себя плохо. Ничего не болит, температуры нет, но меня всю ломает. Наш ночной секс будто пьянящий бокал вина, утоливший тревогу тогда, но вызвавший похмелье сейчас.
На учёбу я снова не еду. Кое-как привожу себя в порядок и, чтобы занять руки, начинаю готовить есть. Всё, что Герман любит больше всего — борщ, картошку с баклажанами и мясом, блинчики с творогом и изюмом. Убираюсь с пылесосом и тряпкой, до блеска натираю все окна.
Уже четыре. Значит, Герман поехал на форум сразу из офиса. Уже встретился с ней…
Они сейчас поговорят или после мероприятия?
А может, Екатерина и не поехала, раз платье оказалось испорчено?
И Злата не звонит и ничего не пишет.
Внезапно в голове, словно красная лампочка, начинает мигать мысль — на месте ли кольцо?
Если на месте, то я выдохну, а если нет, то…
Что будет со мною, если кольца я не обнаружу, я решаю в фантазии своей не досматривать. Знаю, что снова делаю глупость, что не должна так поступать, но не в силах уже просто сходить с ума, поэтому бросаюсь к шкафу и вытаскиваю ящик Германа, в котором в прошлый раз нашла кольцо.
  
44
 
Его нет.
Кольца нет.
Ни в ящике, ни на полке, ни в небольшом шкафчике, ни в столе. Нигде.
Обнимаю себя руками и застываю у окна. Дождь барабанит тревожным стуком швыряемых в стекло ветром капель. Внутри меня горит огонь, выжигая внутренности, а снаружи всё сковало льдом, что даже слёз нет.
Неужели Герман лгал мне? Разве можно так убедительно говорить о любви, если на самом деле её нет?
Не верю.
Когда Герман рядом, когда он меня обнимает, я в нём растворяюсь. Верю ему безоговорочно, каждому слову. Но когда его рядом нет, страхи, словно тени в сумерках, поглощают меня, погребают под своими удушливыми сутанами.
Я должна верить Герману. Скоро он вернётся и всё будет хорошо.
Только вот где кольцо? То самое, с сапфиром, которые так обожает Екатерина и даже платье и маникюр под них специально сделала, ожидая предложения.
Пытаясь прогнать марево ревности, уговорив себя дождаться Германа и обо всех своих страхах рассказать честно и откровенно, я включаю ноутбук и пытаюсь забыться, дрейфуя в интернете. Но меня будто бессознательно тянет на всякие сайты и форумы, где обсуждают психологию отношений, а точнее всякие сплетни.
Прочитав кучу разных историй отношений, хороших и не очень, я регистрируюсь под вымышленным именем из произвольного набора латинских букв и решаюсь написать свою. Коротко, в пару абзацев, просто чтобы выговориться. Вот так, в интернете, без лица и имени, мне кажется, это сделать проще всего. Может, мне просто нужно прочитать слова поддержки, увидеть от посторонних, что на самом деле все мои переживания — надуманная глупость.