Адептка Эмили

– Почти! – Профессор Ферро воздел палец к небу, а точнее, к теряющемуся во мраке потолку с огромной театральной люстрой, сейчас незажженной. – Зрелищность! Вот что привлекает публику. Поэтому мы добавим вот это вот сюда и сюда…
В общем, профессор впихивал сцены сражений Париса с Ромео и всеми подряд куда только можно. Он даже, с сомнением глянув на меня, предложил включить сцену сражения Джульетты со своей кормилицей, которая не пускает ее на свидание. На это я, бросив испуганный взгляд на Томаса, ответила категоричным отказом. Нет, если Томас возьмет в руки рапиру, кто-то рядом точно останется без носа.
– Так, все. Драки у нас есть, любовь есть, – пробормотал профессор, озабоченно постукивая пальцем по носу, – если бы еще впихнуть амнезию и разлученных в детстве близнецов, то это был бы просто шедевр… Ну да ладно, не все сразу, к такому публика может быть еще не готова, – решил он и, захлопнув сценарий, поднял его над головой. – Ко мне, труппа! – зычно крикнул Ферро, отчего его голос гулко разнесся по пустому залу. Мы, сообразив, что труппа – это актеры, то есть мы, собрались вокруг него в тесный кружок. – Я сделаю вас звездами, адепты! – с придыханием пообещал преподаватель. Глаза Томаса загорелись ярче светильников на стене. Даже я почувствовала прилив вдохновения, на миг заслонивший опасения быть разоблаченной, оказавшись в платье. – Начинаем репетиции!
  
Глава 12
 
Оказалось, репетиции начинаются достаточно обыденно: мы просто, сев в кружок, читали сценарий по ролям – и в этот день, и в несколько последующих. Профессор достаточно быстро успел раздобыть где-то еще несколько нарушителей, и наша труппа обросла монахом Лоренцо, родителями Джульетты, другом Ромео, его отцом и слугами. К концу недели, когда у нас уже было достаточно актеров, профессор Ферро распорядился начинать репетиции с декорациями.
Декорации, которые все это время выпиливали и рисовали рабочие с другими провинившимися адептами, выглядели как-то несерьезно. Вместо балкона Джульетты была какая-то невразумительная платформа на колесиках с приделанной сбоку стремянкой – преподаватель решил включить сцену, где Джульетта слезает с балкона прямо по плющу, чтобы поговорить с Ромео с глазу на глаз. Якобы это покажет силу ее любви. Плющом мою стремянку обмотали, облезлым и сшитым из зеленых лоскутков, но красивее и правдоподобнее она от этого не стала.
Зал, в котором проходил бал и где Ромео и Джульетта познакомились, тоже был представлен скорее схематично: лишь раскрашенный задник и стол перед ним. Конечно, я понимала, что театр – это место, где часть происходящего должно дорисовать воображение зрителя. Но мне казалось, что таким неопытным актерам, как мы, нужны декорации повнушительнее, чтобы вжиться в роли. И чтобы они отвлекали зрителей от нашей плохой игры. А игра была действительно неправдоподобной, и самым слабым местом являлись мы с «Ромео».
Когда мы просто читали сценарий по ролям, все еще шло более-менее: у Хэйвуда обнаружился хорошо поставленный, выразительный голос, и он проникновенно декламировал свои куски. Однако, когда дело дошло до настоящих репетиций, все оказалось гораздо сложнее.
По сценарию Ромео должен был влюбленно смотреть на Джульетту, а Хэйвуд награждал меня откровенно неприязненным взглядом. Ромео должен был взять ее за руку и сравнить с луной, а сосед просто наотрез отказался меня трогать. И при словах: «Вот так я умираю с поцелуем», – он чмокал воздух в метре от меня. Никто, конечно, не ожидал от актеров, тем более парней, настоящих поцелуев. Но Хэйвуду следовало хотя бы придвинуться ко мне поближе, чтобы из зала все выглядело капельку правдоподобней!
Из-за всего этого мое настроение портилось от репетиции к репетиции – я не привыкла к такому явному презрению и пренебрежению. Раньше, когда я была в компании мужчин, они окружали меня вниманием и вели себя как галантные рыцари. Однако, стоило мне стать одной из них, как всю галантность смыло, словно пену прибоем.
 
Хэйвуд вел себя на грани грубости. Томас, который с самого первого дня отрыл свой костюм кормилицы и начал репетировать в нем, частенько норовил закинуть на меня руки и провопить что-то в ухо, а потом унестись дальше. Обещанные мешки, набитые сеном, кстати, в его костюме присутствовали, и когда Томас особо рьяно носился по театру, они подпрыгивали и били его по лицу, что его дико веселило.
И лишь Генри вел себя по-прежнему предупредительно, насколько это было возможно в нашей ситуации. Он то отгонял от меня Томаса, то придерживал шатающийся «плющ», то есть мою лестницу, когда я по ней спускалась. А однажды он подошел к профессору и начал что-то серьезно ему втолковывать. Я как раз репетировала сцену с Хэйвудом, и все внимание профессора было обращено на нас.
 
 
              – …Так сбрось же это имя!
 
              Оно ведь даже и не часть тебя.
 
              Взамен его меня возьми ты всю! [1]
 
 
– скороговоркой произнесла я, отодвигаясь от «Ромео» подальше и пытаясь одновременно расслышать, что там Генри говорит профессору.
Хэйвуд, проследив за моим взглядом, словно бы заледенел еще больше и сквозь зубы выдавил:
 
 
              – Ловлю тебя на слове: назови
 
              Меня любовью – вновь меня окрестишь,
 
              И с той поры не буду я Ромео. [2]
 
 
– Слушай, Хэйвуд, ты можешь не смотреть на меня с таким зверским выражением? – потеряв терпение, шепотом спросила я. – Настоящая Джульетта сбежала бы от тебя куда подальше!
– Приведи сюда кого-то, хоть отдаленно похожего на настоящую Джульетту, а не на пучеглазого таракана, и я буду убедителен как никогда, – пожал плечами Хэйвуд.
– Сам ты таракан! – Мои ладони тут же непроизвольно сжались в кулаки, и я вперила в Хэйвуда пылающий негодованием взгляд. Грубиян!
– Нет, нет, и не просите! Видите, какая у них химия, вокруг все словно дымится! – донесся до меня громкий голос профессора. – Ролями я вам поменяться не разрешу!
Раздраженно засунув сценарий под мышку, я отошла от Хэйвуда. Пусть сам с собой репетирует, если я напоминаю ему таракана. Значит, Генри пытался поменяться ролями? Наверное, он хотел играть Ромео вместо этого деревянного чурбана. Как вообще можно было назначить Хэйвуда на роль влюбленного? Вряд ли такой замороженный сухарь, как он, способен понять, что это за чувство. Если честно, я тоже не знаю, но я хотя бы пытаюсь правдоподобно что-то изобразить!
– Не вышло поменяться, – со вздохом признался Генри, садясь на кусок декорации в виде обтянутого тканью куба рядом со мной. Такие непонятные элементы стояли по всем подсобкам театра, и мы приспособили их вместо стульев. – Профессору слишком нравится, как я всех убиваю, пока меня не убивает твой Ромео.
– Он не мой, – с отвращением отозвалась я. Генри только понимающе хмыкнул – он видел мои мытарства с партнером по сцене. И, если в начале репетиций в его глазах часто можно было заметить беспокойство, то в последние дни оно улеглось. Наверное, по реакции Хэйвуда он понял, что тот не подозревает, что я девушка.
– Ну и ладно, – вздохнув, я слабо улыбнулась. – Как-нибудь протяну до своего дня рождения. Не всем же дано быть талантливыми актерами, – я сказала это громко, потому что Хэйвуд проходил мимо, и он демонстративно фыркнул.
– Труппа, минуточку внимания! – прогремел сзади голос преподавателя, и мы обернулись к нему. – Пора вам вживаться в образы! Завтра все репетируем в костюмах!
Ой… Я подняла растерянный взгляд на Генри. Репетиции в костюмах настали быстрее, чем я думала. Как мне – девушке, изображающей парня, который изображает девушку, изобразить завтра просто парня в платье, изображающего девушку?