Русалочья удача. Часть 1 (СИ)

Может. А может, будет лежать, смотреть удивлённо опустевшими зелёными глазами, уже безнадёжно мёртвая. Она же как ребёнок, даром что нежить, доверяет своей «сестре» всей душой. И если Горислава сейчас уйдёт, сбежит, то этот взгляд будет преследовать её вечно.
Поэтому змеине оставалось шагать вперёд, к Чёртовой Копейке – судя по названию, месту безнадёжно проклятому. Прекрасное место, чтобы сложить голову. Свою или чью-то ещё. На последнее Горислава особо не надеялась: она никогда раньше не сражалась с другими богатырями. Да что там, в серьёзных, насмерть, драках тоже никогда не участвовала. 
«А ведь тётушка Божена говорила мне, что драчливость до добра не доведёт»,– с тяжёлыми сердцем вспомнила змеиня.
Чтож, не следовало в детстве давать сдачи мальчишкам, терпеть дразнилки и брошенные камни?
Или не следовало принимать участие в масленичных боях – после побед в которых у неё появились первые друзья?
Или не стоило соглашаться на предложение Лихо... 
С Лихо Горислава встретилась, почитай, случайно: мать послала к колодцу принести воды, и она увидела, как в переулке трое мальчишек с другого конца Изока колотят четвёртого. Конечно, змеиня не потерпела такой наглости – на их улице только её шайка могла кого-то колотить. Поэтому она бросила ведро и с воинственным криком кинулась отбивать пацана. Через минуту чужаки были обращены в позорное бегство, роняя капли крови из разбитых носов, а довольная Горислава дула на содранные костяшки пальцев. 
– Ты кто?– спросила она. 
Паренёк сплюнул кровь. Он был смуглый и жилистый, а волосы стояли на голове кудрявой шапкой. 
– Скоморох я,– сказал он. – А звать меня Лихо. 
Скоморох?! Тётушка Божена всегда чертила пальцем знак Финиста, когда упоминала скоморохов. Эти бродяги не жили на одном месте, а кочевали от города к городу, развлекая народ песнями, плясками, представлениями с учёным медведем, да гаданиями. Болтали, что среди них полно воров и они крадут коней, отводя сторожам глаза с помощью своих чар, а их женщины – ведьмы, способные проклясть до седьмого колена. И что детей они воруют. А ещё, что если ребёнок родится уродцем, или прижит не от мужа законного, его можно отдать скоморохам – и грех детоубийства на душу не возьмёшь, и от лишнего рта избавишься. 
Поэтому Горислава ухмыльнулась и протянула руку Лихо. Она тоже была вроде как изгоем, а потому ощутила со смугляшом духовное родство. 
– А я Горислава. Змеиня, – сказала она. 
Много ли нужно десятилеткам, чтобы подружиться? Уже на следующий день они со скоморохом были не разлей вода. Лихо рассказывал ей о своей жизни в кочевье, смеясь над нелепыми слухами, что о них ходили. 
– Раньше, говорят, скоморохи были простыми певцами, гуслярами, – говорил он. – Пели песни про богов и героев. А потом в Сиверии приняли веру в Финиста и все святилища пожгли, скоморохов же приказали выдворять из городов и деревень, если не желают отказаться от своего ремесла. Вот, те, кто не пожелали отказаться, и стали кочевать. Детей себе берут на воспитание брошенных. Меня взяли… 
– Тебя родители бросили из-за того что рожа у тебя чёрная? – Горислава в том возрасте в словах не стеснялась. 
– Ага,– Лихо в том возрасте на слова не обижался. – Папка сказал мамке, что та меня с диаволом нагуляла. А я думаю, это был заморский торговец – среди них есть чёрные, как смола! 
Лихо быстро стал членом их маленькой, но дружной компании – Горислава, Мал, Четверак да Вячеслав, или просто Вячко. Пусть безусловным предводителем была Горислава, Лихо выдумывал лучшие проказы. Когда через месяц он ушёл вместе со скоморохами, стало скучно. Но к весне он вернулся и первым делом побежал в гости к Гориславе. С тех пор так повторялось из года в год: Лихо уходил и возвращался, принося истории и немудрёные подарки… 
Сейчас Горислава понимала, что эти года были безоблачными и счастливыми. Конечно, произошло много плохого – мать Мала родила третьего мёртвого ребёнка и повредилась рассудком, по Изоку прошла волна морового поветрия, унеся с собой жизнь Четвертака – но тогда у неё были настоящие друзья, а о будущем она не думала.
 
Если бы она его знала, то изменила бы что-нибудь? Например, не стала бы отбивать Лихо у мальчишек? Или даже сама бы добавила? 
Нет. Чёрт побери, она бы поступила точно так же. Даже если б знала, как скоморох поступит с ней потом.
– Явилась!– голос Ставра вырвал её из размышлений. Он дружески хлопнул змеиню по плечу (Гориславе очень захотелось вырвать ему руку из сустава). – Я уж думал, что ты сбежишь.
На Чёртовой Копейке собрался народ: с одной стороны – люди Ставра, с другой – те самые «братья», о которых он говорил. Кто же они всё-таки такие, в чью драку Гориславу вовлекли? Рожи были разбойничьи и у тех, и у других, поэтому змеиня решила считать их разбойниками. Наряды у них были яркие, кичливые, как у щерцицев, и казались ещё ярче из-за заливавших поляну рыжих лучей солнца.
Точно на середину, на ту невидимую линию, что разделяла две шайки, вышел старик со сломанным носом и хлопнул в сухие ладоши. 
– Итак, сегодня мы, как завещано отцами нашими и дедами, собрались на Чёртовой Копейке, чтобы решить возникшие между нами разногласия, – сказал он; голос был негромкий, но гомонившие разбойники сразу замолчали. – Пролить ложку крови, чтобы не пришлось проливать реку, хе-хе. Рябой, записывай: пятое Вересня, суд поединком. Судится у нас Ставр Елисеевич с Петром Червонцем…
Пётр Червонец возвышался над своей шайкой, как дуб над рожью. Его лицо как будто из булыжника высекли: мощный, квадратный подбородок, глубоко посаженные глаза и блестящий выбритый череп. Если у Ставра улыбка не сходила с губ, этого улыбающимся было представить невозможно. Что удивило Гориславу – за спиной главаря стояла бледная черноволосая девушка, не похожая ни на разбойницу, ни на рабыню, и скучающе смотрела в землю, пожёвывая травинку. 
Рябой – действительно рябой молодой парень – старательно, закусив язык, выцарапывал на бересте слова договора. Если б Горислава пребывала в менее мрачном настроении, она б восхитилась тем, как у разбойников всё устроено, как будто не разбойники они, а княжьи люди. 
– В случае выигрыша Ставра Елисеевича – право на охрану обозов, идущих по Маковинскому Тракту, переходит к нему. В случае выигрыша Петра Червонца – остаётся у него, – диктовал старик. – Проигравшая сторона обязуется не нападать на обозы, охраняемые выигравшей стороной. Поединок ведётся до утери сознания одним из поединщиков…
Горислава увидела, как бледная девушка дёрнула Червонца за рукав, и, встав на цыпочки, прошептала ему что-то на ухо. Тот коротко кивнул, и, сделав шаг вперёд, сказал:
– Нет. Я требую поединка до смерти. 
  
Старые шрамы. Часть 3
 
По прикидкам Купавы, прошло несколько часов; связанные руки отчаянно ныли, хотелось есть – а плана побега всё ещё не было. В клети имелись только кучка соломы, ведро для справления нужды и деревянная миска с парой глотков воды; ничего, чем можно было бы разрезать верёвки, или хотя бы попытаться перетереть. Монотонно вещал по ту сторону двери охранник, которому, видимо, наскучило молчать:
– Ставр Елисеич – большой человек. Главный в этом городе. Чужаки думают, что тут правит князь Гордей Янтарь, а здешние знают – Гордей только и умеет пить. Продерёт глаза, и сразу чарке тянется, а вечер в кабаке проводит. Все его дела Ставр делает. Они одногодки почти, только Гордей уже на четыре десятка выглядит… Чудно, что жив ещё. Эй, малая, ты там как?
– А как я могу быть-то? – угрюмо сказала Купава. – Уже закат, наверное… Слушайте, дяденька, а что за Чёртова Копейка, где бой будет? 
– Поляна такая, травы там почти не растёт. Проклятая, вестимо… – ответил охранник. – А что спрашиваешь? Сбежать хочешь?
«Конечно, хочу!» – сердито подумала Купава, а вслух сказала: