Русалочья удача. Часть 1 (СИ)

Переглянувшись (разговаривать по-прежнему не хотелось), Купава с Гориславой побрели к церкви. Купава по пути прихватила лопату. Горислава демонстративно закатила глаза: что русалка собиралась делать на кладбище, она не знала, но была уверена, что снова какое-нибудь идиотство.
Поп был нестарый, с окладистой рыжеватой бородой.
– Вы Макарии Семёновне помогаете, да? – спросил мягко и даже как-то робко. – Я б на вашем месте не стал лезть в это дело.
– Это почему?– ощетинилась Горислава. Всё-таки не любила она попов. 
– Говорят, прокляли её, – сказал поп.
– Кто?– спросили они с Купавой хором. Второй раз за утро!
– То мне неведомо, – поп сразу отвёл глаза. – Так люди говорят.
– Меньше верьте сплетням, – фыркнула Горислава. – Эти могилы?
Она кивнула в сторону трёх холмиков под кустом бузины. Одна была маленькая, две – совсем крошечные, все три выглядели ухоженными. Поп Матвей кивнул.
– Вы их же не раскапывать собираетесь? – спросил он боязливо, глянув на лопату в руках Купавы.
– Не целиком,– утешила его русалка. – Только немного откопаем, тела тревожить не будем. 
Она протянула лопату Гориславе. Та уставилась на неё раздражённо: какого чёрта она хочет сделать её соучастницей осквернения могил?! – и скрестила руки на груди. Фыркнув, Купава принялась копать сама, но получалось это у неё так медленно и жалко, что Горислава молча отобрала у неё лопату. Вскоре из-под земли показался край гроба.
– Ещё немного, ­– сказала Купава, глядя Гориславе в глаза и нарушив таким образом обет взаимного неразговаривания. Горислава тихо рыкнула и продолжила копать. 
– Ах, Финистова Матерь! – по-бабьи ахнул поп Матвей, глядя на наполовину раскопанный гроб. Крышка гроба была проломлена, а сам он был полон земли. Горислава пару раз ковырнула эту землю лопатой, докопавшись до полусгнившей подушки, которую положили под голову покойницы. 
Но самой покойницы там не было.
– Как же так…– поп затрясся, как Серафим этой ночью.– Анастасия… Я ж её отпевал! На моих же глазах гроб в землю клали… Глубоко не смогли закопать, тут земля каменистая, это да, но она была в гробу… Кто ж разрыл – они ж небогатые, никаких сокровищ там не могло быть…
– Она сама и разрыла, – сказала Купава уверенно и мрачно. 
– Я ж её отпевал! Молитвы читал! – поп схватился за голову. – Неужто её живой в гроб положили?!
– Вряд ли,– тихо сказала Купава. – Она была мертва, но… вернулась. 
– Ваша церква совсем рядом. Вы разве не заметили, что могилу раскопали? – спросила Горислава, втыкая лопату в землю. 
– Месяц, когда Анастасия умела, был такой дождливый, – сказал поп, повесив голову. – Под дождём хоронили… Не земля была, а каша… Даже если… разрыли могилу, я мог не заметить… – он покачал головой. – Ох, несчастье-то какое. Теперь нужно в лавру посылать – чтобы иеромонаха прислали – чтобы освятил кладбище, ох, несчастье-то какое… Позор моему приходу…
– Давайте-ка на её сестёр посмотрим, – сказала Купава, решительно перебивая причитания попа. 
И выразительно взглянула на Гориславу. Ощущая острое желание прикопать русалку, та сначала засыпала могилу Анастасии, потом раскопала могилы её сестёр. Но гробики были целы, и внутрь заглядывать змеиня не рискнула.
Оставив растерянного попа бродить между могил, Горислава с Купавой вышли за ограду погоста, к лесу.
– И что это значит? – поинтересовалась змеиня у русалки.
– Это значит, что Анастасия не успокоилась с миром, – сказала русалка. – Выкопалась и ушла. Стала упырицей.
– И что, теперь приходит по ночам и пьёт кровь? – поинтересовалась Горислава, вспомнив, что ей говорил про упырей Велимир. 
– Если и пьёт, то не у Серафима, – сказала Купава. – И не так, чтобы жители деревни это заметили. Может, зайцев ест… Я об упырях много не знаю, только то что мне старшие сёстры рассказали. Что если русалки – дети воды, то упыри – дети земли. Поэтому у них злобный нрав. Вода изменчива, а земля – всё помнит, и они не могут забыть ту боль, которую чувствовали и при жизни…
– И хотят за неё отплатить, – Горислава кивнула. – Так за что же эта девчонка, Настя, так ненавидит свою семью?
 
– За то, что они живы, а она умерла, – сказала Купава печально. – Или, может… Я сказала попу, что девочка была мертва, когда её хоронили, но это я его пугать не хотела. Может, её живой в гроб положили… Под землёй она очнулась и умерла второй раз, – голос русалки дрожал. – Но перед смертью так мучалась, так возненавидела всё, что… Вернулась.
Горислава передёрнула плечами. История выходила откровенно мерзкой. Но отступать было некуда.
– То есть русалкой была она же? – спросила она.
– Не знаю, не знаю! – Купава нервно теребила кончик косы. – Я уверена, что в речке была именно русалка. Не упырица, упырицы так плавать не умеют, по крайней мере не должны уметь… Откуда русалка-то взялась? 
– Понятия не имею, – кисло сказала Горислава. Настоящий витязь бы знал, что делать, но она – притворщица.
– Есть у меня мысль… – задумчиво сказала Купава. – Меня Устинья – старая русалка, что знала волшбу – научила меня одной штуке…
  
Осиное гнездо. Часть 4
 
К счастью, Гориславе не пришлось убеждать хозяев в правдивости своего рассказала: девчачий голос они слышали, и следы когтей на стене сарая видели собственными глазами. Или к несчастью. Если б Тихон Миронович не поверил, то змеиня с чистой совестью могла бы пожать плечами, и сказав «Ну, мы сделали всё, что могли», уйти восвояси.
Видит Богиня, Финистова Мать, ей этого хотелось. Короткая стычка с упырицей показала змеине, что нежить быстрая, как кошка, а у неё когти – как ножи, так что Горислава серьёзно рискует жизнью. Но она никогда в жизни не убегала от драки, и сделать это без веского повода сейчас – значит, нарушить твёрдое правило, которое сама же себе установила. 
Утро принесло новую проблему: Серафим от пережитого к утру свалился с жаром, и Макария неотступно сидела рядом с ним, вытирая горячий лоб мокрым полотенцем. Тихон Миронович же не знал, где могилы дочерей находятся. 
– Что?! – хором воскликнули Купава и Горислава (с утра не разговаривавшие), когда услышали это от него.
– Вы на их могилы не ходите, что ли? – спросила змеиня, гневно сдвинув брови.
– За что вы их так не любили?! – воскликнула куда более непосредственная Купава. 
– Любить… Как можно любить того, кто не жилец? – сказал Тихон Миронович с горечью, раскуривая трубку. – Они ж болезные были все. Мне поп Матвей сразу про старшую сказал – готовься, Тихон, она на этом свете надолго не задержится. Так оно и вышло. А младшие родились синенькие, как мертвячки, и повитуха говорит, что обеих пришлось в воду холодную окунать – только после этого дышать начали… Лучше б дала им сразу умереть, слёз бы меньше было, – он выпустил струю дыма. – Так что спросите о могиле попа. Он знает. Моя-то туда каждый месяц ходит.
Переглянувшись (разговаривать по-прежнему не хотелось), Купава с Гориславой побрели к церкви. Купава по пути прихватила лопату. Горислава демонстративно закатила глаза: что русалка собиралась делать на кладбище, она не знала, но была уверена, что снова какое-нибудь идиотство.
Поп был нестарый, с окладистой рыжеватой бородой.
– Вы Макарии Семёновне помогаете, да? – спросил мягко и даже как-то робко. – Я б на вашем месте не стал лезть в это дело.
– Это почему?– ощетинилась Горислава. Всё-таки не любила она попов. 
– Говорят, прокляли её, – сказал поп.
– Кто?– спросили они с Купавой хором. Второй раз за утро!
– То мне неведомо, – поп сразу отвёл глаза. – Так люди говорят.
– Меньше верьте сплетням, – фыркнула Горислава. – Эти могилы?
Она кивнула в сторону трёх холмиков под кустом бузины. Одна была маленькая, две – совсем крошечные, все три выглядели ухоженными. Поп Матвей кивнул.
– Вы их же не раскапывать собираетесь? – спросил он боязливо, глянув на лопату в руках Купавы.