Только не|мы (СИ)
— Хорошо, — согласилась я, благодарная и Мирзде, и Господу, и Андрису, и всему миру за то, что лёд, наконец, тронулся, а по слабости моей утраченная надежда всё-таки ожила.
Вскоре Валдис начал клевать носом. Несмотря на частую бессонницу, о которой упоминала Елена, новые впечатления измотали его нешуточно, и он заснул, облокотившись головой на диван и так не доиграв в шахматы.
Андрис отнёс его в гостевую комнату, в будущем планируемую стать детской. Там мы пока не делали никакой перестановки. Я суеверно боялась, что любая подготовка может помешать удачному развитию этого плана. Потому Валдис уснул на той же кровати, где когда-то спали мама София, Габриеля и Маркус. Валдис даже не заметил, как попал сюда. Я предложила подежурить у его кровати, чтобы он не испугался по пробуждении, но Андрис уверил меня, что этот мальчишка гораздо более стойкий, чем все о нём думают.
Наутро я первым делом заглянула к нему. Но Валдиса в постели не оказалось. Я потрогала ручку малой ванной комнаты — не заперто. Свет тоже не горел. Я уже запаниковала, но тут добрела до гостиной и поняла, что Валдис был здесь — он забрал свои карандаши и альбом, которые оставались на журнальном столике с ночи.
Пройдя дальше, я обнаружила, что дверь в кабинет Андриса приоткрыта, хотя сам Андрис ещё не вставал.
Конечно, он никогда не запрещал мне заходить в эту комнату, и я заходила, но только с тем, чтобы сделать там уборку — стереть пыль с книжных стеллажей, со стеклянной тумбы, где хранились пластинки, и с особой аккуратностью и тщательностью — с проигрывателя, который Андрис включал только в минуты уединения.
Здесь же находился синтезатор с несколькими рядами клавиш и старинное фортепьяно, переехавшее в эту квартиру в качестве семейной реликвии. На фортепьяно Андрис играл редко, а вот синтезатор раньше использовался часто, но в последнее время и он покрывался пылью. Должно быть, у Андриса просто не хватало на всё сил. Я старалась поддержать его, как умела: не тревожила, если он закрывался один в кабинете, поливала и подкармливала цветы на подоконнике, мыла полы, но делала всё это незаметно для него, чтобы каждая вещь оставалась на своём месте, потому что Андрис ревностно относился к созданному здесь порядку.
Оттого у меня перехватило дыхание, когда я поняла, что Валдис зашёл сюда без разрешения. С одной стороны, было счастьем осознавать, что он сам прогулялся по дому, сам нашёл то, что ему интересно, сам выбрал себе занятие. После его гипнотически парализованного состояния, которым он сотни часов испытывал на прочность мои нервы, я должна была возликовать.
Но, с другой стороны, теперь я переживала за мужа — как он отреагирует на то, что кто-то покусился на его святыню.
Я осторожно вошла в кабинет. Валдис сидел за столом и смотрел в открытую книгу. Рядом с ним лежали карандаши, линейка и альбом, но их он не трогал. Всё его внимание поглотил текст.
— Валдис, — позвала я. — Доброе утро.
Валдис перевернул страницу, не дрогнув.
Я сделала вдох, направилась к нему навстречу. Аккуратно, чтобы не потревожить, я заглянула в книгу, но ни слова не поняла из неё, потому что весь текст был на немецком.
И тут меня буквально прошиб холодный пот: Валдис отыскал коллекцию Гессе и стянул оттуда книгу. Все они были в одинаковых чёрных переплётах, бархатистых на ощупь из плисовой ткани, дорогой и изящной, но совершенно нестойкой к грубым прикосновениям. Потому даже сам Андрис предпочитал хранить их в исключительно декоративных целях.
— Валдис, — мягко сказала я, — может, ты хочешь есть? Я иду готовить завтрак. Пойдём со мной?
Валдис не пошевелился.
А я стояла в растерянности, не зная, как поступить дальше.
В тот момент в кабинете появился Андрис. Он зашёл, уже одетый по-домашнему в рубашку и брюки, и, конечно, удивился, найдя меня и Валдиса здесь.
Андрис попытался скрыть своё замешательство и просто поздоровался со мной и мальчиком:
— Доброе утро, Илзе. Доброе утро, Валдис, — сказал он и неторопливо подошёл к сидящему за столом.
Андрис встал не сзади, а сбоку — как учила Елена, поскольку заметила, что Валдис часто прерывал своё занятие, если кто-то подкрадывался к нему со спины. Он нервничал и один раз даже ударил воспитательницу за такую неосторожность. Андрис же остановился у соседнего края стола, сел на корточки, придерживаясь руками за угол. Он наблюдал за Валдисом — как тот водит глазами по строкам, как хмурится и щурится, как иногда начинает чаще дышать.
— Это немецкий язык, — сказал, наконец, Андрис. — Он отличается от нашего. У меня есть такая же книга на латышском. Хочешь, покажу?
Медленно поднявшись на ноги, Андрис дотянулся до полки сзади, вытащил оттуда нужную книгу и раскрыл её на столе.
— Этот роман называется «Игра в бисер», — проводя пальцем по заглавию, объяснил Андрис. — По-немецки будет звучать «Das glasperlenspiel» — буквально переводится как «игра в стеклянные жемчужины», — при этих словах Андрис показал второй рукой в другую книгу: — «glas» — это «стекло», «perlen» — это «жемчуг», «spiel» — это «игра». Всё вместе «Das glasperlenspiel» — «игра в стеклянные жемчужины» или «игра в бисер».
Валдис дотянулся до карандаша, взял его в правую руку и уверенно прочертил толстую линию под немецким названием, а затем сделал две черты поперёк, отделяя составные части длинного слова.
У меня сердце облилось кровью при виде того, как Валдис беспощадно калечит одно из главнейших сокровищ Андриса. Думаю, и ему было нелегко. Но виду он не подал, совсем.
Вместо этого он похвалил Валдиса:
— Да, всё правильно.
Следом Андрис начал пояснять что-то про немецкие артикли, но быстро понял, что Валдис его уже не слушает. Он снова и снова сравнивал слова со страниц двух различных книги. Вряд ли он что-то понимал, но, казалось, буквенные сочетания складывались у него в голове неведомыми комбинациями, вроде шахматных. Валдис держал наготове карандаш и иногда что-то выделял. Андрис долго сидел с ним рядом, а затем попросил меня принести сюда завтрак.
Он никогда не завтракал в этой комнате и считал ужасной привычку принимать пищу, где попало. Однако сегодня он, нещадно наступив на горло своим принципам, пил кофе в кабинете, молча следил за Валдисом. А затем не сказал ему ни слова, когда тот сгрёб обе книги в охапку и пошёл собираться к отбытию в приют, украдкой сунув в карман печенье, которое я подала к кофе. Очевидно, Валдис решил, что отныне книги принадлежат ему, а еду всё ещё стеснялся брать при нас.
Я с открытым ртом наблюдала, как он покидает кабинет. Ко мне подошёл Андрис и обнял за плечи, будто утешая, но непонятно кого — меня или себя.
— Может, стоит закрывать эту комнату?.. — почему-то чувствуя себя виноватой, предложила я.
— Нет, ни в коем случае, — сказал Андрис.
— Но твои книги, пластинки…
Андрис улыбнулся, печально и смиренно:
— Это всего лишь вещи, Илзе. Пусть Валдис берёт всё, что ему нравится. Уверен, он ничего не потеряет и не сломает нарочно. А если и сломает — нестрашно.
— И тебе не будет жаль?
— Будет, — признался Андрис. — Но мне будет вдвойне жаль, если они останутся целы и никому не нужны.
Он поцеловал меня в лоб и ушёл вслед за Валдисом.
Глава 16
В начале июня меня стали раздирать на части тревоги, природу которых я понимала смутно, но вместе с тем не могла отрицать факт их присутствия. Что-то поедало меня изнутри, методично, люто и почти незаметно, словно древесные черви, поселившиеся в недрах антикварного шкафа и выгрызающие его толстые створки. С виду всё оставалось незыблемым, но если коснуться, если прижать палец покрепче, чахлая внешняя перепонка лопнет, провалится в пустоту, а под ней обнаружится червивый рой, уничтожающий последние лакомые кусочки. Я чувствовала себя таким шкафом и знала, что, копнув вглубь, не порадуюсь увиденному. Потому что внутри у меня жил мрак, но отчего и почему он прижился там и рос с каждым днём, я не знала.