Почти прекрасны

Из глаз Америки хлынули слезы.
– Эбби…
– Не плачь, – сказала я, стараясь успокоиться. Я нечасто злилась на Америку, но из-за выражения лица Трэвиса решила вступиться. – Прекрати рыдать, Мерик. Все хорошо. Мы больше не будем об этом говорить. Нас там не было, не забыла?
– Мы знаем, – сказал Шепли. Он привлек к себе свою девушку, стараясь выровнять дыхание. Его щеки раскраснелись после шутливой драки со своим накачанным кузеном. – Мер, мы ведь все знаем, правда?
Нижняя губа Америки задрожала.
– Простите меня.
Повернувшись, я обняла ее, к нам присоединился и Шепли. Я потянулась за Трэвисом, и он обхватил руками всех нас.
 
Глава 4
 
Серебро
 
Эбби
 
Гремели тарелки, кастрюли и столовые приборы, журчание воды из крана немного приглушало громкий звук. Из раковины поднимался пар, пока мы с Америкой убирали с тарелок остатки фирменной пасты Трэвиса – с приправой «каджун» и курицей – и складывали в посудомойку.
Шепли протирал плиту и столешницы. За ужином говорили мало: во‑первых, потому что Трэвис был великолепным кулинаром, но еще мы не понимали, как говорить о правде, не перекладывая ответственность на присутствующих.
Шепли покончил с уборкой и погладил Америку по спине.
– Тебе помочь?
– Мы справляемся, – сказала Америка.
Когда Шепли ушел в гостиную к Трэвису, подруга помедлила, удерживая тарелку под струей воды.
– Мер?
Она всхлипнула.
– Я такая глупая, Эбби. Не знаю, о чем я только думала, – шепотом сказала она. – Мне стоит перед ним извиниться?
– Нет, – сказала я тихо. – Знаю, что ты обо мне беспокоишься. Понимаю. Но Трэвис… При нем не стоит говорить всего этого. Он до сих пор переживает, что все это не взаправду и что я передумаю. Мерик, я удивлена не меньше тебя, но я так счастлива! Правда.
– Все, что мне нужно было услышать. Больше не стану задавать вопросы.
– Вот почему ты самая лучшая подруга на свете!
– И это верно, я такая. Тебе очень повезло.
Я широко улыбнулась.
Америка нажала на пару кнопок, и посудомоечная машина загудела и зажужжала. Подруга вытерла руки и встала у меня за спиной, кладя ладони мне на плечи и прижимая к себе. Она тихонько уткнулась подбородком мне в шею и поцеловала в щеку.
– Скоро расследование закончится. Все будет хорошо.
– Знаю, – ответила я, глядя на раковину.
Я выдавила на ладонь немного синей жидкости для мытья посуды, потерев сморщившуюся кожу. Если я и могла предвидеть наши проблемы, мы оказались в настоящей переделке – мы обе, – ведь если Трэвиса поймают, то и нас тоже.
Я только что соврала полицейским детективам, нарушила закон, содействовала совершению преступления, не говоря уже о том, что стала по собственной воле соучастницей до, во время и после события. Но я могла взять на себя ответственность, если бы могла уберечь Трэвиса от тюрьмы. Я обернулась и посмотрела на мужа.
Он стоял, скрестив на груди мускулистые руки, покрытые татуировками, и разговаривал со своим кузеном. Красную бейсбольную кепку он развернул назад, переминаясь с ноги на ногу, будто не мог устоять на месте.
Шепли действовал на Трэвиса успокаивающе, стараясь разговорами снять груз с его души.
Я улыбнулась, глядя на воду, что струилась по моим рукам, и смывала пену. Вот бы мои руки были действительно чистыми.
– Хорошо, Шеп, мы закончили, – сказала Америка.
Она подошла к Трэвису, крепко обняла его и дольше нужного стояла с ним в обнимку.
Трэвис посмотрел на меня, я улыбнулась. Он с озорством повесил руку ей на плечи и поцеловал в макушку.
– Значит, мир?
Она отстранилась и посмотрела на него снизу вверх:
– Мир?
Трэвис заговорил предельно серьезно:
– Мер, мы семья. Что бы ни случилось, в конце дня мы все равно будем мириться.
Она вновь обняла Трэвиса, потом и Шепли, оба помахали мне, прежде чем уйти к припаркованному снаружи «Чарджеру».
Трэвис зашел на кухню, прислонившись к столешнице и скрестив руки.
– Она переживает, да?
– Да. Иногда она говорит быстрее, чем думает. И даже не осознает, как звучат ее слова.
 
– Я рад, что она высказалась.
– Правда?
– Ты почти про это не говоришь… ну, про пожар. Я бы и не узнал о твоих чувствах, не заговори она об этом.
Я вздохнула.
– Мне просто кажется, если я буду держать все внутри, то будет не так… страшно. – Я повернулась лицом к раковине. – Но ты прав. Мне нужно больше общаться. Я не вправе говорить, что мы в этой лодке вместе, если ты даже не знаешь, что я чувствовала во время пожара.
Он подошел ко мне со спины, обхватывая руками за талию.
– Нет, я, конечно, кое-что из этого знал. Но не все. Теперь ты кое-что подтвердила. Я правда люблю тебя больше собственной жизни. И всегда буду защищать.
– Дорогой, но это должно быть взаимно. Позволь мне иногда тоже защищать тебя.
Солнце уходило за горизонт, отбрасывая теплый свет на раму над раковиной. Из окна мне открывался вид на парковку, на квартиры ниже этажом и крыши зданий студенческого городка, которые выглядывали из-за деревьев в нескольких милях от нас.
Небо все еще было затянуто пеленой после кошмарного дыма, стоявшего над Китон Холлом несколько дней назад. Пожар был самым страшным событием в моей жизни, но я выжила. Страх, ставший для меня всего лишь воспоминанием, омрачил последние секунды жизни многих наших однокурсников.
– Ты слышишь их? – спросила я. – Крики…
– Каждую ночь.
Я закрыла глаза и крепче прижалась к Трэвису.
– Дальше ведь станет легче?
– Не знаю, голубка. Надеюсь.
Я вытерла руки и повернулась, идя по коридору. Заложила новое белье в стирку и отнесла корзину в спальню, поставив на кровать. Надо было чем-то занять себя.
Трэвис прошел за мной, корзина подпрыгнула, когда он упал ничком на кровать. Он сделал несколько вдохов и перевернулся на спину, подложив руки под голову. Уставился в потолок, пока я обходила кровать, чтобы повесить свадебное платье на карниз.
За окном на ветру качнулись голые ветви дерева. Я каждый сезон следила за этим деревом из окна спальни Трэвиса, а теперь эта комната принадлежала нам двоим.
– Напомни мне отнести его в химчистку и сохранить на память, – сказала я, разглаживая юбку.
– Сохранить? Что это значит? – усмехнулся он.
– Уберечь от желтизны. Чтобы оно выглядело свежим.
– Для чего?
– Для вечности, – сказала я, возвращаясь к кровати. – У нас не может быть другого.
Трэвис глянул на меня, и я подошла к нему со счастливой улыбкой. А потом я возобновила утомительное, но необходимое занятие – сортировка одежды из Вегаса и полотенец, которые мы использовали, после того как отмылись от дыма и сажи после пожара. Жаль, что запах не мог так просто выветриться.
– Голубка, – вздохнул Трэвис, – я не боюсь оказаться в тюрьме. С момента нашей первой встречи я чувствовал, что… не знаю. В моих мыслях это кажется нормальным, но если произнести это вслух…
– Скажи уже.
– Я никогда не верил, что смогу удержать тебя, а сейчас… Что я буду делать, если больше не увижу тебя? Не прикоснусь к твоим волосам? Не увижу, как светятся твои глаза на солнце? Не почувствую твои влажные волосы на моей руке, пока я засыпаю ночью? Меня до смерти пугает сама мысль не видеться с тобой каждый день.
Я распрямила его носки и сложила их вместе. Они совсем как мы с Трэвисом, один большой связанный комок.
– Видишь эти носки? Они пара. Даже если один потеряется, другому придется ждать его возвращения, потому что они всегда будут предназначены друг другу. Даже по раздельности, мы это всегда мы. Расстояние не имеет значения. Это ничего не меняет. К тому же, ты ведь никуда не уходишь?
– Эбби, ничего не исправить, – сказал он. – Я не собираюсь лгать. Если я был не прав, то заслуживаю…
– Прекрати, – сказала я, бросив в него носки. Он поймал их, прежде чем они достигли цели. – Я твоя жена. Твоя обязанность – быть здесь со мной, чтобы защищать и любить. Ты обещал. Мы все время преодолевали по одной преграде зараз. И сейчас не исключение.