Солнце в Овне (СИ)

На ум сразу приходят слова из песни КиШа: «В заросшем парке _ Стоит старинный дом _ Забиты окна _ И мрак царит извечно в нём»
Брр…
Это было бы смешно, если бы не было так грустно. Темнота — не мой друг. Хочу к солнышку.
Илья выглядит очень спокойно. Задумчив немного. Чего-то ждёт. Подбиваю его на побег, но он пока отмалчивается.
Нам приносят завтрак. Мы молча его съедаем.
Когда за посудой приходит один из тюремщиков, Илья внезапно нападает на него. Сбивает с ног. При падении мужчина ударяется головой об край кровати и вырубается. Беда садится на его спину, заламывая руки.
Я выпучив глаза, наблюдаю эту картину: вот Илья спокойно сидит на кровати, а вот уже, как бешеная белка, набрасывается на мужчину вдвое сильнее его самого. «Ай, Моська! Знать она сильна, коль лает на слона.»
С упрёком бросает в мою сторону:
— Могла бы и помочь!
Ой, он же не в курсе про опоссума, что сидит внутри меня. И сейчас как-то не время вдаваться в объяснения, поэтому отвечаю коротко и по существу:
— Твой кунг-фу гораздо лучше моего кунг-фу. Ты был бесподобен.
Вру, конечно. Но куда деваться. Я в такие моменты даже орать не способна.
А Илюхе просто повезло, что качок ударился о кровать, в противном случае перевес был бы не в пользу айтишника.
Беда мне не поверил. Вижу по его взлетевшей куда-то под чёлку брови. Но я старательно делаю вид, что всё сказанное — правда.
Пытаюсь ободрить парня. Ну как могу.
На шум торопится ещё один охранник. Тот, что лежит сейчас у наших ног, и второй, который вчера отводил в туалет, были нашими конвоирами в машине. А вот только что вломившегося бородатого дяденьку я не узнаю. Кто-то новенький. Трое. Их, млин, трое.
Увидев коллегу в нокауте, «бородатый» без остановки летит на Илью. Вот тут я подскакиваю как ужаленная и запрыгиваю на верзилу со спины, кусая за ухо. За своих горой! Мужик начинает выть от боли. Пытается меня скинуть, но я вцепилась намертво. От страха. Царапаю лицо ногтями.
Илюха пытается бить его в живот. Но такой задохлик, как Беда, против этих накачанных тюремщиков, что кузнечик против слона.
По-моему, я доставляю верзиле больше неудобства и неприятных ощущений, чем айтишник.
Но моё ликование длится недолго. Бугай скидывает меня на пол. Я больно ударяюсь бедром. Во рту ощущается металлический привкус крови. Похоже, я прокусила кое-кому ухо.
Пока я очухиваюсь от падения, «бородатый» в ответочку бьёт Беду под дых. Илюха складывается, как книжка, и заваливается на пол. Но верзилу это не останавливает. Он продолжает его избивать кулаками и ногами.
Я, с желанием хоть как-то отвлечь, начинаю ползти в сторону мужчин. Но «бородатый» замечает моё движение, и пока Илюха стонет и корчится на полу, поворачивается ко мне и наступает ногой на мою руку.
— А-а-а!
Больно! Он давит с силой. Его лицо перекошено от злости. Под армейским ботинком что-то хрустит. Из моих глаз текут реки слёз. Другой рукой я пытаюсь себе помочь, вцепляясь ногтями в икроножную мышцу. Но через брюки пробиться и навредить не получается.
Сев на попу, я разворачиваю свои ноги в сторону обидчика и со всей дури бью под коленную чашечку. Нога бугая подворачивается, и я тут же высвобождаю свою ладонь. Пальцев не чувствую. Рука горит. Мне кажется, там ни одной целой косточки не осталось.
Прижав руку к груди, пытаюсь подняться с пола. Но верзила, схватив меня за волосы, не даёт закончить движение, отшвыривает к стене. Из-за раненной руки не могу толком самортизировать. Бьюсь бровью об стену. По левой части лица начинает стекать что-то тёплое и липкое. Кровь.
В этот момент охранник, которого случайно вырубил Илья, приходит в себя, хватаясь руками за голову. После такого удара болит, наверное.
«Бородатый» отвлекается на него, помогает встать, что позволяет нам с Ильёй перевести дух.
Как только пришедший в себя качок оглядывается и оценивает ситуацию вокруг, начинает орать, что есть мочи:
— Бля! Какого хуя! Ты что здесь устроил, долбоёб?!
— Они тебя вырубили!
— Да даже если бы убили! Их трогать было нельзя! Обезвредить — да! Но не трогать!!!
 
— Эта бешенная сука мне ухо прокусила!
— Ты — придурок!! Ярый нас теперь живьём закопает!!
— Я не боюсь вашего Ярого!
— А вот это ты зря! Потому что тебя за семью он просто покрошит на салат!
Они убираются из нашей комнаты, захлопывая дверь. Странно, что третий не прибежал. Наверное, его нет в доме.
Через несколько минут к нам заглядывает тот, что боится гнева Ярого, и бросает на одну из кроватей аптечку.
Но ни я, ни Илья к ней не подходим. Парень продолжает стонать и корчиться на полу, а у меня мушки летают перед глазами от удара, и рука истерзана. Я начинаю выть в голос, потому что больно адски.
Илюха открывает глаза и поворачивается лицом ко мне:
— Ты как, Алён?
— Больно!
— Прости. Я думал, они нас не тронут. Ты же говорила, что по ним сразу видно.
Ну приехали! Я про одного в отглаженном костюмчике говорила. А не про всех. Вот Беда!
В это мгновение в доме раздаётся жуткий грохот.
Глава 25
Стены трясутся. Мне кажется, эта развалюха сейчас сложится, как картонная коробка, от такого натиска.
Мы с Ильёй замираем.
В дальних комнатах слышатся глухие вскрики и шум борьбы.
Через несколько минут раздаётся топот и стук открываемых со всей силы дверей, которые бьются об стены.
Распахивается и наша дверь.
В комнату влетает Ярый. Вот теперь я понимаю, почему его так называют. Лицо перекошено от бешенства. Ноздри подрагивают от тяжелого дыхания. В глазах тьма. На руках вздыблены вены от силы, с которой сжаты кулаки.
На Илью Артём даже не смотрит. Сразу выцепляет взглядом меня. И как только находит и видит моё состояние, мне кажется, даже воздух вокруг накаляется, от напряжения искрит.
Медленно подходит, опускается на корточки, берёт меня своей рукой за затылок и утыкает лицом себе в грудь. Сам зарывается носом в мои волосы на макушке и начинает жадно дышать.
Как только чувствую щекой Артёма, мир для меня сужается до крошечного пространства, где есть только я и он. Вокруг нас будто вакуум.
— Кто? — Скорее ощущаю рычащую вибрацию в его груди, чем слышу вопрос.
Но сказать ничего не могу. Я в таком шоке от произошедшего, что просто начинаю рыдать у Артёма на груди. В голос. Со всей болью.
Яровой замирает. Его пальцы зарываются в мои спутанные локоны. Мне больно. Затылок саднит. Он не знает, что меня только что оттаскали за волосы. А от эмоций бережно у него не получается. Болезненные ощущения сильнее меня взрывают. Объяснить ничего не могу, и только с ещё большей горечью ударяюсь в слёзы.
В комнату врывается кто-то ещё. Но ни я, ни Артём не реагируем. Лишь по голосу я узнаю Глеба:
— Нашёл?
Яровой с трудом сглатывает.
— Да. — Совсем тихо отвечает мой муж.
— Как она?
— Пока не знаю. Посмотри Илюху.
— Эй, братишка, ты как? — Уже обращаясь к Илье, спрашивает Глеб.
А у меня перед глазами начинают мелькать сцены избиения Илюхи «бородатым», и от этого по новой накрывает неконтролируемой волной рыданий.
— Блядь. — Тихо произносит Артём мне в макушку, прижимая ещё крепче к себе.
Чувствую щекой, как его мышцы напрягаются словно стальные канаты. Он впечатывает меня в себя, как будто пытается вобрать всю мою боль.
Но это так не работает. Мне плохо. Меня накрывает щемящими эмоциями, внутренности выворачивает от несправедливости, человеческой беспощадности, звериной бесчеловечности.
Я не могу успокоиться. Боль и горечь просто фонтанируют.
Сквозь вату слышу разговор Артема с Глебом.
— Тёмыч, его бы в больничку.
— Тащи в машину и отправляй Макса, пусть предупредит, чтоб врачи были готовы принять… обоих.
— Понял. А те трое?
— Подождут.
— Макс, помоги. Хватай под другую руку. Давай, Илюха, потихонечку.
Я ещё долго не могу успокоиться. Всё это время Артём прижимает меня к себе. Молчит. Но я чувствую, что он натянут, как струна. Малейшая моя провокация и он сорвётся, как зверь с цепи.