Харчо для полара (СИ)
— Я не стала покупать скрутки, — проговорила Дана, когда они пошли по извилистой дорожке, огибающей горку. — Нельзя пускать по ветру желание иметь ребенка. Но и приходить с пустыми руками не хотелось. Я купила четыре свечи. Две — медовые, заговоренные на сытую и спокойную жизнь. И еще две. Для тебя — шалфей с чистотелом, просьбу о здравии. И себе — яблоневую. Яблоня у южных медведей — символ плодородия и обновления жизни. Может быть, Хлебодарная пошлет мне какой-то знак. Я подумывала о переменах, но не строила конкретных планов. Хочу понять, куда двигаться.
Темиртас поблагодарил Дану за выбор свеч — и медовая, и травяная ему подходили, он сам бы не придумал ничего лучше. Дорожка, по которой они шли, уперлась в короткую лестницу. До чаши было рукой подать, в парке царила тишина, нарушаемая щебетом птиц, и это значило, что они смогут зажечь свечи без наблюдателей.
— Смотри.
Дана прикоснулась к мозаике на парапете лестницы. Несколько бабочек над травой. Неуклюжий бурый медвежонок, принюхивающийся к цветку. Снова бабочки. Лисята — черный и рыжий. Одуванчики, бабочки, спящий в траве волчонок. Они продвигались от малыша к малышу, пока не уткнули в чашу, огороженную тремя стенами. Не капитальными стенами — металлическими щитами, прикрепленными к стойкам, поддерживающим купол-луковицу.
— Странно, — сказала Дана. — Я ожидала, что мозаики будут возле чаши. А они разбросаны по Горке. На другой лестнице были пчелы. И еще я заметила мозаичный столб на боковой аллее. Почему так?
— Может быть, чтобы не отвлекать от моления? — предположил Темиртас. — Или из-за того, что на мозаиках оседает копоть от скруток?
— Копоть во всех часовнях оседает, — ответила Дана, разглядывая чашу. — Зайдем в книжный магазин, куплю какую-нибудь книгу по истории города и архитектурных достопримечательностей. Хочется сначала прочитать, а потом расспрашивать местных жителей. Чтобы сравнивать рассказы с официальными версиями.
Она достала из сумочки сочную желтую свечу в травяной оплетке с донышком-подсвечником из скорлупок грецких орехов.
— Вот сюда, на камни. Видишь, тут следы воска?
Темиртас пристроил медовую свечу в углубление дикого камня, проследил, как Дана выбирает место для своей — с другой стороны от чаши — и получил шалфейную, тоже короткую и очень толстую, устойчивую, оплетенную травяными жгутами. Дана поставила яблоневую свечу на самый верх каменной горки, потрясла коробком спичек, зажгла, поднесла огонек к фитилю. Первой загорелась яблоневая, поманив весенним запахом цветения, сменившимся на аромат варенья, когда к ней добавился мёд. Темиртас сначала зажег шалфейную свечу, передернулся от едкой горечи — пробрало, как будто дым до печенок добрался — а потом медовую, и почувствовал себя лучше. Словно выпил чай с дорогущим привозным мёдом, который бабушка выдавала ему в детстве, когда он болел.
Свечи разгорелись, тихо потрескивая фитилями. Засветились, как диковинные драгоценности, обрамляющие подножие чаши. Дана положила коробок спичек на полочку, привинченную к стене, отступила на шаг, что-то прошептала, поклонилась чаше и пеплу чужих скруток.
Они медленно отступили ко второй лестнице, ушли, оборачиваясь на свечи, рассматривая мозаики — медвежонок с рыбой, пчелы, лисенок, принюхивающийся к кусочку сотового мёда, снова медвежонок. Миновав место, где корни взломали лестницу, затрудняя проход, Темиртас сообщил Дане, что ему надо опустить конверт в почтовый ящик.
— Попытка наладить контакт с медовиками. Попытка тюленей — они нащупывают ходы для покупки оружия. Начальство не возлагает особых надежд на успех, но я должен выполнить приказ.
— Иди, — велела Дана, глядя на приближающуюся пожилую лисицу. — Я пока поболтаю, расспрошу о чаше.
Темиртас быстро нашел нужный дом — карта не соврала, в двух шагах от Горки — опустил конверт в прорезь почтового ящика и вернулся в парк, чуть не упав из-за кинувшегося под ноги корня. Дана благодушно пожурила его за неосторожность, попрощалась с лисицей и предложила вернуться в гостиницу пешком.
— Темнеет. Хочу посмотреть на вечерний город. Если ты не против.
— Как пожелаешь. Узнала что-нибудь?
— Да. Строительство парка финансировалось медведями. Сбрасывались несколько пещерных кланов и община барибалов. Изначально планировалось поставить три чаши — Феофану, Хлебодарной и Пчельнику. Три чаши под одним куполом, три мозаики, три витража. Артель Юлиана Громоподобного начала работу над парковыми лестницами и скамейками, а проект часовни Трех Чаш неожиданно вызвал бурные споры. Жрецы Хлебодарной ополчились на пещерников и обвинили их в богохульстве, запрещая ставить ее чашу рядом с чашами Феофана и Пчельника. Разгорелся нешуточный скандал. В итоге Юлиан установил на Горке три мозаичных столба с креплениями для лент — с пчелами, колосьями и рыбой — и отказался от дальнейшего выполнения заказа. Чашу поставили лет через пятьдесят — это была личная инициатива какого-то богатого пещерника. Он пожелал накрыть чашу куполом-луковицей, укрывая от дождя. Это вызвало умеренное возмущение, но не обвинения. Однако, официально чаша не признана жрецами Хлебодарной, именно поэтому рядом с ней не продают скрутки.
— Как глупо... — вздохнул Темиртас. — Распри ради возвеличения своей богини над другими.
— Искренне жаль, — согласилась Дана. — Я бы хотела помолиться в тройной часовне. О, смотри! Пекарня. Блюдо дня — пирог с курицей, сыром и зеленью. Попробуем?
— Только если он без кинзы, — предупредил Темиртас. — С кинзой не буду.
Глава 9. Дана. Сны и раздумья
Глава 9. Дана. Сны и раздумья
Вечером прозвенел тревожный звоночек. Горничная укоризненно сказала: «Что толку скрутки Хлебодарной жечь, если муженек на диване спит?». Дана поняла, что нехитрая маскировка — взять вторую простыню с кровати, застелить на диван и потом вернуть на место — не сработала. Запах выдал — вторая комната пропахла поларом, на кровати спала только она. Тёма, услышавший замечание, громко рассказал, как ему среди ночи стало плохо — вероятно из-за плова с кинзой — и пришлось перебираться на диван, чтобы не беспокоить Даночку.
— Осторожничаю теперь с едой. У вас тут всё такое пряное, непривычно.
— Будем пока для тебя отдельно заказывать, — пообещала Дана, погладив напарника по светлым волосам. — Надеюсь, что ты привыкнешь. Иначе наш план с переездом провалится. А мне теперь нестерпимо хочется купить ферму.
Брошенная наживка сработала — персонал гостиницы начал обсуждать цены на недвижимость и сельскохозяйственные угодья, на фиалковую вербену и элитную медовуху, а потом на цены островного мёда. Подозрительный момент удалось объяснить, но это работало только один раз, поэтому к ночи Дана и Темиртас начали устраиваться на ночевку на одной кровати. Мебель в свадебном номере была крепкой, и, самое главное — большой. Дана заняла свою половину, Темиртас сиротливо устроился с краешку, стараясь не зацепить ее неловким движением.
Дана выключила настольную лампу, закрыла глаза, и понадеялась, что Темиртас не храпит — это было единственное, что ее нервировало. Сейчас она слышала ровное дыхание, и это успокаивало. Медведица довольно заворчала — ей понравилось, что альфа спит рядом.
«Сильный, — одобрила она. — Можешь спать спокойно. Он защитит».
«Кто тут нападет? — удивилась Дана. — Это гостиница. Здесь безопасно».
Однако, проваливаясь в сон, она убедилась в правоте зверя: Тёма в соседней комнате и Тёма под боком ощущался по-разному. Сейчас её укрывало одеяло силы — альфа стоял на страже их общего спокойствия. А перед глазами плыли свечи — вспомнился магазин, в котором она прикасалась к восковым столбикам, толстым и тонким, оплетенным и сияющим яркими боками. Свечную лавку держали медведи-пещерники — за прилавком сидел очень пожилой медведь-альфа, из задних комнат, служащих мастерской, ненадолго выглянула его дочь, немолодая бурая медведица.