Юная жена
Эвелин сжала губы в тонкую линию и, преодолевая боль в груди, сказала:
— Я не знаю, зачем они это сделали. Я никогда бы не поверила, что мой отец способен действовать бесчестно.
Тиг мрачно задумался.
— Мне вот что непонятно: если твой отец задумал убить Грэма, зачем тогда послал человека с предметом амуниции, который явно указывает на него как на солдата Армстронгов? Способ, которым этот человек действовал, показывает, что он старался не бросить подозрения на Армстронгов, а сам надел ножны, которые ты описала. Если бы твоему отцу не было дела до того, кто узнает о его намерениях, то почему он не выступил против нас целой армией? Зачем было наносить такой трусливый удар? Этому стрелку пришлось ждать в засаде не один день, пока выпадет подходящий случай.
Боуэн нахмурил лоб.
— Ты полагаешь, все было подстроено так, чтобы мы решили, будто на нас напали Армстронги?
Глаза Эвелин расширились.
— Кто мог сотворить такое?
— Любой, кого не устраивает объединение двух самых могучих кланов Шотландии, — ответил Тиг.
В сердце Эвелин проснулась надежда.
— Значит, ты думаешь, кто-то мог специально одеться, как солдат Армстронгов?
— Такое возможно, — согласился Боуэн. — Но как он мог получить эти ножны? Ты сама говорила, что они очень ценные и есть только у самых заслуженных воинов.
Эвелин закусила нижнюю губу и задумалась.
— Не знаю.
— Похоже, твоему отцу придется ответить на кое-какие вопросы, — сурово проговорил Тиг.
Эвелин нервно оглянулась на Грэма, глаза которого были по-прежнему закрыты.
— И что мы станем делать?
— Будем ждать, пока Грэм придет в себя и решит этот вопрос, — сказал Боуэн. — Тем временем усилим патрули на границе и пошлем отряд на поиски одинокого воина с ножнами с эмблемой Армстронгов.
— Хорошо, — согласился Тиг. — Когда Грэм сможет выслушать наш отчет, сам решит, как следует поступить. Договор о преданности — дело серьезное. Если твой отец нарушил его, быть войне. И король тут ничего не сможет поделать. Мы не потерпим предательства по отношению к нашему лэрду.
Эвелин опустила взгляд, но Боуэн коснулся ее руки, чтобы она посмотрела ему в лицо.
— Я знаю, как тебе больно, Эвелин. Это твой клан, твои близкие. Мы не нападем на них прямо сейчас только потому, что у нас появились сомнения. Но мы продолжим расследование и подождем решения Грэма. В любом случае он захочет выслушать твоего отца.
Эвелин кивнула:
— Это справедливо. Я не могу плохо думать о своем отце. Ему надо предоставить возможность защитить свое имя и честь.
— А тебе следует отдохнуть, Эвелин, — вмешался Тиг. — Все видят, что ты на пределе. У тебя совсем не осталось сил.
Эвелин упрямо покачала головой:
— Я не оставлю мужа. У него началась лихорадка. Сейчас особенно важно, чтобы я была рядом.
Боуэн вздохнул, но спорить не стал, потом поднялся, а с ним и Тиг, который поставил стул на прежнее место у окна.
— Нам надо идти и заняться этим делом. Когда Грэм очнется, сразу пошли за нами.
Эвелин кивнула в знак согласия и облегченно вздохнула, когда братья наконец удалились.
— Спешите и преуспейте, — шепнула она им вслед. — Грэм, я не хочу войны между нашими кланами.
Глава 37
Прошло целых два дня, прежде чем лихорадка Грэма пошла на спад. Эвелин оставалась затворницей рядом с ним. Сейчас она больше, чем прежде, боялась оказаться в гуще чужого клана. К этому времени они все должны уже знать, что нападение на ее мужа, возможно, подстроил лэрд Армстронгов. Вот и еще один повод ненавидеть ее, хотя едва ли он им действительно нужен.
Сон наконец одолел Эвелин, и перед рассветом она сидя задремала на кровати рядом с Грэмом. Он зашевелился, и она тотчас проснулась. Мягкий утренний свет сочился сквозь чуть раздвинутые меховые занавеси.
Муж открыл глаза. На лбу у него собрались капельки пота. Он стянул с себя покрывало, и Эвелин увидела, что все его тело в поту.
— Грэм! — воскликнула она, даже не зная, слышит ли он ее. — О, Грэм! — Горло у нее распухло и болело, хотя прошло уже несколько дней после нападения. Каждое слово давалось с трудом.
Она склонилась над ним, щупала, гладила по влажной коже — впервые за все время она не была сухой и горячей.
Его мутные глаза долго вглядывались в ее лицо. Наконец он нахмурился и спросил:
— Что случилось?
— А ты не помнишь? — в ответ спросила Эвелин.
Грэм, казалось, глубоко задумался. Вдруг краска бросилась ему в лицо, в глазах вспыхнул гнев. Он крепко схватил Эвелин за плечи, словно желая убедиться, что она цела.
— С тобой все в порядке? — требовательно произнес он. — Он тебя ранил? Что случилось, когда в меня попала стрела?
— Грэм, тебе нельзя двигать руками! — воскликнула Эвелин, сняла его левую руку со своего плеча и положила на постель.
В глазах Грэма мелькнула боль, он с недоумением посмотрел на повязку.
— Ответь, жена! Что с тобой произошло?
Эвелин коснулась его щеки, ласково провела вдоль суровой линии подбородка. Облегчение было так велико, что она испытывала настоящую слабость.
— Со мной все хорошо, — ответила она. — А вот ты нас всех напугал.
Он мрачно сдвинул брови.
— Как долго я тут лежу?
— Четыре дня. Это просто чудо, что лихорадка продлилась только четыре дня. У меня у самой однажды была лихорадка. Я думала, ты будешь болеть куда дольше.
Грэм тут же захотел встать, но Эвелин уперлась руками ему в грудь и с самым решительным видом уложила на постель.
— Тебе нельзя вставать! — как можно громче закричала она.
Грэм вздрогнул, удивленный силе ее голоса. Эвелин знала, что получилось громко, но хотела быть уверенной, что он услышит.
Грэм послушно откинулся на подушки и внимательно оглядел ее с ног до головы.
— Ты ужасно выглядишь. Ты сказала мне неправду? Тебя тоже ранили?
Его слова оказались последней каплей. Все навалилось на нее сразу: облегчение, крайняя усталость, страх. Но главное — облегчение. Сквозь слезы, застилавшие ей глаза, она увидела, что Грэм попытался сесть, снова уронил голову на подушки и что-то крикнул. В тот же миг в комнату вбежали его братья. Боуэн крепкими руками приподнял Эвелин с кровати. А она все тряслась от рыданий. Казалось, последние силы оставили ее в тот момент, когда она поняла, что Грэм поправится.
Тут еще кто-то обнял ее за талию и повел к скамье возле камина. Эвелин подняла голову и с изумлением увидела Нору, которая положила в камин несколько поленьев и развела огонь. Потом она обернулась и уставилась на Эвелин решительным взглядом.
— Вот и отлично, миледи. Ты, конечно, будешь кричать и гнать меня прочь из покоев лэрда, но у тебя уже не осталось сил, а потому я не сдвинусь с места. О тебе тоже надо кому-нибудь позаботиться. Сколько дней ты сидишь у постели лэрда, не ешь и не спишь? Болеешь, потому что сильно упала с лошади. И конечно, прошу прощения, выглядишь просто ужасно.
По щекам Эвелин покатились слезы. Она была так изнурена, что могла лишь сидеть и плакать — два человека за две минуты заявили ей, что она ужасно выглядит.
Нора стояла, уперев руки в бока, а Эвелин сидела и плакала. Убедившись, что Эвелин на нее смотрит, она продолжила свою речь:
— Я должна извиниться перед тобой. Мы все должны извиниться. Но сейчас на это нет времени. Важно, чтобы ты сама не заболела и чтобы за лэрдом хорошо присматривали.
Эвелин хотела возразить, но Нора подняла руки.
— Никто не говорит, что ты плохо за ним ухаживала. Я никогда не видела такой преданности. Он хорошо поправляется, а сейчас там, в постели, требует, чтобы ему рассказали, что с тобой произошло.
Эвелин попыталась обернуться, чтобы увидеть Грэма, но Нора поймала ее за руку, удержала на месте и сама села рядом.
— Нет, больше ты не будешь ухаживать за лэрдом. Он теперь быстро поправится. Теперь надо заняться тобой. Я вот что скажу, да так, чтобы он тоже слышал.