Вдова из Последнего утеса (СИ)

— Иди уже!
Элис кивает отчаянно. Ей тоже страшно. Но подхватывается, убегает.
Как не вовремя это все… Боги! Как не вовремя!
Но уже не сделать ничего. Главное, не пугаться еще больше. Успокоиться, ровнее дышать.
Может быть, все еще действительно обойдется.
В эту ночь Кейлен казалось, что она умрет.
Сначала ничего еще, но потом так навалилось…
Невозможно. Она не выдержит. Это накатывало волнами, то скручивало так, что невозможно дышать, то отпускало. Правда чем дальше, тем меньше были эти промежутки, когда можно было хоть немного прийти в себя. Она кричала и плакала… и не понимала, кого звать.
Осмар давал ей какие-то настои, чтобы уменьшить боль и успокоить, но это совсем не помогало. Пытался сделать что-то еще… но что тут сделаешь?
Да, Говард прибежал почти сразу, бледный и напуганный.
— Кейлен! Ты должна успокоиться. Должна родить! Живого! Ты должна справиться! Кейлен, пожалуйста! Давай! Это очень нужно!
Как она должна постараться?
Хотелось убить его, хотелось плакать.
Что Кейлен может сделать сейчас?
Говарда оттащили куда-то в сторону, чтобы не мешал. Но, как оказалось, не далеко, просто выставили за дверь. Он не уходил. Всю эту ночь Кейлен, время от времени, слышала его голос, он кричал на кого-то, что-то доказывал… Ей было почти все равно.
Сазерлан не пытался сунуться. Ну и славно. Что хорошего может сделать посторонний мужчина, пусть даже и будущий муж, в спальне рожающей женщины? Вот и пусть ждет.
Его голос Кейлен слышала тоже, он приходил, интересовался как дела. Там, за дверью. Говард орал не него.
А она…
Как?
Всю ночь… Все утро потом. Отчего-то казалось, что вот, сейчас настанет утро и все уляжется, все закончится и будет хорошо. Она сможет родить. Сможет ведь.Куда ей теперь деваться? Но пришло утро и ничего не изменилось. И казалось уже, это не закончится никогда. Она умрет и все, и только так это закончится.
Сорвала голос так, что, казалось, не могла уже кричать. Только плакала и скулила… но потом схватки накатывали, и она орала все равно.
А потом просто кончились силы. Ей что-то говорили, она почти не слышала. Лежала, глядя в потолок, звенело в ушах. И показалось — все. Это конец… вот так сейчас…
И Тодда до сих пор нет. Он не успеет. Она даже точно не знает где он, но туда точно ехать несколько часов. Искать его, потом обратно… Всю ночь… и весь день потом.
Иногда ей казалось, она слышит его голос, но нет… не его, не слышит, ей кажется.
И кажется даже, она зовет его вслух. Кричит… шепчет. Просит помочь.
Но если за ним поехали, он ведь должен появиться вот-вот. Помочь… Чем он может помочь, на самом деле? Успокоить? Но сейчас поздно успокаивать.
И совсем нет сил.
— Кейлен! Кейт! Ты слышишь меня? — Это Говард. У него белое лицо и ввалившиеся глаза. — Кейт, слышишь?
Свечи горят.
Снова ночь уже?
— Кейт! Осмар говорит, что нельзя больше ждать. Нельзя, понимаешь? Слишком долго. У тебя начинает жар… Кейт, послушай меня, — Говард берет ее за руку, заглядывает в глаза. — Осмар говорит, что нужно выбирать. Что ребенка не спасти уже наверняка, слишком рано все началось, и слишком долго. Он наверняка уже мертв. Но можно спасти тебя. Все будет хорошо, Кейт. Потом ты поправишься, я заберу тебя домой. Мы поедем домой, Кейт.
Нет! Что они хотят сделать?
Кейлен уже с трудом понимала все это, но она поняла главное — они хотят как-то убить ребенка и спасти ее. Другого выхода нет.
— Нет! — ей казалось, она кричала, но голос не слушался совсем, выходило сипло, почти неслышно. — Нет-нет! Не смей!
Попыталась обхватить живот руками, отодвинуться. Но ничего уже не могла, дрожали руки.
Хотелось плакать, но и слез тоже не было.
— Тодд… — попыталась из последних сил. — Он поможет.
Говард нахмурился еще больше, покачал головой.
— За ним послали, я знаю. Но эти колыбельные не помогут тебе сейчас. Для этого слишком поздно. И его до сих пор нет. Кто знает, может он и не приедет вовсе. Может быть он уже мертв… Там… Кейт, там местные собрались целой армией и пытаются перейти Мост, и Тодд, вроде как, пытается им помешать. У него настоящая война там сейчас, он не может. Нам нужно самим что-то решать и что-то делать самим. Кейт, послушай… мне не меньше тебя нужен этот ребенок. Но его уже не спасти. Но я не хочу потерять тебя. Пусть даже это сломает все мои планы.
 
Говард…
Он осторожно гладит ее по волосам. Подбородок у него дрожит. Он, конечно, временами та еще сволочь, но он ее брат…
— Мы поедем домой, Кейт. Там хорошо… И скоро настанет весна. Ты бы знала, как я устал от этого снега и ветра! Когда мы вернемся, уже начнут распускаться сады. Вишня и абрикосы… и апельсины… Большой апельсиновый сад на холме. Мы пойдем туда гулять. Как в детстве. И запускать кораблики в ручьях. Ты помнишь? Помнишь, мы сами с тобой делали корабли…
До слез.
И эти воспоминания как чудесный сон. Но…
Нет.
— Нет, Говард, пожалуйста. Нет. Еще немного. Он придет и…
И больше нет сил, потому что боль накатывает снова. И Кейлен глухо стонет.
Нет. Еще немного.
Если какая-то, хоть самая слабая надежда есть… еще чуть-чуть. Кейлен как-нибудь выдержит.
Ей вдруг кажется, он уже близко, он сейчас придет.
Придет, и все будет хорошо.
Только потолок над головой кружится, и она начинает проваливаться куда-то в пустоту. И это никак не удержать.
* * *
— Кейлен! Кейлен, слушай меня… — теплое дыхание в ухо, сбивчивое, хриплое, со свистом, словно у того, кто говорит, тоже не осталось сил, словно он бежал… — Кейлен, все будет хорошо, слышишь! Все хорошо.
Она чувствует его руки.
Он кладет одну ладонь ей на живот… вторую на лоб, и осторожно гладит волосы. Все хорошо.
Его пальцы чуть влажные, но он быстро вытирает их о простыню… кто-то вроде злобно шикает на него, но… или кажется?
— Кейлен, слушай меня. Ничего не бойся, я вытащу тебя. И ребенка… сейчас, не бойся. Мы все сделаем. Я кое-что умею, не бойся. Сейчас ты полежишь, послушаешь песню… не колыбельную, другую… не важно. Главное, верь мне. Все будет хорошо. Ты слышишь? А потом, когда я скажу: «Пора», ты соберешься, изо всех сил… соберешься и вытолкнешь ребенка из себя. И все закончится. Но это нужно сделать за один раз. На второй, боюсь, у меня тоже не хватит сил. Слышишь? Посмотри на меня. Кейлен.
Она пытается открыть глаза, сосредоточиться, посмотреть.
Просто чтобы поверить.
Удостовериться, что это происходит на самом деле, что это не послышалось, что это не сон.
Его лицо… на нем полосы, словно пятерней провели, то ли грязи, то ли крови… темно и не разобрать. Взъерошенные волосы. Глаза… словно чуть светятся изнутри, но это не пугает… отчего-то нет, так и надо… Он все еще тяжело дышит, пытается отдышаться… Он бежал к ней? Бежал.
Он понимает, что она видит его, и улыбается.
— Сейчас отдыхаешь, — говорит он, — а по моему сигналу — толкаешь изо всех сил. Поняла?
— Он жив? — только и выходит спросить.
Тодд кивает.
— Да, я чувствую, как бьется его сердце. Совсем слабо, но бьется. Времени у нас нет, одна попытка. Постарайся, хорошо? Ты справишься.
— Да, — кивает она.
Словно не на самом деле все это. Словно сон. Почти невозможно. Но так даже лучше, во сне возможно все, любые чудеса.
— Тогда сейчас закрой глаза.
Она закрывает.
И он тихо-тихо поет.
Да, это другая песня. Но от этого становится хорошо, и все тело наполняется теплом. Тепло и легкость. И становится легче дышать. И это тепло, оно собирается внутри, копится, растет, но не жжет, не становится горячо. Словно новой жизнью наполняет. И хочется уже что-то сделать, вот сейчас…
— Подожди, — шепотом говорит он. — Подожди, еще чуть-чуть. По моей команде.
И поет снова.
И вся боль, весь страх уходят, становится так хорошо… почти нереально. Вокруг свет…
— Еще чуть-чуть…