Нам нельзя. Петля судьбы (СИ)

Сколько прошло времени от слов, прозвучавших глухим голосом? Как набат, каждое слово било точно в цель.
Без сознания… Критическое состояние… Резкое ухудшение…
К этому нельзя быть готовым.
К этому надо быть готовым, когда связываешь свою жизнь с особенным человеком.
И всё же…
Сердце пропустило удар, а онемевшие губы делали попытку за попыткой объяснить, сказать. Как со стороны кадры: отец выхватывает телефон и задаёт вопросы, бегущий по полю Игнат, вакуум. Вместе с остановившимся сердцем меня поглотил холод.
Только сейчас, на скорости, отмечая пролетающие встречные машины, я понимаю, что всё ещё дышу. Как оказался здесь — не помню. Кажется, бежал. Кажется, задел ограждение, когда разворачивался.
Мысль в голове одна: успеть.
Солнце слепит глаза и приходится постоянно щуриться, но именно это помогает сохранить концентрацию. В зеркале заднего вида замечаю тачку отца. Рванул следом? Я ничего не успел сказать… Чёрт, даже смартфон не со мной, чтобы позвонить. Где уронил, не знаю…
Крутой поворот и прямая… Яркие лучи буквально слепят. А ведь так пасмурно было утром, ночью вообще шёл дождь.
Зажмуриваюсь на секунду, чтобы сфокусироваться на трассе.
— Привет, — звучит рядом нежный тихий голос, от которого я вздрагиваю. — А я пришла…
— Пришла? — тупо переспрашиваю очевидное, потому что… потому что схожу с ума…
— Попрощаться, — Женечка привычно расправляет несуществующие складки на небесно-голубой юбке. — Я не могла уйти не попрощавшись.
— Облачко, — тяну, продолжая сходить с ума, — это какая-то фигня… Ты же…
Хочу сказать, что ей начали делать операцию. Или подготовку… Она совершенно точно не может быть рядом!
— Я здесь, с тобой, — читает мои мысли. — Там мне не нравится, там холодно и одиноко. Мне захотелось к тебе. Я же не сказала самого главного. Ты говорил, а я нет.
Её волосы красиво развеваются от легкого ветра. Длинные светлые пряди закрывают лицо и тянусь, чтобы отвести их в сторону.
Длинные пряди…
— Я тебя очень люблю! До нашей встречи я даже не думала, что у человека могут возникнуть чувства, которые дают ему крылья. Знаешь, я должна была уйти раньше… Но ты задержал меня, показал мне, как можно жить, радоваться, любить…
Не могу произнести ни слова. Каждое Женино слова пронзает вспышками боли.
«Этого не может быть, — загорается и гаснет в сознании».
— Я хочу, чтобы ты пообещал мне. Пообещаешь? — она продолжает говорить, а я вдруг понимаю, что она тает…
Сквозь бледную кожу видны слившиеся сплошной полосой деревья, лента придорожной травы, столбы.
— Пообещаю! — всё, что угодно пообещаю сейчас.
— Тогда поклянись, что станешь счастливым! Я очень хочу этого для тебя.
— Жень, — зову. — Не уходи, Женя! Не уходи!!!
Крик вырывается вместе с хрипом, истошным сигналом клаксона, визгом тормозов. Грудную клетку разрывает от жуткой боли.
Растираю глаза и вижу в боковом зеркале брошенную посреди дороги тачку отца. Сам он бежит вперед, прижав кулак к тому месту, где расположено сердце.
— Женька! Сын! — я выбираюсь раньше, чем папа добегает.
Попадаю в удушающие объятия, чувствуя, как задыхается отец.
— В порядке? Занесло?
Начинаю возвращаться и наконец-то вижу, моя бэха слетела с трассы, удачно зарывшись носом в кусты. Если бы не они, лежал бы перевертышем метрах в десяти — насыпь высокая.
— Занесло, — повторяю, как эхо.
В ушах стоит собственный крик, и леденящий душу холод.
— Там мне не нравится, там холодно и одиноко, — повторяю вслух, не замечая. — Пап, мне надо к Жене! Понимаешь, очень надо!
Бросаюсь к машине, но по факту не делаю и шага. Отец разворачивает за плечи и ведет к своему внедорожнику:
— Со мной поедешь. Ребята здесь уберут.
Мимо меня проходит остаток дороги. Мелькают указатели, дачные массивы, а у меня перед глазами так и стоят серые глаза и локоны… Эти локоны, которые я сейчас ненавижу, потому что их не может быть! Она срезала их!
У ворот клиники отец притормаживает, чтобы показать пропуск, но я не жду. Покидаю салон и бегу на этаж, где расположены оперблоки. Разумеется, меня не пускают.
 
Максимум, что доступно и то после появления отца, ждать внизу. И мы ждём.
Долго ждём.
Сначала на мои плечи падают тёплые руки, и окутывает родной запах. Мама приехала поддержать. Следом небольшая парковка наполняется людьми. Большой автобус с эмблемой нашей команды криво паркуется, забравшись на бордюр. Это отмечаю периферийным зрением, не придавая значения. Мозг сам фиксирует мелочи, пытаясь отвлечь.
— Держись, — Игнат суёт в руки горячий стакан. Поднимаю на друга глаза: откуда он здесь?
Удивление читается во взгляде, видимо, потому что Орёл коротко рассказывает, как они выехали за нами.
— Есть новости?
— Никаких.
Я несколько раз подходил, но ответ один: ждите.
Томительные часы ожидания превращаются в пытку! Настоящую пытку!
На двор опускается вечер, в окнах корпусов загорается свет, а мы ждём.
Пошатываясь, иду в корпус, чтобы задать сотый за сегодня вопрос. И услышать сотый неизменный ответ. У самой двери останавливаюсь, рассматривая немолодую пару. Они давно стоят на этом месте, просто я не обращал внимания.
Отец и мать Жени. Светлов поддерживает жену, поглаживая её по спине, а она беззвучно глотает слёзы. Не знаю, что толкает меня к ним ближе, но я делаю несколько шагов вперед и застываю, когда между нами остаётся не более двадцати сантиметров.
Ни о чём… Многое хочу сказать, но не могу начать. Мерзкий ком в горле мешает произносить звуки.
— Это он? — приятный голос, так похожий на Женечкин. — Витя, это то мальчик?
Секунда и плачущая женщина прижимается ко мне, обнимая руками шею. Я растерянно придерживаю её спину и слушаю сбивчивый шёпот.
Говорить громко страшно не только мне. Все время кажется, что нарушив тишину, мы можем помешать.
Монолог, похожий на исповедь, прерывает свет фар. Поворачиваюсь интуитивно: Илья.
Светлов бледен и взъерошен, темные круги под глазами выдают его состояние. Тем не менее, Женин брат идет твердо и уверенно.
Здоровается со всеми, целует мать и зовёт за собой родителей и меня.
— Переоденься в Жекиной палате и через пять минут подходи. Я пока… узнаю…
Голос Илью подводит, срывается, но он берет себя в руки и показывает, куда можно пройти родителям.
***
На кипенно-белой подушке выделяется всего одна карта. Та самая, на которую Женя вчера пристально смотрела. Мучительно медленно вспоминаю её значение: что-то про Страшный Суд и Архангела. Как я жалею, что пропускал все объяснения мимо ушей, предпочитая рассматривать Женю, её эмоции!
Сгребаю это последнее напоминание о ней и мчусь туда, где сейчас решается её судьба. Нет... НАША, наша судьба! Потому что без неё я уже не смогу...
Ильи еще нет, а два отца ведут немой диалог.
Два отца… Две стороны… Два противника и соперника, которые оказались сейчас практически в равном положении. Многое ли могут нули на счетах и связи, когда Её Величество Судьба решается за белой дверью?
Так и хочется заорать от бессилия, потому что помочь не можешь ничем! Ни-чем…
Остаётся только верить в чудо и мысленно умолять: «Вернись! Вернись ко мне! Вернись!»
Появившийся Илья Викторович повторяет общую фразу, что надо ждать. Снова…
Снова минуты, как тянучка, не хотят заканчиваться. Удары сердца и секундная стрелка часов синхронизируются. Я концентрируюсь на циферблате, повторяя с каждым вдохом одно слово.
Не уходи…
Когда дверь открывается и в коридор тянет запахом лекарств, никто не шевелится. Посеревший от усталости хирург приваливается плечом к стене и молча обводит нас взглядом.
— Мы смогли, — это всё, что он произносит.
И эти слова я запоминаю на всю жизнь.
Знаете, какой вкус чуда?
Солёный привкус на губах, непонятная мутная пелена, застилающая глаза, и «мы смогли»…