Люба (СИ)

— Любовь Александровна, я только рад. А как к этому отнесется ваш муж?
— Он будет вторым руководителем. Федор, я не знаю, сколько смогу работать, я хочу оставить тебя исполняющим обязанности заведующего.
— Вы куда-то уходите?
— Через несколько месяцев в декрет.
— Понял. Сколько вам лет?
— Двадцать пять, как и тебе.
— А вашему сыну?
— Семь. Я родила его в восемнадцать. Да, Федор, я рано вышла замуж, но никогда ни на одну минуту не пожалела об этом. Саша прекрасный муж и замечательный отец. А еще он самый умный и красивый мужчина.
— Вы считаете, что у него нет недостатков?
— Есть, но они меня устраивают. Федор, а у тебя есть девушка?
— Нет. С моей мамой очень трудно иметь девушку. Мне тоже двадцать пять, но ни семьи, ни положения у меня еще нет. Хорошо, что я теперь работаю здесь, может, я хоть как хирург смогу состояться. О семье я уже не мечтаю, моя мама не тот человек, который сможет с кем-то смириться. А случайные связи я не люблю.
— Федор, но сейчас ты живешь один, мама далеко. Можно попробовать. Я не знаю, смогла ли бы я жить одна, без семьи.
— Ты бы не смогла, я тебя все равно нашел бы. — Саша вошел в кабинет. — Федор, я женился в двадцать пять, зато осознанно. Ладно, сам решишь, но время зря не теряй. Я к тому, что тебе действительно надо утверждать тему, и я тут кое-что придумал. Давай, завтра в четыре соберемся втроем и все обсудим. Вот, держи то, что я накидал, подумай вечером, нравится или нет. Не нравится, найдем что-то другое.
  
13
 
Марина
Люба работала, операция была несложной, на тяжелые длительные операции она идти боялась, живот сильно мешал. Шла тридцатая неделя беременности. Сегодня с утра у Любы сильно болела голова, она выпила таблетку анальгина, но боль не проходила. «Ладно, сейчас закончу и померю давление». Перед глазами появились мушки, все затянуло туманом.
— Федя, заканчивай один, — произнесла Люба и отошла от стола. Она стянула перчатки и тихо сползла на пол.
— Любовь Александровна, с вами все в порядке?
Ответа не последовало, Федор глянул в сторону Любы. Она лежала на полу без сознания, веки судорожно подергивались. Анестезиолог бросился к ней, поднял ее на руки, перенес в соседнюю операционную.
— Нам срочно нужна помощь гинекологов, хирургов. Реанимацию детскую в третью операционную.
Все засуетились. Катерина вбежала в операционную.
— Наркоз уже дали?
— Нет, только ввели реланиум. Снизили давление. Судорог пока больше нет. Готовим к операции?
— Да, другого выхода нет. Сообщите мужу.
Она пошла мыться. В голове роились всякие мысли. «Как сообщить Корецкому? Хоть бы она выжила, ребенок совсем маленький, хотя на этом сроке уже есть надежда на выживание».
Операция началась. Ребенка Катерина достала на четвертой минуте. «Девочка, кило триста, синяя, не кричит». Наконец раздался писк…
Саша проводил совещание. Все заведующие отделениями обсуждали возможность перехода на самофинансирование, получение грантов от государства и заключение контрактов на обслуживание частных фирм.
Подход был новый. Спорили сильно. Вдруг в кабинет вошла секретарша.
— Александр Борисович, вас срочно в третью операционную.
— Что я там забыл?
— Любовь Александровна…
Саша не дослушал. Он вскочил с места и побежал в хирургию. На ходу надел маску, бахилы, разовый халат. Вошел в операционную. Он не мог ничего спросить, просто стоял и смотрел. Он видел, что в бюксе лежит интубированный ребенок, такой маленький. «Неужели все? Может, еще можно что-то сделать?»
Катерина за операционным столом вдруг сказала:
— Саша, она будет жить, мы успели вовремя. Судороги были только лицевых мышц. Больше не повторяются. Давление зашкаливало, но теперь все позади.
Саша молчал. Как он не заметил ничего утром? Она говорила, что болит голова, но давление было нормальным. Он настаивал, что надо идти в декретный отпуск, но она не хотела слушать. А что теперь? А в бюксе, это его дочь? Она жива? Почему врачи ничего не говорят? Они что, его не видят? Обычно при появлении замдиректора клиники по лечебной работе все начинали докладывать, а тут тишина. Спросить? «Нет. Я не могу! Я слишком боюсь услышать ответ».
 
Время тянулось. Сколько прошло? Саша не знал. Он просто стоял и ждал…
— Александр Борисович, мы забираем девочку в реанимацию. У нее есть имя?
— Марина.
Почему он сказал Марина, он тоже не знал. Они не обсуждали имя с Любой, откладывали на потом. Когда потом?
Повесили новую порцию крови. Саша глянул на отсос. Полный.
— Саша, у нас проблема, — раздался голос Катерины, — матка не сокращается, она была не готова к родам. Что делать?
— Делайте все возможное, если нужно, сделайте прямое переливание или вводите тромбоцитарную, эритроцитарную массу, капайте окситоцин. Вы что, с неба свалились? Я не дам согласия на удаление матки. Ясно?
— Саша, мы знаем, что нам нужно делать, я спросила на крайний случай.
— Крайнего случая быть не должно.
Слезы катились по щекам. Он так ждал этого ребенка. Люба забеременела через пару месяцев после его защиты докторской диссертации, они думали, что будет мальчик, но УЗИ показало девочку. Валерке уже почти семь лет. Он заканчивает первый класс. Мать, брат и сестра живут с ними уже четыре года. Мать не пьет. Она лечилась, и потом она все время на глазах. Трудно было все это время содержать их всех материально, но ничего, он справился, сейчас зарплата выше. Он оставил работу на кафедре мединститута, только иногда читает лекции. Все было так хорошо, еще вчера, еще пару часов назад…
— Саша, кажется, все обошлось, мы остановили кровотечение.
Он ничего не ответил. В операционную вошел Корецкий. Бледный, какой-то совсем старый и дряхлый. Они обнялись.
— Все будет хорошо, — почему-то произнес Саша, — она жива, а это самое главное.
— Ты о ком?
— Не знаю, об обеих.
— Почему ты назвал девочку Мариной? Так зовут твою мать.
— Не знаю, я не думал об этом, они спросили, я ответил первое, что пришло в голову. Важно, чтобы у ребенка было имя, тогда он будет жить. Ее интубировали, она в инкубаторе. Нужно время.
— Пусть будет Марина. Саша, у нее вес больше килограмма, это хорошие шансы. Все лекарства, все условия для ее жизни созданы. Нам остается только ждать и молиться.
Операция закончилась. Катерина подошла к мужчинам, постояла рядом и вышла.
— Спасибо, Катя, — прошептал Корецкий. И пошел вслед за ней.
Саша подошел к жене, вытер ей лицо, погладил по волосам. В операционной остались только анестезиолог и он. Сейчас они будут ее будить, потом переведут в реанимационную палату. Он будет с ней, все время будет с ней.
Примерно через час Люба очнулась. Сначала она просто приоткрыла глаза, посмотрела на Сашу, попыталась взять его за руку, но тут же снова провалилась в сон. Она периодически приходила в себя, затем снова засыпала. Так продолжалось до утра.
Судорог не было, и ей позволили совсем проснуться.
— Саш, она жива? — тихо спросила Люба.
— Да, она в инкубаторе.
— Иди к ней, она совсем одна, потом придешь. Саша, она умирает?
— Нет, просто она очень маленькая. Мы сделаем все возможное, чтобы она жила.
— Не говори как врач, ты же отец, ты понимаешь, как все плохо.
— Люба, молись. Все будет хорошо.
— Саша, я не хотела, я не знала. Все произошло так быстро. Я даже не поняла, что случилось, я очнулась только здесь, живота нет, больно, лежит грелка со льдом. Саша, прости меня.
‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— За что? За то, что ты живой человек? Люба, прекрати себя винить. Твое дело теперь выздоравливать. Ладно, если ты в порядке, я пойду к Марине.
— Ты ее так назвал? Почему?
— Не знаю, все произошло очень быстро, я не думал.