В объятиях самки богомола
– Мы ведем репортаж из Кремлевского Дворца съездов… Перед делегатами двадцатого съезда Всесоюзного ленинского коммунистического союза молодежи выступает Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Сергеевич Горбачев…
– Ой, выключи ты эту галиматью, умоляю! – раздраженно махнула рукой Марта. – Слушать это не могу! Опять сейчас талдычить начнет про перестройку и гласность! Каждый раз одно и то же, хоть бы новенькое что-то придумал!
– Да ладно, я выключу, – пожала плечами Оля, – если тебе не нравится…
– А тебе нравится, что ли?
– Не знаю. Но и раздражаться особо не вижу смысла. Если человек считает нужным что-то говорить, то пусть поговорит… Тем более он не простой человек, а Генеральный секретарь! И если он говорит про перестройку и гласность, значит, так правильно. Да и вообще, я нормальный человек, а не диссидентка какая-нибудь…
– Так и я не диссидентка. Просто сколько можно? Одно и то же, одно и то же… Неужели ему самому не надоедает, а?
– Ну, не нам с тобой об этом судить.
– А я и не сужу. Просто смотреть на это не хочу, вот и все.
Они замолчали, будто поссорились. В наступившей тишине стало слышно, как проворачивается ключ в замке на входной двери.
– Ой, мама пришла! – радостно подпрыгнула Оля, устремившись в прихожую.
Марта села на диван, поджала под себя ноги, стала слушать, как Оля с мамой радостно щебечут в прихожей, будто век не виделись. Потом взгляд ее лениво пробежал по обстановке комнаты, хотя чего нового можно разглядеть в той обстановке? То же самое все, изо дня в день, из года в год. Старый буфет, развернутый боком с целью создать «уютный угол для Олечки», старый диван, на котором спит Олина мама Наталья Петровна, платяной шкаф, стол с темно-зеленой скатертью, телевизор в углу – вот и вся обстановка. Да, все чистенько, вылизано, ни соринки нет, ни пылинки. Скромненько и со вкусом. Хотя относительно вкуса большой вопрос. Если не считать, конечно, признаком вкуса темно-зеленую скатерть, напоминающую цветовой гаммой вытертую зелень ковра на полу. И плюс к тому зеленую салфетку-мережку, стыдливо прикрывающую экран телевизора. Да, относительно вкуса – это очень-очень спорный вопрос.
Зато как Оля с мамой щебечут радостно, уже из кухни! Будто довольны жизнью взахлеб! Хотя, похоже, и в самом деле довольны и жизнью, и друг другом, и обстановкой, которая «скромненькая, но со вкусом». Что есть, то есть. И притязаниями на более обеспеченное существование не мучаются. Счастливые… Обзавидоваться можно, ага.
Марта вздохнула и сама почувствовала, сколько сарказма вложено ею в это снисходительное «обзавидоваться». Нет, этот сарказм вовсе не злой… Он добрый скорее. Или сарказму не положено быть добрым априори? Ну, тогда… Тогда пусть он будет равнодушно-вежливым. Вроде того – я рада за ваше счастье, я его понимаю, да только мне такого не надо, увольте…
– Марточка, ты чего там одна сидишь? – послышался из кухни веселый голос Натальи Петровны. – Иди к нам, сейчас ужинать будем! А потом чай пить с тортиком! Я по дороге в кулинарию заскочила, там как раз тортики свежие выставили – сразу очередь образовалась, но я впереди всех оказалась! Молодец я, правда?
Марта встала с дивана, медленно направилась в сторону кухни, не забыв остановиться перед зеркалом в коридоре и глянуть на себя с обычным пристрастием. То есть с головы до ног осмотреть, повернуться сначала одним боком, потом другим и даже со спины попытаться на себя глянуть, вывернув шею и от старания привстав на цыпочки. Оля всегда смеялась над этой ее привычкой – зачем ты задницу свою разглядываешь, что нового ты увидеть хочешь? Наверное, и впрямь смешно. Хотя смеется всегда тот, кому и разглядывать особенно нечего. А если есть на что смотреть, то почему бы и не получить удовольствие лишний раз?
Да, именно так – удовольствие. Удовольствие от того, что все на месте. И тонкая талия, и длинные ноги, и аккуратная задница, обтянутая джинсами. И легкая кофточка-разлетайка, норовившая небрежно и как бы случайно упасть с одного плеча. И платиновые волосы, подстриженные под «Овсиенко» – с длинной челкой, спадающей на глаза. Да и сами глаза… Не глаза, а «лукавство фиалковое», как сказал один студент-практикант, преподававший у них физику в восьмом классе. Даже телефон у нее просил, помнится, но она припугнула его, пообещав нажаловаться директору школы. Долго потом они с Олей смеялись, вспоминая этого практиканта.
– Марта! Опять у зеркала торчишь? – выглянула из кухни Оля. – Не надоело?
– Да что ты к ней пристала, пусть торчит сколько хочется! – весело вступилась за Марту Наталья Петровна. – Она девочка красивая, ей так природой положено. Красота сама себя любит, и чтобы за ней пристально хозяйский глаз наблюдал, тоже любит.
– А я что, некрасивая? – немного обиженно спросила Оля.
– Ну почему, ты тоже красивая. Только у тебя тихая красота, а у Марты…
– Громкая, что ли? – подсказала насмешливо Оля.
– Ну, можно и так сказать. Да, громкая. И не завидую я тем мужчинам, которых она оглушит…
– Почему, Наталья Петровна? Почему не завидуете? – настороженно спросила Марта.
– Зачем тебе глухонемой ухажер, а? Ни поговорить, ни посоветоваться. Скучно же, правда?
Оля и Наталья Петровна засмеялись одновременно. Марта подумала пару секунд и тоже присоединилась к ним, одобряя удачную шутку.
На ужин были капустные котлеты – все из той же кулинарии, куда после работы успела заскочить Наталья Петровна. Поставив тарелку с котлетами перед Мартой, она проговорила тихо, будто извинялась за скромное угощение:
– Вообще-то у них неплохие полуфабрикаты… Я покупала пару раз – вполне съедобно. И для фигуры не страшно, правда?
– Ну да. Если котлетки тортом заесть, конечно, не страшно, – ответила за Марту Оля и рассмеялась весело.
– А я торт не буду, – ответила Марта, даже не улыбнувшись. – Я вообще сладкое не ем. Я даже чай без сахара пью.
– Ну и зря, – пожала плечами Оля. – Лишаешь себя удовольствия. Сахар, между прочим, для мозга полезен.
– Ну, это кому как. Тебе, может, и полезен, а мне без надобности, – пожала плечами Марта.
– Хочешь сказать, что у тебя мозгов больше?
– Эй, девчонки! Вы что, ссоритесь? – удивленно спросила Наталья Петровна, садясь за стол.
– Нет, Наталья Петровна. Мы с Олей никогда не ссоримся, – опустив глаза, тихо ответила Марта.
– Мы просто прикалываемся, мам, – торопливо пояснила Оля.
– А… Ну что ж, прикалывайтесь на здоровье. Я тоже помню, как мы с твоей мамой, Марта, когда-то подшучивали друг над другом. Тоже девчонками были, как вы.
– А вы что, дружили с моей мамой? – удивленно спросила Марта.
– Ну, не то чтобы дружили… Хотя какое-то время дружили, да. Мы ведь в одном классе учились и жили в соседних дворах, как вы сейчас.
– А почему раздружились?
– Не знаю. Как-то само собой все произошло. После школы наши пути разошлись. Редко у кого сохраняется школьная дружба. Теперь едва здороваемся при встрече, как чужие.
– А с мамой было легко дружить? – осторожно спросила Марта.
– Ну что значит – легко? – задумчиво пожала плечами Наталья Петровна. – По-моему, дружба такими категориями не измеряется. Нет, тут другое. Твоя мама ведь очень красивая была, цену себе знала, да она и сейчас красивая, видела ее недавно на автобусной остановке. Хотела подойти, да не успела, мой автобус подошел. Да, она красивая, только грустная очень.
– Мама грустная? Да ну… – недоверчиво усмехнулась Марта. – Она сама всегда говорит, что надо держать лицо, чтобы никто не догадался, что у тебя внутри происходит.
– Ну да. Надо, конечно. Только не всегда получается. Иногда и не уследишь, какое на нем образуется выражение. Жизнь-то у твоей мамы тоже не сахар, как я понимаю. Сколько уже времени прошло, как твой отец… Как он…
– Вы хотите спросить, сколько времени прошло с тех пор, как папа от нас ушел?
– Ну да… То есть я не хотела, Марточка… Тебе неприятно, наверное? Извини…
– Да ладно. Я вовсе не комплексую по этому поводу. И мама тоже прекрасно себя чувствует. И без него проживем, подумаешь, какое счастье потеряли. Да и какой он муж для мамы? Она сильная женщина, а он слабак! И это еще спорный вопрос, кто кого бросил, потому что слабаки на фиг никому не нужны!