Винки

— Порядок! — как обычно, закричал судья. Бум! Бум! Бум! — Господин прокурор, будет ли общественное обвинение добиваться нового процесса?
Винки тревожно навострил уши. Он принялся тянуть Неудалого за рукав, но адвокат пожимал кому-то руку и не обращал на происходящее никакого внимания. Зал понемногу затих, и судья повторил свой вопрос.
— Мы совершенно непременно будем настаивать на новом процессе! — раздался оглушительный ответ прокурора. — И мы требуем, чтобы подзащитный оставался под стражей, без права освобождения под залог!
Винки — революционер семейной жизни, и самих законов природы, и повествования — еще не был свободен. Медведь вздохнул, Неудалый начал заикаться, пытаясь выразить протест, и спор начался заново.
  
Мишка знакомится с миром
 
Винки бродил по огромной базарной площади, осматривая необычные достопримечательности: верблюдов, лимузины, повозки, запряженные ослами, в которых стояла видавшая виды мебель, корзины пряностей, ведра кассетной пленки, женщин, несущих на своих покрытых головах огромные подносы свеже-выпеченного лаваша. В такой суете и разнообразии никто даже не замечал — всем было все равно, — что Винки не человека, а плюшевый мишка.
И это было замечательно, потому что он не должен был здесь находиться. Несмотря на то что его в итоге выпустили под залог, который комитет «Освободите Винки» охотно оплатил, Винки было не позволено покидать пределы США. В Каир его привезла Франсуаз в своем ручном багаже. Она приехала сюда в гости к матери, у которой случился легкий инсульт.
На Винки надели восточный халат небесно-голубого цвета, а между ушей у него красовалась коричнево-малиновая феска. Хотя Франсуаз проводила каждое утро в больнице с матерью, днем она была свободна и теперь шла рядом с медведем, набросив шаль, украшенную цветочным узором, оживленно болтая и резко махая своими длинными смуглыми руками.
— Это всего лишь уловка для туристов, — сказала она. Она говорила о еженедельном представлении кружащихся дервишей в старом мавзолее. — Все это абсолютно, абсолютно не настоящее.
Винки нравилось, как Франсуаз произносила «а» в слове «абсолютно», здесь ее акцент усилился; но, несмотря на то что она сказала, он с нетерпением ждал выступления дервишей сегодня вечером. По сути, он почувствовал облегчение от того, что ему не надо было ожидать чего-то подлинного. Он поднял свои матерчатые лапы, желая сказать «будь что будет».
— Чем фальшивее, тем лучше, — сказал он.
Медведь тут же испугался, что обидел ее, но Франсуаз громко рассмеялась.
— Тогда я тоже должна посмотреть на них! — ответила она. Казалось, их дружба становилась все крепче и крепче.
В высоких окнах Хан эль-Халили блестели сотни бутылочек с духами, самых замысловатых форм и переливающихся всеми цветами радуги, с позолоченными или посеребренными краями. Они были крошечными, словно кукольные вазы, а их крышечки по форме напоминали минареты. Голубые с темным аллеи извивались и пересекались в лабиринте, уступая место лавкам, где продавали золото, серебро, деревянные мозаики. Каждая из лавок была забита товарами до потолка — украшения, коврики и другие плетеные вещицы, шахматные наборы и обелиски из камня. Приближался вечер. Винки услышал, как из высоко висящего мегафона раздался пронзительный зов на молитву, заунывный и слишком громкий.
Вот он и здесь. Теперь для него было чудом и неожиданностью находиться за пределами тюрьмы. Но находиться в этом шумном городе, полном сюрпризов месте, прелестям которого у него даже не хватало способности удивляться, — это подарок судьбы, само по себе еще одно маленькое чудо. Повсюду были люди. Базарная площадь не кончалась. Они с Франсуаз проходили мимо струящихся тканей, клетчатых рубашек на вешалках и поношенных, красиво вышитых джинсов, затем прилавков, заставленных старыми радиоприемниками, стереоколонками, зелеными, цвета авокадо, телефонами «Принцесса». Мимо проплыла стройная женщина, с головы до ног закутанная в белое, на голове она несла самый крупный и зеленый салат, который медведь когда-либо видел. И в этот момент получилось так, что он посмотрел направо и в открытой двери увидел сотни мужчин в белых и голубых халатах, точно таких же, какой был надет на нем. Замысловатые напевы молитв, разливающиеся по тишине. Винки на мгновение остановился, тихо держа руку Франсуаз; затем двое пошли дальше.
 
— Красивый вид, — прошептала Франсуаз, — но мулла этой самой мечети — ярый фундаменталист.
Вскоре маршрутом, который Винки никогда не смог бы повторить, они пришли на рынок пряностей. Когда Франсуаз начала спорить на арабском языке с дородным торговцем, старый медведь встал на цыпочки, вдыхая аромат пирамиды из оранжевого порошка, которая была выше него. Этот запах ему еще не доводилось чувствовать, — темный, древесный и резкий. Поскольку он был для медведя совершенно новым, то не вызывал никаких воспоминаний, и несмотря на это, аромат заставил его думать о Малышке Винки. Ведь он был таким свежим и таким неповторимым… Он снова вдохнул запах оранжевой остроты, и в нем проснулись силы для новых впечатлений и, следовательно, новых воспоминаний.
Винки думал, что начиная с этого момента, когда бы он ни вдыхал именно этот аромат снова — изысканную шаровую молнию в носу, — в его памяти будет всплывать именно это мгновение, когда он вспомнил своего ребенка, мгновение, которое он, конечно же, в любом случае потеряет, как все остальные мгновения. Глядя теперь на другую цветную пирамиду, не обращая никакого внимания на крики Франсуаз в сторону продавца пряностей в чалме, Винки задумался о всех тех ступенях, пройденных по своей и не по своей воле, что привели его в это место в это время, — все, чему он научился, все, кого он любил, — и тут же почувствовал, что находится в мире со своей тоской по прошлому. Сегодня Франсуаз напомнила ему, что ему не обязательно возвращаться в Америку и проходить через суд, если ему того не хотелось, и медведь позволил себе насладиться, лишь на время, тем, что он еще не решил, что делать дальше.
Ты просто должен сообщить всем, что ты есть
Франсуаз и торговец пришли к согласию, деньги были обменяны на товар, и они с Винки ушли с рынка, неся в руках несколько маленьких, ароматно пахнущих свертков из пестро-серой бумаги. Проходя мимо осыпающихся зданий бледно-цветочного цвета, Франсуаз и Винки оказались на еще одной оживленной улице. Мимо проносились такси, легковые и грузовые машины. Едучи в такси из аэропорта, Винки заметил, что в городе не было видно ни одного дорожного знака, но если они и попадались, то были сломаны, на что никто не обращал внимания, а может, их игнорировали бы в любом случае. Они стояли у бордюра в нерешительности. Мимо пролетали побитые фургоны, битком набитые пассажирами, и стройные темнокожие юноши, высунувшиеся из окна, смеялись и показывали пальцем на небольшую группу туристов из Европы, которые, как Винки, боялись перейти улицу.
— Ты просто должен сообщить всем, что ты есть, — сказала Франсуаз. И пока Винки наблюдал за ней, она прошептала молитву, поставила ногу на пыльный тротуар и просто направилась в самое пекло. Наступило незначительное затишье, и вот уже вокруг нее замедляли ход останавливались или проезжали мимо автомобили, фургоны и мотоциклы. Никто даже не стал сигналить. Франсуаз улыбалась и кричала медведю с противоположной стороны улицы:
— Не так медленно, не так быстро. Вот так.
Жестами она выражала уверенность, которую только что продемонстрировала — голова, наклоненная особым образом, расслабленные, но при этом уверенные руки.
И тогда Винки тоже поставил свою грубо зашитую ногу на дорогу и направился к ее противоположной стороне, без каких-либо происшествий. С тех пор, когда бы он этого ни делал, это было маленькое захватывающее проявление веры; а замедляющие ход и уступающие ему дорогу машины, грузовики и особенно бесчисленные побитые маленькие такси разыгрывали перед ним сцену еще одного чуда Эти бесконечные машины казались безжалостными, они не думали ни о чем и ни о ком, кроме своего пункта назначения, и все же они каким-то образом уступали ему, медвежонку, дорогу, и, каждый раз пересекая ее, Винки чувствовал себя так, будто переходит вброд бурлящий поток жизни и парадокса.