Повесть моей жизни. Воспоминания. 1880 - 1909
Ткачев был не только талантливым публицистом. Большим успехом пользовались его критические статьи и работы, посвященные вопросам философии. Философию он пытался приблизить к пониманию обычного человека. Он разрабатывал оригинальные концепции в философии, социологии, психологии, педагогике. Все, о чем он писал, было ярко, актуально, ново. Но целью жизни Петра Никитича было стремление к революционному свержению деспотического царского строя, и здесь он неизбежно сталкивался с жестоким сопротивлением этого строя. Слежка, обыски, аресты, тюрьма — были как бы рефреном его жизни в России. До побега за границу он почти ежегодно подвергался тюремному заключению.
Последний суд над Ткачевым состоялся в 1869 году. Судили его не за конкретные политические преступления, а за воззвание «К обществу», содержавшее требования студентов, за издание сборника «Луч», за издание книги Э. Бехера «Рабочий вопрос». Правда, в приложении к этой книге Ткачеву удалось напечатать перевод устава 1-го Интернационала, что, по мнению царского правительства, было серьезнейшим проступком. И хотя по совокупности содеянного ему присудили два года и четыре месяца заключения в крепость, в тюрьме он провел около четырех лет.
В начале 1873 года Петра Никитича выслали в материнское имение Сивцево, откуда он благополучно бежал за границу. В Париже он получил статус политического эмигранта. Некоторое время сотрудничал в журнале «Вперед», затем, разойдясь с его редактором Лавровым во взглядах на задачи революционной партии, стал издавать в Женеве свой журнал «Набат». Впоследствии «Набат» превратился в газету, выходившую до 1881 года. Под разными псевдонимами Ткачев продолжал печататься в русской легальной печати. Публиковались его статьи по истории, праву, философии, социологии, экономике, педагогике. Статьи печатались главным образом в журнале «Дело».
К сожалению, жизненный путь этого выдающегося представителя русских революционных демократов не был долгим. 4 января 1885 года в одной из французских клиник 41-летний Ткачев скончался от прогрессирующего паралича мозга, всеми забытый. В Париже у него остался сын от тоже рано умершей его второй жены-француженки. Маленький Пьер Ткачев воспитывался в семье брата жены, рабочего инструментального цеха, и внешне был очень похож на отца. Он не знал русского языка и был уже истинным французом.
К. И. Чуковский писал о Ткачеве как об «одном из самых ярых максималистов народничества, какие когда-либо существовали в России. Его недаром звали якобинцем: ради того, чтобы революция могла произойти сейчас, а не завтра, он предлагал простое и радикальное средство: срубить головы всем без исключения жителям Российской империи старше двадцати пяти лет». Правда, к этому «отрубанию голов» Ткачев призывал в 18-летнем возрасте, находясь в заключении в Петропавловской крепости. Позднее он отказался от подобных призывов, сочтя их слишком радикальными. «Самым свирепым фанатиком» называл его Чуковский, читая «грозные статьи в легальной и нелегальной печати».
Здесь хочется привести слова, сказанные о себе Петром Никитичем: «В течение всей своей литературной деятельности я постоянно вращался среди нашей молодежи, среди наших „детей“. Я сам принадлежу к этому поколению, я переживал с ними его увлечения и ошибки, его верования и надежды, его иллюзии и разочарования, и каждый почти удар, который наносила ему свирепая реакция, отражался на мне или непосредственно, или в лице моих близких товарищей и друзей; с гимназической скамьи я не знал другого общества, кроме общества юношей, то увлекающихся студенческими сходками, то таинственно конспирирующих, то устраивающих воскресные школы и читальни, то заводящих артели и коммуны, то опять хватающихся за народное образование, за сближение с народом, и опять и опять конспирирующих; я всегда был с ними и среди них, — всегда, когда только меня не отделяли от них толстые стены каземата Петропавловской крепости». По-моему эта цитата точно характеризует настроения революционной молодежи XIX века, так называемых шестидесятников. В первую очередь это, конечно, отказ от собственного благополучия, жертвенность во имя достижения главной цели, смелость и нетерпеливое стремление приблизить поскорее «счастье народное». Но головокружительные мечты и стремления сочетались в шестидесятниках с необыкновенным прекраснодушием и наивностью. Пропасть отделяла юношей от горячо любимого ими народа…
Вот как описала внешность другого Ткачева — Андрея Никитича — его двоюродная внучка Татьяна Аньоловна Пащенко: «У мамы в кабинете висел портрет в темной раме, написанный масляными красками. Нам, детям, он казался очень страшным: бледное лицо, черная борода и пронзительный взгляд. Куда ни повернись, эти суровые глаза всюду следовали за тобой. „Мамочка, это Пугачев?“ — спросила как-то Соня. „Почему Пугачев? — засмеялась мама. — Это же дядя Андрюша. Он написал себя сам. Это называется автопортрет?“ — „Разве он художник?“ — „Нет, он даже никогда не учился. Просто врожденный талант“».
Андрей Никитич Ткачев был талантливым человеком. В Петербургском университете он окончил два факультета — юридический и исторический. За какую бы деятельность он ни брался, все ему удавалось.
«Он целый век искал чернил и все чернил, чернил, чернил», — сказал про себя Андрей Никитич. Эта характеристика точно отразила суть его жизненной позиции. Монархические взгляды, скорее всего, были своеобразным ответом Андрея Никитича брату и сестрам, исповедующим революционные идеи. В первой Государственной Думе он сидел на крайне правых, монархических скамьях. Но и в Думе он ничего не сумел добиться. Правда, причина здесь была физиологическая — помешала болезнь. С ним случился инсульт, и, промучившись два года, парализованный и потерявший речь, он умер. Одинокого и беспомощного Андрея Никитича поместила в своей квартире его племянница Татьяна Александровна. Она отвела ему отдельную комнату и наняла специальную сиделку.
Софья, младшая дочь Никиты Андреевича, окончила пансион в Петербурге, а затем курсы стенографии, что в ту пору было модно, да к тому же давало возможность дополнительного заработка. Она стала одной из лучших стенографисток в Петербурге. К тому же Софья прекрасно знала немецкий, французский и английский языки. Вместе со своей сестрой Алиной и их двоюродным братом Николаем Анненским, будущим мужем Алины, они занимались переводами с немецкого и английского языков. В ее переводах увидели свет «История крестьянских войн» Циммермана, «Комедия всемирной истории» Шерра, «Утилитаризм» Милля, «История философии» Льюиса.
В шестидесятые годы XIX века началось движение за право женщин получать высшее образование. Сестры Ткачевы стояли у его истоков. Движение разделилось на две, дополняющие одна другую, партии: «Аристократки» и «Нигилистки». София и Алина принадлежали к «нигилисткам». Собрания, предварявшие образование Высших женских Бестужевских курсов, часто проходили на квартире молодых супругов Анненских. Сестры были избраны секретарями «Общества для доставления средств Курсам».
Софья Никитична вышла замуж за Александра Александровича Криля, по профессии инженера-путейца. Весной 1872 года супруги Крили побывали в Париже, где встречались с революционером-народником Петром Лавровичем Лавровым. Замечу, что Софья Никитична была тогда беременна. Но для нее это обстоятельство не было препятствием ни для рискованного путешествия за рубеж, ни для не менее рискованного возвращения через границу с грузом запрещенной литературы. Слишком велика была уверенность русских революционеров в необходимости и правоте их поступков. Никакие личные соображения не могли остановить их на этом пути.
Из Франции Крили привезли в Петербург программу задуманного Лавровым революционного журнала «Вперед». Петр Лаврович хотел узнать, встретит ли сочувствие будущий журнал у русских революционеров. По приезде Софья и Александр остановились на квартире Анненских. На другой день в квартиру нагрянули жандармы с обыском. Перевернули все вверх дном, но программу не нашли.