Бывших не бывает
– Да, хилиарх, язык твой – враг твой, – усмехнулся Илларион, вполне уловив намек в словах собеседника. – Присядь, нечего изображать статую на ипподроме.
Отец Меркурий пересёк келью и опустился на лавку так, чтобы раненому было удобно на него смотреть. Он уже успел понять, что же случилось с его собеседником. Крепки оказались язычники, раз сумели сломать спину командиру двух сотен катафрактов здешнего властителя. Однако коли не умер сразу, то может и встать со временем, всякое бывало – такие мысли посетили между делом голову бывшего сотника, а Илларион, дождавшись, пока отец Меркурий усядется, продолжил:
– По талантам своим и храбрости ты мог бы стать таксиархом, и кто знает, может, закончить свою жизнь доместиком схол Востока или Запада. Паренёк, в шестнадцать лет вставший в строй, а в восемнадцать уже произведённый в декархи и отмеченный золотой похвалой, способен на многое. И командиром лоха ты стал быстро, только вот беда – в этом чине и застрял. Не любят стратиги, когда пехотный лохаг оказывается прав, не любят… Чтобы забраться наверх, приходится время от времени лизать чью-то задницу. А ты эту истину так и не понял, брат-солдат.
Слова бывшего друнгария лились спокойно и неторопливо, но каждое жгло не хуже калёного железа. Илларион умел бить по больному.
– Я ведь всегда присматривался к тебе, с тех самых пор, как мы шатались по самым тёмным и вонючим дырам, которые для нас умудрились отыскать наш всемилостивейший базилевс и его стратиги, – и я знаю, кто на самом деле командовал «Жаворонками» после гибели таксиарха Николая.
Ты думаешь, почему моя тагма так часто оказывалась рядом с «Жаворонками»? Друнгарий арифм легко может шепнуть кое-что на ушко доместику схол, а если повезёт, то и базилевсу. Не подумай, что я хочу сказать, будто чином хилиарха ты обязан мне, нет, ты стал им сам. Но у тебя нашлись влиятельные недоброжелатели. Именно недоброжелатели; были бы они врагами, ты бы давно стал падалью на обочине дороги или развлёк зрелищем своей смерти толпу на Месе.
– Зачем ты говоришь мне это, брат Илларион? И не боишься ли ты, что о твоих словах узнает хотя бы епископ? – В монастыре святого Георгия, что во Влахернах, бывший хилиарх хорошо научился играть словами и скрывать свои настоящие мысли, но иногда прямота оказывалась лучшим оружием.
– Нет, не боюсь, – ответил епископский секретарь. – У Комнинов руки длинные, но не настолько, чтобы дотянуться до меня тут. Да и что можно найти в моих словах? Только то, что я тайно покровительствовал хорошему солдату и верному слуге базилевса. Не думаю, что даже друнгарий виглы способен найти тут какую-то вину. Кроме того, брат-солдат, я бы не сказал тебе этого, если бы не был в тебе уверен.
В келье стало тихо. Илларион молчал, давая своему собеседнику осознать услышанное, а отец Меркурий ждал продолжения. Несколько долгих мгновений собеседники молча смотрели друг на друга. Первым нарушил молчание хозяин.
– А вот вопрос «зачем» куда более важен… – Положение примотанного бинтами к доске тела не изменилось, но Илларион весь как будто подобрался, а лицом снова стал донельзя похож на хищную птицу.
– И что же ты ответишь мне на этот вопрос? – отцу Меркурию с трудом удалось сохранить выражение спокойствия и безразличия.
– Не будь нетерпелив, мой брат во Христе, – усмехнулся Илларион, не обманувшийся видимым равнодушием собеседника. – Я отвечу, но сначала ты ответишь мне. Согласен?
– Согласен. Спрашивай.
– Вот и хорошо. Скажи, для чего мы вместе глотали пыль в Фиргии, Киликии, Фракии и ещё чёрт знает где?
Для чего сражались в десятке крупных битв и осад, а стычкам давно потеряли счёт? Зачем мы голодали, загаживали своим помётом, частенько кровавым, обочины тысяч дорог и троп, да отмывали задницы от дерьма после боя, за что ты потерял ногу и положил своих верных «Жаворонков» под Поливотом, а, брат-ромей?
– Единая вера, единая мера, единая империя! Един Бог на небе – один базилевс на земле! – как будто кто-то другой произнёс за отца Меркурия эти слова. Для него они значили всё: белённый известью дом под красной черепичной крышей, где он родился и вырос, маленький виноградник, клочок каменистой земли, старые оливы, синеву Пропонтиды [18], маленькую церковь святого Георгия, громаду города на севере, соседей, друзей, товарищей, с которыми он двадцать лет стоял плечом к плечу в строю, сказки, которые когда-то рассказывала ему мама, всё, что было ему дорого, и всё, за что не жаль отдать свою жизнь. Казалось, он давно забыл их в сонном болоте монастыря, где чтили несколько иные догмы, но, как выяснилось, они только ждали своего часа…
– Верно! Так должно быть, и так когда-то было. Но сейчас стало по-другому. Нас заставляли воевать за Комнинов, за великого логофета, за то, что латиняне хозяйничают на землях империи, а Комнины отдают им всё: земли империи, власть, золото веру, всё… И ведь они ещё ничего – вспомни Никифора Вотаниата [19], который отдал варварам всю Малую Азию! И что, мы воевали за них?! Нет, хилиарх, за своих товарищей, за семью, за тот клочок земли за длинными стенами, где стоит твой домик… Где сейчас твой дом, хилиарх?! Где твоя семья?! – Голос Иллариона взлетел чуть не до крика. – Их нет, венецианские наёмники убили их, сожгли твой дом, пока ты воевал с турками. А кто привёл их на священные земли империи? Комнины!
– Вот ты и сказал то, что заинтересует друнгария виглы, брат мой, – ответ отца Меркурия прозвучал спокойно, вот только чего стоило ему это спокойствие! – Но ты прав, я не доносчик. Ты не был бы собой, друнгарий, если бы откровенничал со мной, не зная точно, что я не донесу. – Меркурий чуть помедлил и решительно взглянул в глаза собеседника. – Ты прав: за что мы должны были сражаться и за что сражались на самом деле – совсем разные вещи, – язык его произносил эти слова, а душа корчилась в адском пламени. Хотелось схватиться за меч, убивать, душить, рвать зубами, вот только кого?
«Елена, Николай и Маврикий, мама – их нет и больше никогда не будет, на месте дома – давно остывшее и, наверное, застроенное новыми хозяевами пепелище. Что толку с того, что убийц потом покарали…
Их смерть никого не воскресила! Да, нанял венецианцев базилевс Алексей, но где была гвардия? Почему пьяным наёмникам позволили бесчинствовать? А может, кому-то было выгодно, чтобы венецианцы резвились именно там? Не договариваешь ты, друнгарий, не договариваешь…»
Вслух, однако, ничего не произнёс и продолжил разговор, загнав боль так глубоко, как только смог:
– И правду сказал о том, кто в этом виноват. Я ведь тоже присматривался к тебе, друнгарий. И видел, что не просто так ты больше времени проводишь на войне, чем в Палатии. А также помню историю Иоанна Цимисхия и Никифора Фоки.
– Да, я не ошибся в тебе, – Илларион слабо и осторожно покивал головой: большего ему не позволяли повязки, – только я стараюсь не для себя, а для законного базилевса Никифора Дуки [20], веры и империи.
– Согласен, империи нужен новый базилевс, молодой и энергичный, способный вернуть её былое величие, – отец Меркурий говорил то, что от него и хотели сейчас услышать, но думал о другом.
«Ну, Георгий, всё очень просто: посадить на трон слабовольного мальчишку, а самому править из-за его спины… Дальнейшее известно и случалось не один раз в палатийском змеюшнике – в одно прекрасное утро базилевс Никифор проснётся отдельно от головы, а на троне будет сидеть базилевс Георгий».
Впрочем, обмануть опытного интригана ему не удалось.
– Не прикидывайся идиотом, хилиарх, я не потратил бы три года жизни, чтобы затащить сюда недоумка. Ты не хуже меня знаешь, что мой дальний родич Никифор Дука сопляк и тряпка, если на то пошло, ныне царствующий Иоанн Комнин и его сын Алексей куда лучше! За душой у Никифора нет ничего, кроме самомнения, похоти и стремления к удовольствиям. За него будет править тот, кто посадит его на трон. Не скрою, когда-то я сам мечтал стать базилевсом, но теперь понял свою ошибку. Да и какой из меня базилевс? Я монах, а теперь и калека. Неизвестно, смогу ли я когда-нибудь ходить, – лицо Иллариона оставалось спокойным, голос звучал ровно и уверенно. Казалось, он воспринимал своё увечье как досадную, но не слишком важную помеху своим планам. – Да, раньше я любил ликующие толпы, приветствующие меня, но теперь поумнел и смогу обойтись без этого. Но доживать свою жизнь безногим калекой в монастырской келье я точно не хочу. Я предлагаю тебе, хилиарх Макарий, не просто заменить одного базилевса на другого, да отсюда этого и не сделаешь, – криво усмехнулся Илларион.