Бывших не бывает
– Ошибаешься, – зло усмехнулся отец Меркурий. – Я мужского пола и оттого сукой быть не могу. А вот ты трус, что от боя своего бежит, то истина. Только вернуться ещё не поздно. Я могу помочь.
– Иди ты в жопу, – с той же запредельной усталостью, что и в начале разговора, отозвался Аристарх, отворачиваясь к стене, – дай помереть спокойно.
– И закрыться там изнутри? – усмехнулся отец Меркурий. – Не пойду. Там тихо, темно, тепло, но уж очень воняет. А я вонь не люблю. Гамо́то муни́су! [94] Гамо́то ко́ло су! Давай, гамо́то палиопаидо, отверни морду от стены, соборовать тебя мне всё равно надо, так что не мешай. Без причастия обойдёшься – знаешь, в чём грешен, но каяться не желаешь, гамо́то муни́су! Так что полежи, подумай, хасиклис, что с твоим родным селом без тебя будет. А я буду делать что могу. А ты беги, заяц! Беги от несделанного дела! Ты хоть знаешь, пу́цос, что ждёт сотню? Что ей предстоит? Какие силы пришли в действие и нацелились на неё? Я знаю мало, но даже мне хочется обосраться от этого знания! А ты, вместо того чтобы спросить, решил сдохнуть! Ста архи́дя му! Беги, прячься в смерть, когда всем нужен!
«Он как будто хрюкнул, или мне показалось?»
– Рожу поверни, я сказал! – отставной хилиарх рассердился по-настоящему. – Какой пример подаёшь? Сам подыхай, раз хочешь, но паству мне не смущай! И семью свою тоже! И покайся перед Ним, пока не поздно, хотя бы в мыслях невысказанных. Быть может, Он сжалится над тобой и призовёт тебя быстро и без мучений, раз уж ты решил бежать от своего боя. Он милосерднее меня и может простить твои грехи. Я буду молить его об этом. И о том, чтобы он добавил тебе разума и мужества, раз ты растерял свои!
Отец Меркурий подошёл к двери, открыл её и возгласил:
– Входите, православные!
«Послушается или нет? Хоть в этом смог я до него достучаться или нет? Господи, спаси его, поверни к жизни! Он здесь нужен, нужен и нужен…»
Священник обернулся и не смог сдержать вздох облегчения – староста всё же послушался и теперь лежал на спине, сложив руки на груди.
«Создатель, благодарю тебя!»
Домочадцы Аристарха заполнили горницу. Отец Меркурий тяжело вздохнул, помолчал, повернулся к ложу старосты и возгласил:
– Благословен Бог наш всегда, ныне и присно, и во веки веков! – после чего осенил болящего крестом.
– Аминь! – нестройно отозвались родственники.
Аристарх молчал. В глазах его вновь была лишь тоска да запредельная усталость. Даже злоба и тьма ушли.
«Господи, спаси и помилуй раба Твоего Аристарха! Вразуми его, Господи! Прости его, ибо он солдат, а ты милостлив к нашему не святому братству! Помоги ему, ибо он отчаялся! Дай ему смысл и надежду!»
Взгляд старосты не изменился ни когда отец Меркурий читал Канон, ни когда читал ектенью, ни когда святил елей, ни когда читал Апостола и Евангелие, ни собственно во время помазания. Аристарх просто смотрел в потолок и отличался от покойника лишь наличием дыхания.
«Господи, но почему? Он ведь из того же теста, что и я, эпарх Кирилл, декарх Георгий, дука Варда Вурц. Он сильный, он может справиться, я чувствую, Господи! Вразуми его, пожалей малых сих, которых он всегда защищал!»
* * *Обласканный и дополнительно одаренный отец Меркурий вышел с подворья Аристарха и направился к дому десятника Егора.
«Стыдно! За что они меня благодарили? Я же ничего не добился! Бог не услышал меня, Аристарх как лежал, так и лежит, а они всё равно нанесли подношений. И не взять нельзя! Ну серебро не пропадёт и будет пущено на благое дело: нужны книги, иконы, священные сосуды, да и для школы много чего понадобится, но что делать со снедью? Сам я столько не съем, а нищих, чтобы им раздать, тут нет. Решено – ночью тайно оставлю торбу с едой возле самого бедного дома, какой увижу!
И всё же ты проиграл! А может, нет, и отчаиваться рано? Он ведь на миг вылез из своей скорлупы, в глотку вцепиться хотел… Может быть, Господь ещё смилостивится над ним и над своим недостойным слугой? Как же с такими тяжело – он всё знает… Сам, наверное, много раз вот так орал на уставшего жить… Да и говорил ты, правду сказать, все подряд – наобум словами бросался, как всегда, впрочем – тут никогда не угадаешь заранее… А с тобой Ослиному Члену легко было? Ты же тоже знаешь все заходы. И он знал, что ты знаешь, но ведь сумел! Так что завтра опять пойдёшь, Макарий! И послезавтра. И будешь ходить, пока не вытащишь его или пока он не умрёт. А сейчас надо идти к рабе Божьей Марине – жене декарха Георгия.
Вот только чего же так нога болит? Погода ломается, что ли? Не ко времени, ох, не ко времени!»
У Егора отец Меркурий застал в сборе всё семейство, плюс лекарку Настёну. Она что-то объясняла домочадцам, но тут же замолчала на полуслове, когда Меркурий показался в дверях. Старшая дочь, принявшая сейчас на себя роль хозяйки, хлопотала у печи, а хозяин сидел на лавке и молча слушал лекарку. При появлении священника он поднялся ему навстречу, но взглянул как-то без радушия. Священник размашисто перекрестился на икону, висевшую в красном углу:
– Слава Иисусу Христу!
– Во веки веков, аминь, – нестройно ответили все, кроме Настёны.
– Ты зачем ко мне, отче? – не слишком ласково вопросил десятник Егор, закончив с приветствиями.
– Пришёл свершить соборование над твоей богоданной женой, десятник, – слегка поклонился отец Меркурий.
– Ну да ладно, Егор, пойду я, – нарочито спокойно проговорила лекарка, как-то незаметно оказавшаяся уже возле двери. – Все что надо, я тебе сказала, отвар допреет – девки твои Марьяну напоят, как я велела. А закончится питье, ко мне идут, а то и я загляну попозже к вечеру. – Поклонилась от двери хозяевам и уже почти в дверях удостоила вниманием и самого отца Меркурия. – Не мое дело, но торопишься ты… Бабы наши то ль чего наговорили? Так ты их слушай поменьше – у них языки впереди подола вьются. Не помирает еще Марьяна, да и не помрет уже – рано ее соборовать. А то вон девок напугал только…
Священник оглядел застывшие лица Егорова семейства.
«Малака! Сюда что, тоже добралось это суеверие? О том, что соборуют только безнадёжных? Латинская ересь, будь она неладна! Надо объяснять».
– Постой, почтенная целительница. Хорошо, что ты здесь, а то я уж хотел просить хозяев послать за тобой, – как можно приветливее проговорил священник.
«Не ждала от меня такого! Вон как переменилась – брови аж взлетели, но собой владеть умеет – снова натянула на себя постное личико и смотрит с умеренным интересом, как на забавную зверушку. Хотя я её удивил. Сильно удивил!»
– У нас одно дело – лечить. Тебе – тела, мне – души. А общее дело следует делать сообща! Ты не права, почтенная целительница, упрекая меня в поспешном соборовании, – отец Меркурий слегка поклонился, – но не права не по злобе, а от незнания. Таинством соборования призывается на человека благодать Божия, исцеляющая немощи душевные и телесные. И испрашивается прощение ведомых и неведомых грехов, кои суть первопричина всех немощей. Ответь, ты же целительница, бывают ли люди совсем и во всём здоровые?
– Не бывают! – вопрос Настёне явно не понравился, но лгать она посчитала для себя невместным.
– Так и безгрешных людей не бывает, один Бог без греха, – кивнул священник. – Оттого и соборуются верные, моля о прощении забытых и совершённых по неведению грехов, духовном и телесном исцелении. И больные и на первый взгляд здоровые.
– Значит, все грешны? – грустно улыбнулась лекарка. – И все виноваты?
– Все, – кивнул отец Меркурий, – как и больны все без изъятия. Только по-разному: у одного чирей на заду вскочил, а другой при смерти лежит. И каждому помочь надо.
– И как ты Марьяне помогать собираешься? – прищурилась лекарка.
– Настёна! – рыкнул хозяин дома.
– Погоди, Егор. Тут уже мое дело – в его дела не полезу, но и мешать себе не позволю, если что. У нас с отцом Михаилом любви не было, но и не мешали друг другу… Ну почти.