Заморозки (СИ)
— Но ты-то в Москве?
— Я? Я в Чернозёмске, в кафе «Полёт», ем, пью, веселюсь. Не во мне дело, считай, что я — каприз природы, восемь номеров из семи в «Спортлото» выиграл. Дело в вас. На что вы, каждый из вас, готов, чтобы жить лучше?
— Я готов выпить, — это к нам подошел Петровский из семнадцатой группы, и потянулся за коньяком.
— Ступай, тут не подают, — ответил Женя. Петровский — не самый приятный парень. Из побирушек. Берет в долг и не отдаёт.
— Тебе жалко?
— Тебе — жалко.
— Зажрались вы тут, — сказал Петровский, но когда Женя поднялся, быстро попятился. — Шуток не понимаете…
— Вот наглядный пример, — сказал я. — Всегда и везде найдутся никчемушники, завидующие успешным. Будут подкалывать, будут сигнализировать, будут подставлять ножку. По мере возможности. Поэтому есть смысл прислушаться к умному человеку:
Не стоит вечно пребывать в тени —
С последним рядом долго не тяни,
А постепенно пробирайся в первый
— Это Высоцкий, да? — спросила Нина.
— Владимир Семёнович, точно.
— Ты с ним знаком?
— Не близко. Пару раз встречались в компании.
— И каков он?
— Гений, — ответил я. И пошёл плясать.
Танцевать с девочками мы обычно ходим в наш театр. Раз в неделю в кругу добрых знакомых можно повеселиться и развеяться — после спектакля, вестимо. Там и танцуем — фокстрот, танго, вальс. Иногда устраивается вечер латиноамериканских танцев. В общем, интересно и весело.
А здесь… Ну, как уж умеют. Не учат бурденковцев бальным танцам. А зря.
Музыкой нас обеспечивает ансамбль «Матадоры», из сельскохозяйственного института. А наш «Медпункт» работает в Университете. Играть за деньги институтскому ансамблю в родном институте нехорошо. А в неродном — ничего, можно. Вот и уходят играть к чужим. Хотя это, конечно, «втёмную», официально считается, что играют бесплатно, на энтузиазме.
Ладно, что «Медпункт», что «Матадоры», репертуар примерно одинаков.
— Правда, что это твоя музыка? — спросила меня Лена из второй группы.
— Моя, — ответил я. «Шизгару» потеснил «Гамбит», что есть, то есть. Крутят по западному радио, играют на танцульках, да и сама музыка заводная. Такой и задумывалась.
Поплясал. Вернулся за стол. Глянь, опять идет Петровский, но уже с бутылкой «Русской».
— Я не жадный! Давай, Чижик, выпьем! За наш институт!
— Это можно, — сказал я, и налил себе в рюмку боржома.
— Ты что, нашу водку не любишь? Нашу русскую водку?
— Режим.
— От стакана не развалишься.
— Знаешь, у меня создается впечатление, что ты нарываешься. Хочешь скандал устроить, лучше бы с дракой. Я прав?
— Да причём тут скандал?
— Тебе что-то пообещали? Что тебе могли пообещать такого, что стоит трёх лет общего режима?
— Какого режима?
Я не ответил.
Тут наши с танца стали возвращаться, и Петровский бочком-бочком — исчез.
А Нина Зайцева позвала меня на «медленный танец».
Ладно, танцуем.
— Ты и Высоцкого знаешь, и Аббу, и других. Голова не кружится?
— Отчего бы ей кружиться?
— От высоты заоблачной.
— Достигнутые вершины быстро становятся ровным местом. Воспринимаются как должное. Переезжает в Москву октябрёнок из какой-нибудь деревни, да вот хоть Глушиц, и первое время голова как раз кругом и идёт: троллейбусы, трамваи, а, главное, метро с эскалаторами, как не закружиться голове? Проходит год, другой — и он уже мааасквич, ничем его не удивишь, он три раза в цирке был! Прибавилось счастья? Пожалуй. Но ничего особенного в москвичах вот чтобы да — так нет.
— Ты, может, и с Сичкиным знаком? — подозрительно щурясь, спросила Нина.
— Смотри, нас здесь человек четыреста, или около того. И каждый может сказать, что знаком с Ниной Зайцевой, водку вместе пили. Так и у нас с Сичкиным: были на дне рождения одного хорошего человека, он гость, я гость. Сидели за столом наискосок. Я ему горчицу передал, он мне солонку. Вот и всё знакомство.
— И тебе не хотелось с ним поговорить?
— Я больше слушать люблю.
— А почему он не снимался в «Короне Российской Империи»? Писали же поначалу, что он там будет?
— В тюрьме сидел.
— За что?
— Решили, что уж больно много он зарабатывает. Левые концерты, и всё такое. Потом выпустили, а потом и вообще оправдали, но кино уже сняли без Бубы Касторского, оригинального куплетиста.
— Жалко.
— А уж как Сичкину-то жалко!
Так я и трепался с разными людьми на разные темы. Девочки плясали, к ним всё больше профессура клеилась. Профессора, они тоже люди: выпили, расслабились, стали молодость вспоминать. Конечно, коньяком нашу профессуру не удивишь, особенно клиницистов, у них этого коньяка видимо-невидимо, Сеня Юрьев рассказывал, да и просто догадаться не трудно. Но и им приятно, что студенты, несмотря на временные перебои, сумели уважить дорогих преподавателей. Значит, ценят, значит, уважают. Всякому хочется, чтобы его уважали, будь то профессор, участковый милиционер или воспитательница детского садика.
Приближается полночь. То самое время.
Общество распалось на маленькие группки. От трех до девяти. Вот и ядро нашей первой группы собралось, сорганизовалось и допило-таки водку. Коньяк допили раньше.
— Теперь сюрприз — Надя постучала вилкой о стакан. Звон как звон, не хуже хрустального.
— Что за сюрприз? — спросил простой человек Женя.
— Есть возможность переменить судьбу. Распределиться в Ливию, в госпиталь. В Советский Госпиталь. Со всеми плюсами и минусами.
— Мы же того… Уже распределились.
— Это решаемо.
— И какие плюсы, какие минусы? — это Зайцева.
— Плюсы — интересная страна, интересная работа, возможность получить специализацию. Коллеги — квалифицированные врачи, есть чему поучиться. Госпиталь оборудован на хорошем советском уровне. Заработки не заоблачные, но при известной экономии за четыре года можно заработать на кооператив-двушку, это если одному ехать. Если вдвоем — то и на «двушку», и на «Волгу», в чеках. Фрукты, овощи, мясо, рыба — всего много.
— Почём?
— Недорого.
— А минусы?
— Вдали от Родины, это главный минус. В отпуск можно летать в Союз, но люди часто экономят, отдыхают прямо там, в Ливии. Средиземное море, чистое, тёплое. Второе: Ливия — страна мусульманская, строгая. Никакого алкоголя, никаких шуры-муры с местными. Третье — климат. Жарко там, полгода — за тридцать. Четвёртое, а, может, и первое — язык. Арабский. Многие говорят на итальянском. Так что месяца два-три придется после работы усердно учить язык.
— А как же работать — без языка?
— Найдётся работа, найдётся. Мы же советские люди, всё можем.
— И сколько таких мест? — спросила Лена. — В смысле, в Ливии?
— На нашу группу хватит.
— На всю?
— Даже и на всю.
Ну, это вряд ли. Мы уже прикидывали. Кто-то и здесь устраивается хорошо, кого-то не пускают обстоятельства, кто-то просто робок. От трех до пяти — вот наш прогноз. Я склоняюсь к трём.
— И когда… Когда записываться?
— Не записываться, а писать заявление. Вот по этому адресу, заказным письмом. Образец и перечень документов прилагается, — и Надя раздала отпечатанные листки. — Документы, понятно, в копии, обычной копии, без заверенности. Потом всё равно проверка будет. Да, другим можете давать, можете не давать, но их в списках нет, так что шансов мало.
— А мы, стало быть, есть? — спросила Лена.
— Стало быть, есть, — подтвердила Надя.
— И что, полная гарантия?
— Полную гарантию, как известно, дает страховой полис. Я ведь не вербую, не уговариваю. Просто сообщаю, что есть возможность. А делать попытку, или сидеть на попе ровно, каждый решает сам.
— Ясно, — сказал Женя. — А сроки? Когда подавать заявление?
— Чем раньше, тем лучше. Вопрос будет решаться в августе.
«Матадоры» объявили последний танец. Пора, пора расходиться: у работников общепита рабочий день подходит к концу. Скоро троллейбусы и трамваи разъедутся по депо, а люди не зажравшиеся, чтобы на такси домой добираться.