Спаси меня
– Жуть какая, – передернулась Марго.
Им наконец принесли навороченные гамбургеры.
Скоро выяснилось, что против его назначения выступал Топпер, член совета директоров, прапрадедушка которого основал компанию. Типичный сынок богатеньких родителей, кичившийся своей принадлежностью к состоятельным белым протестантам англосаксонского происхождения. На момент прихода Уилла ему перевалило за пятьдесят, он в третий раз женился на модели «Victoria’s Secret» и плевал на всех и вся, о чем недвусмысленно говорила неоновая надпись на стене его кабинета: «Выкладывайся или проваливай».
Им удалось кое-как просуществовать в состоянии обоюдной ненависти два с половиной года, пока Уилл не затормозил новый фонд Топпера, который тот называл «мой гребаный magnum opus [5]». Постаравшись как следует, Уилл нашел несколько сигналов, предупреждающих об опасности, и совет директоров его поддержал, с минимальным перевесом голосов. После этого Топпер начал сживать его со свету: злословить о нем в барах и на кортах, заводить дружбу с младшими членами его команды, которые не знали, что такое лояльность, и ради следующей ступеньки в карьере зарезали бы собственную бабушку.
Уилл встречался с травлей и посерьезнее – как на предыдущих местах работы, так и в личной жизни, так что Топпер его не пугал. Он продолжал одерживать победы во всех состязаниях на выносливость и заниматься сдержками и противовесами, так что к ним не могла подкопаться никакая Комиссия по ценным бумагам и биржам.
Потом умерла Мо, и для Уилла наступил конец света. А три недели спустя вслед за любимой женой ушел и Берни.
«Ты уже выбери, что для тебя важнее: личная жизнь или карьера», – холодно произнес Топпер, когда Уилл вернулся с похорон Берни, на которые полетел, едва вернувшись из отпуска, взятого после смерти Мо.
Марго замерла, не донеся гамбургер до рта.
– Пожалуйста, скажи, что ты очнулся и послал его подальше.
– Ну, можно сказать и так.
Уилл взял свой гамбургер, хотя есть расхотелось.
– Мы проводили очередное занятие по тимбилдингу в роскошном отеле в Бауэри. Мастер-классы, самоутверждение, развитие личности, а кульминацией должно было стать хождение по раскаленным углям. В то время я еще верил, что хождение по раскаленным углям поможет мне посмотреть в лицо своим страхам и победить собственных демонов.
– О боже!
Марго вернула гамбургер на тарелку и уставилась на Уилла с открытым ртом.
– Но ты же не ходил по углям?
– Собирался, – сказал Уилл. – Ждал в очереди, убеждая себя, что я сильный, я смогу, мне ничто не может причинить вред, и вдруг…
Уилл не верил, что вот так запросто, за гамбургером, рассказывает Марго о самом большом унижении в своей жизни. Об этом знали только Роуэн, от которой у него не было секретов, и Роланд.
Марго схватилась за край стола.
– И что?
– У меня вдруг закололо в груди, я начал задыхаться и очнулся в скорой помощи с подозрением на сердечный приступ.
Марго сочувственно погладила его по руке.
– Бедный… Паническая атака?
– Откуда ты знаешь?
– Так отреагировал бы любой нормальный человек, дожидаясь своей очереди ходить по раскаленным углям. А на доходягу, который год назад пережил инсульт, ты не похож.
Она взяла с тарелки кусочек картошки.
– Топпер уволил тебя за то, что ты не смог пройти по раскаленным углям?
– Нет.
Пусть бы только попробовал – Уилл отсудил бы у него все ливингстон-мерсеровские миллионы. Когда он появился в офисе на следующее утро, пропустив тренировку по кроссфиту, с флакончиком бетаблокаторов в кармане, Топпер очень беспокоился о его самочувствии.
А Уиллу не давали покоя слова доктора из неотложки. Тот заявил, что у него тревожное расстройство. Что он не преодолел свое прошлое, а загнал переживания внутрь, и это закончилось ужасной болью в груди и ощущением, что нечем дышать.
– Мы с Топпером мило поболтали о том, что человек с позитивным отношением способен преодолеть любые трудности.
– Чушь! – не выдержала Марго, яростно жуя картошку.
– Еще какая!
Теперь Уилл понимал, что это глупо, но тогда, до скорой помощи, ему действительно хотелось верить, что можно стать другим человеком, пробегая три раза в неделю полумарафон, совершая рекордное количество отжиманий и читая книги по личностному развитию.
– Затем Топпер напомнил мне о своем кредо, и я вдруг услышал, что говорю: «В таком случае, Топпер, я сваливаю». И вот – я здесь.
– Надо же, какой козел! – с трудом произнесла Марго, откусив большой кусок гамбургера. – Надеюсь, его трастовый фонд лопнул, и он продает батарейки из чемодана на Мэдисон-авеню.
Уилл в этом сомневался, но мысль ему понравилась.
– Давай за это выпьем.
Они подняли бокалы.
– Я устроил себе год карьерного отпуска, только он закончился четыре месяца назад, а я так и не решил, чем заниматься дальше. Ладно, я, пожалуй, поем, а то остынет…
Когда жуешь гамбургер, разговаривать практически невозможно, и он обрадовался, что можно собраться с мыслями, а заодно усовестить Флору, которая сидела, как очень крупный суслик, и пускала слюни ему на ногу.
Подчистив тарелки, они вернулись к прерванной беседе.
– Теперь я разочаровалась в своих ежедневных аффирмациях, – сказала наконец Марго. – Я чувствую себя Топпером в юбке.
– Ну, ты же посылаешь позитивную энергию во вселенную, а не высасываешь ее из всех встречных.
Уиллу и самому не верилось, что он защищает право Марго на позитивные аффирмации, однако сегодняшний день был полон сюрпризов.
– Спасибо за утешение и за то, что поделился своей историей, – сказала Марго. – Я никому не расскажу.
Уилл обрадовался, хотя у них не было общих друзей. И тут же пообещал себе, что никогда не оставит Марго наедине со своей матерью. Мэри будет винить себя.
– Благодарю, – тихо сказал он.
– Я знаю, каково это – не вписываться в окружение, – сказала Марго, макая картошку в кетчуп. – В школе… это было невыносимо… девочка, у которой умер отец…
Уилл понимал, что она имеет в виду, хотя он выделялся по другой причине. Его отец был жив, и Уилл приходил в школу с понурым лицом, втянув голову в плечи, и они с Роуэн не могли пригласить друзей к себе домой. Это тоже было невыносимо, но он и так рассказал Марго слишком много о своем прошлом.
– Я понимаю, как это тяжело, особенно потому, что тебе его так не хватало. Мне кажется, теперь ты легко сходишься с людьми, – заметил он, радуясь возможности сменить тему. – По-моему, ты знаешь весь Северный Лондон.
– Это из-за того, что у меня нет семьи, – сказала Марго, признавая свое поражение и отодвигая модную эмалированную мисочку с остатками картошки. – Хотя я впускаю в свою жизнь много людей, никто из них не помнит меня ребенком: каким было мое первое слово, почему я так боялась воздушных шаров.
– А я боялся песка, – несмело улыбнулся Уилл. – Меня приходилось нести на пляж на руках.
– Это странное, неприкаянное чувство: ты никогда не можешь вернуться домой, потому что дом – это ты одна в своей квартире.
Марго повернулась к нему в профиль, и Уилл на секунду подумал, что она сейчас заплачет. Нижняя губа задрожала, но она сделала над собой нечеловеческое усилие, и ее черты разгладились.
– Все говорят, что мне повезло иметь квартиру в Хайгейте, а я бы предпочла, чтобы родители были живы, и у меня не было этого наследства.
– Понимаю, это банально, и не хочу сказать, что твои страдания – пустяки, только бывают такие родственники, от которых хочется бежать куда глаза глядят, – осторожно произнес Уилл, чувствуя себя как на минном поле. – Кроме того, сходиться с людьми – настоящий талант. Я этого не умею. Можно, я отдам Флоре остатки картошки?
– Валяй, – устало ответила Марго, огорченная и своим поражением в споре о человеческой еде для Флоры, и общим направлением беседы. – У меня есть друзья. Правда, в последнее время я от них отдалилась.