Мой лучший враг
Антон с Цапой ушли за лестницу и стали шебуршиться под столом. Я заметила, что Антон хромал на левую ногу.
– Умывальник – вон там, только ты его поддерживай одной рукой, а то, когда вода льется, он с гвоздя сваливается, – Серега стал объяснять мне здешние распорядки, – а в туалет приходится на улицу чапать. Вот только там досочка одна сгнила, третья по счету от рулона с бумагой, ты смотри, не наступай на нее, а то отправишься в путешествие в запредельную бесконечность…
Я кивнула. Третья досочка от рулона. Я запомнила.
Я подошла к умывальнику, и, придерживая его одной рукой, кое-как умылась и прополоскала рот зубной пастой.
Затем присоединилась к мальчишкам и стала лазить под столом и по шкафам в поисках еды.
В шкафу мы нашли пару банок тушенки, а под столом мешок с картошкой.
– Вот и еда! – обрадованно воскликнул Серега, – сейчас наварим картохи да с тушенкой! Ммм…
– Голодно, что аж селезенка бьется! – бодро выкрикнул Рома. – Это мой батька любит повторять!
Рома перелил воду из канистры в красную кастрюлю, которую мальчишки почему-то звали дамой.
«Подайте сюда даму!»
«Поставьте даму на огонь!»
«А дама не выкипит, если поставить ее на самую большую конфорку?»
Потом мы быстренько почистили картошку и поставили и кинули ее в кастрюлю. Простите, в даму. Когда она сварилась, Рома слил воду, Антон открыл банку тушенки и вывалил ее в следом за картошкой.
– Теперь это как-то надо потолочь, – задумчиво произнес Антон.
– А мой батька рассказывал, что в молодости мог сырую картошку раздавить руками! И она у него схлопывалась и становилась как вареная! Сейчас покажу, только я на сырой не умею…– Рома запустил руки в кастрюлю.
– Эй-эй! – запротестовал Антон. – Убери свои грязные руки от нашей дамы! Вон, дама вся покраснела!
Рома обиженно надул губы и убрал руки.
Мы облазили всю кухню сначала в поисках толкушки, а потом перерыли все еще раз, уже ища что-нибудь, что могло заменить толкушку. Но ничего не нашли. В конце концов, мы стали использовать с этой целью бутылку из-под пива. Как следует промыв, мы пустили ее в дело. И вскоре блюдо было готово. Мы сомнением смотрели на буро-серую массу в кастрюле.
– Выглядит как-то не очень, – сморщилась я.
– Ну, как говорит мой батька, обед брюха не ищет, хлеб за брюхом не ходит! – сказал Рома и стал придвигать кастрюлю ближе к себе.
Мы сели за стол, навалив каждому в тарелку по кучке серой жижи.
Все тоже сначала подозрительно смотрели в тарелки, нюхали бесцветную массу и тыкали в нее вилкой. Но на вкус было очень даже ничего.
За едой я возобновила наш разговор, который мы прервали из-за готовки.
– О какой войне вы говорили? – спросила я.
Серега серьезно посмотрел на меня.
– Рома рассказал нам про тебя. Что тебе тоже приходится… Убегать. От них. Как и нам. Так что мы все здесь в одной лодке. Война... Несладко нам приходится, запредельно несладко!
– Убегать… От кого? Какая война? – мне нужно было услышать это от них. Я хотела убедиться. Неужели все здесь – как и я – стали жертвами садистских проделок Стаса?
Наступила неловкая пауза. А потом Серега громко воскликнул:
– Война с падальщиками!
– Койоты, – прошептала я. Стас и его стая. – Неужели их до сих пор так называют?
– Откуда знаешь, что до сих пор? – подозрительно покосился на меня Серега. – Цапа сказал, ты же вроде новенькая в этой школе?
– Я уехала на три года. С первого по пятый класс я проучилась в ней.
– Но падальщики появились позже, – Серега стал загибать пальцы, считая года.
– Не имеет значения, – быстро сказала я. – Не хочу даже слышать о Стасе. На время каникул я хочу забыть его имя.
– Ха! ты что, думаешь, они нападают только в школе? – усмехнулся Рома. – Улица – вот инструмент для воплощения основных их садистских фантазий. Школа ограничивает во многом. А на улице можно спокойно бить, резать, вешать, топить – и никто тебе и слова не скажет. Наш городок маленький, от них негде спрятаться. Они везде тебе достанут.
– Меня пока никто не вешал, – покачала я головой. – Пока что только достают… На стороне. Расклеивают фотографии, распространяют грязные слухи, сплетни.. Видео пересылают.
– Еще повесят! – успокоил меня Серега. – Они всегда начинают с этого. С интернета и телефона. Знаешь, зачем?
– Отделить овечку от стада, – вздохнула я.
– Ну, типа того. А нападут они позже. Так что жди.
– Ну, спасибо, успокоил, – усмехнулась я.
– Не переживай, – с жалостью посмотрел на меня Рома. – Сейчас – поздняя осень. Хищники впадают в спячку. На улице они тебя не тронут до самой весны. Пока не стает снег. Могут тронуть только в школе, но то, что они делают в школе – это цветочки. Ты еще не представляешь, на что способен Стас Шутов.
Я сглотнула. От его слов по телу пробежали мурашки.
Серега, услышав последние слова, комично затрясся всем телом, засунул руку за ворот футболки и зачесался.
– Ууух, у меня от этого имени и фамилии мурашки бегают и все тело чешется. Скажи это еще раз!
Рома выкрикнул:
– Стас! Стас Шутов!
– Уууух!! – Серега задрожал и зачесался с удвоенной силой. – Еще!!
– Стас Шутов! Стас Шутов! Стас Шутов!
– Ууух! Ууу-ррр!!!! – Серега с ожесточением чесал себя всего.
– А ну прекратите фигней страдать, долбокряки!– грубо прикрикнул на них Антон.
– А мой батька говорит, что чесаться полезно, – обиженно пробормотал Рома, – батька говорит, что если много чесаться, можно не мыться!
Он зашипел Сереге на ухо:
– Стас-с-с Ш-ш-утоф-ф!!!
Серега запустил обе пятерни в волосы и стал начесывать голову.
Антон хлопнул по столу. Мальчишки перестали дурачиться и занялись едой.
– Что же он может сделать такого кошмарного? Что может быть хуже того, что он уже настроил против меня всю школу?
Мальчишки задумались.
Антон сказал:
– Ну, пока что не всю… Мы, например, даже не в курсе, что с тобой там происходит. А на счет того, что может быть хуже… Хм. Стас однажды так вывернул мне пальцы рогатиной, что они теперь не складываются. Смотри!
Он показал мне сложенные вместе указательный и средний пальцы. Они и правда были странно вывернуты и не соприкасались.
– А мой зад, – пискнул Серега, – уже столько раз испытывал горечь столкновения с его тяжелыми ботинками, что уже стал тверже чугунной сковородки! Хочешь потрогать?
– Нет, спасибо, – быстро сказала я.
– А еще он мне бок поджег, – Серега задрал футболку и продемонстрировал здоровенный шрам в области ребер.
– А меня он однажды башкой в костер сунул, – сказал Рома. – У меня до сих пор брови не могут отрасти, видишь?
Он пошевелил своими половинчатыми бровями, на которых я смогла разглядеть маленькие шрамы.
– А с Антоном они знаешь, что сделали однажды? – спросил Серега, давясь от смеха. – Затащили в туалет, нарисовали ручкой на лбу член и заставили на камеру говорить… Эээ… Тох, чего ты говорил? Меня зовут Антон Чернышев, и я хромой член. Так вроде?
Серега с Ромой засмеялись. Антон сидел чернее тучи.
– Это видео потом всем передали.
– А что, если бы он не согласился говорить? – спросила я.
Антон криво усмехнулся.
– Они обещали сложить мне рогатиной еще два пальца. А мне и имеющихся двух хватило!
– А Ромку, – Серега продолжал давиться от смеха, – поймали как-то, сунули в руки табличку со словами: «Я дрочу на Нину Григорьевну» и сказали улыбаться. Чем-то тоже пригрозили. Его пофоткали, а фотки потом расклеили по учительской. Вот такие дела.
– А Сереге, – подал голос Ромка, – Сереге на камеру труселя на башку натянули. А у него они такие смешные, с человеком-пауком. Красненькие. Было очень смешно.
– Больно, между прочим, – обиделся Серега. – Все потом натерлось и покраснело. – Да, вот сейчас если рассуждать, дык все таким смешным кажется. Но в тот момент не до смеха, запредельно не до смеха. А иногда они вообще зверствуют, когда у них плохое настроение и им нужно на ком-нибудь оторваться.