Деньги пахнут кровью
«Боже мой, только не это!» – от перспективы соприкоснуться со слюнявыми губёнками этой чушки меня бросает в дрожь.
– Аделаида, не? – Смотрю на неё невинными глазами.
Девка нахмуривается и злобно сверкает глазами.
– Не угадал? – грустно уточняю я. – Может, Ефросинья?
Гостья рычит.
– Опять не то? Степанида?
В мою голову летит подушка.
– Верка я, Верка, – орёт гостья. – Мы с тобой уже три месяца встречаемся. Ах ты, алкаш проклятый.
«Кто бы говорил», – скромно замечаю про себя.
– Да ладно, не кипешуй, пошутил я, – улыбаюсь Вере.
– Шутки у тебя, однако, – ворчит гостья, успокаиваясь. – В следующий раз я над тобой пошучу.
«А следующего раза не будет», – продолжаю мысленный диалог с посетительницей.
– Теперь я тебе фиг дам в ближайший месяц, – злобно улыбается девка.
«Слава Богу! Господи, спасибо!»
– Договорились, даже не знаю, как я это перенесу, – печально вздыхаю я. С трудом удерживаю губы, готовые расплыться в широкой улыбке.
Посетительница что-то почувствовала и подозрительно посмотрела на меня.
– А может, не будешь меня так жестоко наказывать? – брякнул я. И тут же пожалел об этом. Не дай бог, это чудовище согласится.
– Посмотрим, – поджав губы, ответила гостья.
«Фух, пронесло».
– Ладно, ты пришла, проведала, теперь можно и домой идти, – деликатно намекаю Верке, что пора и честь знать.
– Козел ты всё-таки, Мишка, – рычит гостья. – И не вздумай больше ходить за мной! Всё кончено.
Мысленно аплодирую Вере. Она хватает принесенную чекушку «Столичной», засовывает её обратно в свой потёртый кулек и, гордо вздернув сизый нос шагает к двери, виляя толстой отвислой задницей.
С умилением смотрю на удаляющийся грушеобразный силуэт своей «девушки». С силой дёрнутая дверь хлопает, как пушечный выстрел, навсегда разделяя меня с бывшей «невестой».
«Прощай, любимая. Мы разошлись, как в море корабли. Как мне будет не хватать твоей одутловатой рожи, мутных глаз и толстой жопы».
– Кто это так дверью хлопает? Был бы здоров, набил бы уроду морду, – недовольно ворчит проснувшийся от удара сосед.
– Забудь, у неё просто синдром алкогольной абстиненции, осложнённый плохой наследственностью, – ответил я. – Наплюй и живи дальше.
– Поссорились? – сочувственно спрашивает парень.
– Было бы с кем, – успокаивающе машу рукой.
Встаю с постели и, пошатываясь от слабости, подхожу к окну. На улице стоит лето или поздняя весна. Деревья уже окутались сочной зелёной листвой. Веточки слегка покачиваются под порывами ветра. На скамеечке сидит дедушка с родственниками. Мимо проходит женщина, ведущая за руку весело прыгающего ребёнка. Идут смеющиеся девушки. Неторопливо шагает парень, увлечённо поедающий мороженое в вафельном стаканчике.
«Здравствуй, новая жизнь! Теперь я не допущу прошлых ошибок. Всё ещё только начинается!»
Глава 3
Ординаторская хирургического отделения 17-й больницы.
– Валерий Петрович, а может, всё-таки расскажем об этом уникальном случае? Ведь это сенсация! За сутки у больного полностью затянулось ножевое ранение. Только шрам остался. Это же чудо! Мы можем прославиться на весь мир.
– Леночка, девочка моя, ты ещё наивный ребенок. Как только мы заявим о чуде, сразу же станем шарлатанами и мошенниками, жаждущими дешёвой сенсации. Ты думаешь, мы что-то сможем доказать этим твердолобым, мнящим себя светилами медицины? Ни-че-го! Такого быть не может, и всё! И правильно. Если бы я сам это своими глазами не увидел, то же самое бы сказал. Лена, мне два года до пенсии осталось. И я хочу их отработать нормально, без скандалов и прочих сомнительных приключений. Поэтому мы никому об этом не скажем, а выпишем больного через пару-тройку дней. Тем более что он уже почти две недели тут баклуши бьёт, больничное место занимает. А здесь не курорт, а больница. Мы людей должны лечить, а не со здоровыми оболтусами возиться.
– Но, Валерий Петрович, может, подумаете?
– Я уже обо всём подумал. Пациента выписываем и забываем о нём. Всё. Держи язык за зубами. Поняла?
– Поняла. Жалко всё-таки. Может, благодаря ему новая эпоха в медицине могла начаться.
– Не выдумывай! Иди, работай. И чтобы я больше таких предложений не слышал!
* * *Через две недели меня выписали. За мной заехала мама, и я попрощался с соседями: пареньком с травмированной рукой, хмурым пожилым мужчиной, получившим ножевое ранение по пьяни от ревнивой жены, и весёлым толстячком, попавшим к нам после удаления аппендицита.
Двое последних сначала отнеслись ко мне настороженно, увидев говорящие татуировки на теле. Но потом, убедившись, что я не собираюсь «быковать» и нормально общаюсь, растаяли. Поэтому распрощался с соседями душевно.
Мать сложила старые вещи в свою большую брезентовую сумку, а мне выдала мешковатые серые брюки и затёртую чуть ли не до дыр футболку с улыбчивым олимпийским мишкой. Когда-то она была белой, а сейчас стала чуть сероватой. А довольный мишка, выпятивший свою грудь, из-за отвратительного состояния футболки смотрелся гротескно и жутковато.
«И вот это мне предлагается надеть?» – ужаснулся я, рассмотрев одежду, в которой мне предстояло поехать домой.
– Сынок, с тобой всё в порядке? – всполошилась мать, превратно истолковав мою гримасу.
– Нормально, мам, – отмахнулся я. Не стесняясь родительницы, избавился от синих спортивных штанов и майки и переоделся в брюки и футболку.
– Идем?
– Пошли. – Рано постаревшая женщина кивнула. На секунду уставшее и осунувшееся лицо осветилось искренней доброй улыбкой, сделавшей маму моложе. Разгладились морщины, в карих измученных глазах засветилась задорная искорка. Женщина на мгновение словно сбросила с себя груз прожитых лет, перенесенных ударов судьбы и житейских проблем, помолодев лет на двадцать. И сразу стало видно, что она была привлекательной и обаятельной в юности.
«Похоже, сыночек десяток лет жизни ей убавил, урод поганый, и не только он», – отмечаю в уме.
Медленно идём к выходу. Спускаемся по лестнице, проходим сквозь кучку людей и мимо врача в коридоре. Открываю скрипнувшую дверь. Ласковое весеннее солнце гладит лицо тёплыми дружелюбными лучиками, заставляя глаза зажмуриться. Уличный воздух бодрящей волной врывается в легкие, даря ощущение прохлады и свежести.
– Чего застыл, Мишенька? – Мама обеспокоенно касается локтя.
– Ты не представляешь, мамуль, как здорово после этой больницы выйти на улицу и вдохнуть полной грудью.
– Почему? Представляю. Только ты больше эту водку проклятую не пей. И дружков своих, бандитов, брось. Сейчас повезло – живым остался и здоровым, наверное. А доктор сказал, чуть бы левее ударили, и всё, хоронили бы. – Мамино лицо некрасиво морщится.
Женщина утыкается мне в грудь, сдавленно всхлипывает и с трудом удерживается, чтобы не разрыдаться. Девушка в ярком красном платье с белыми узорами – цветами, лохматый мужчина в сером костюме, заходящие в больницу, кидают на нас любопытные взгляды, но, встретившись с моими глазами, смущенно отворачиваются в сторону.
– Мамуль, ну чего ты, перестань, всё наладится. – Моя ладонь неловко гладит всхлипывающую и прижавшуюся женщину по каштановым волосам с уже видимой сединой у корней.
Матушка отстраняется. Её глаза наполнены влагой.
– Обещаешь? – Женщина смотрит на меня с отчаянной надеждой.
– Говорили уже, – морщусь я. – Обещаю, конечно.
Мать аккуратно снимает подушечками пальцев слезинки в уголках глаз, готовые прокатиться прозрачными дорожками по щекам.
– Извини, я что-то совсем расклеилась. Просто когда узнала, что тебя ножом ударили, сердце чуть не оборвалось.
– Ничего страшного, мам. Я всё понимаю.
Женщина берёт меня под руку, и мы идём к остановке. Мой взгляд жадно скользит по московской улице. По дороге проносятся юркие «жигули», громоздкие «Волги», вместительные рафики, советские внедорожники – уазики, МАЗы, КамАЗы и ни одной иномарки. Зелёные деревья, уютные скверики, Москва ещё не превратилась в бездушный мегаполис из стекла и бетона. Люди с открытыми лицами, смеющиеся дети, весёлая молодёжь. Ни одного озлобленного и убитого бытовыми проблемами лица. Рекламы нет, вообще никакой. И от этого город кажется чище, уютнее и добрее. Даже время здесь, по сравнению с современной Москвой XXI века, течёт медленнее и размереннее. А дышится легче и свободнее.