Шелкопряд

Когда Робин, сама не своя, наконец-то появилась из спальни, она сообщила жениху, что Страйк нашел труп исчезнувшего человека. Врожденное любопытство тянуло Мэтью в одну сторону, а неприязнь к Страйку, возмущение оттого, что сыщик осмелился воскресным вечером побеспокоить Робин, – в другую.
– Приятно слышать, что за целый вечер ты хоть к чему-то проявила интерес, – съязвил Мэтью. – Я же знаю, что состояние здоровья моей мамы нагоняет на тебя только смертную тоску.
– Лицемер несчастный! – ахнула Робин от такой несправедливости.
Конфликт разгорался устрашающими темпами. Приглашение Страйка на свадьбу; глумливое отношение Мэтью к работе Робин; на что будет похожа их совместная жизнь; чем один обязан другому. Робин пришла в ужас от того, как быстро самые основания их отношений были вытащены на свет для пересмотра под аккомпанемент взаимных упреков, но она не отступалась. Ее охватило знакомое чувство гнева и досады по отношению к двоим мужчинам, которые только и присутствовали в ее жизни: к Мэтью, не способному понять, как много значит для нее эта работа, и к Страйку, не способному оценить ее возможности. (Хотя… обнаружив труп, он дал знать именно ей… Робин сумела как бы невзначай спросить: «Кому еще ты рассказал?» – и он ответил: «Только тебе», ничем не показав, что знает, насколько для нее это важно.)
Мэтью между тем был уязвлен до глубины души. В последнее время ему открылось нечто такое, на что даже нельзя жаловаться, а можно только закрывать глаза: до того как Робин начала работать у Страйка, она всегда первой делала шаг к примирению, первой извинялась, но ее мягкий характер словно затвердел от этого проклятого, дурацкого рода занятий…
У них в квартире была только одна спальня. Робин сняла со шкафа сложенные там запасные одеяла, взяла с полки постельное белье и заявила, что ляжет на диване. В полной уверенности, что надолго ее не хватит (спать на диване было жестко и неудобно), Мэтью даже не стал возражать.
Напрасно он думал, что вскоре она успокоится. Наутро при виде пустого дивана ему сразу стало ясно, что Робин уже ушла. Мэтью вскипел. Она сорвалась на час раньше обычного и, вне сомнения, умчалась на работу; его воображение (вообще говоря, Мэтью не отличался живым воображением) рисовало этого жирного урода, который впускает ее не в агентство, а в свою квартиру этажом выше…
 
19
…я тебе открою
Ту книгу черного греха, что спрятана во мне.
…ведь сей недуг – в моей душе.
Томас Деккер.
Благородный испанский воин
Страйк поставил будильник на более ранний час, чтобы спокойно поработать, не отвлекаясь на клиентов и телефонные звонки. Проснулся он легко, принял душ, позавтракал, с особой тщательностью прикрепил протез к сильно распухшему колену и через сорок пять минут после пробуждения уже входил, прихрамывая, к себе в контору с недочитанными главами «Бомбикса Мори» под мышкой. Одно подозрение, которым Страйк не стал делиться с Энстисом, настоятельно требовало как можно скорее завершить знакомство с текстом.
Заварив себе крепкого чая, Страйк уселся на место Робин, где было самое лучшее освещение, и начал читать.
Убежав от Резчика и войдя в заповедный город, Бомбикс решил избавиться от своих попутчиц – Суккубы и Пиявки. С этой целью он, к общей радости, пристроил их на работу в бордель. Дальше Бомбикс пошел один, вознамерившись разыскать именитого писателя Фанфарона, к которому хотел определиться в ученики. В темном переулке к Бомбиксу подошла демонического вида рыжеволосая женщина, которая несла себе на ужин связку дохлых крыс. Опознав Бомбикса, Гарпия позвала его в гости; оказалось, что живет она в пещере, усыпанной крысиными черепами. Страйк пробежал глазами растянутую на четыре страницы эротическую сцену, в которой Бомбикса, свисающего с потолка, лупцевали розгами. Затем Гарпия, на манер Пиявки, захотела присосаться к груди Бомбикса, но тот, даром что подвешенный к потолку, сумел ее отогнать. Из сосков Бомбикса струился ослепительный, сверхъестественный свет; Гарпия, зарыдав, тоже обнажила грудь, но оттуда потекло нечто бурое и липкое.
Страйк нахмурился. Мало того что стиль романа теперь стал пародийным и, по его мнению, назойливым до тошноты, так само повествование уже полыхало злобой, если не откровенным садизмом. Неужели Куайн угробил многие месяцы, а то и годы, чтобы побольнее ранить и оскорбить как можно больше людей? Что у него было с головой? И можно ли считать безумцем человека, который мастерски владеет слогом, пусть даже на весьма изощренный вкус?
Отхлебнув еще не остывшего и приятно чистого чая, Страйк продолжил чтение.
Когда Бомбикс, содрогаясь от омерзения, уже собирался покинуть дом Гарпии, в дверь ворвалась новая героиня, Эписин, которую рыдающая Гарпия представила как свою приемную дочь. Эта девушка, у которой из-под хитона выглядывал пенис, твердила, что они с Бомбиксом – родственные души, не чуждые как женского, так и мужского начала. Она предложила Бомбиксу насладиться ее телом гермафродита, но для начала – ее пением. Считая, видимо, что у нее дивный голос, она залилась тюленьим тявканьем. Бомбикс заткнул уши и вынужден был спасаться бегством.
В центре города, высоко на холме, Бомбикс впервые увидел Замок света. Только он двинулся крутыми улочками в ту сторону, как из темной подворотни его окликнул лилипут, назвавшийся писателем Фанфароном. Брови у него были точь-в-точь как у Фэнкорта, мрачное выражение лица и глумливые манеры – точь-в-точь как у Фэнкорта; «наслышанный о несравненном таланте Бомбикса», Фанфарон залучил его к себе на ночлег.
В доме потрясенный Бомбикс увидел прикованную цепями девушку, которая что-то писала за кабинетным столом. В очаге лежали раскаленные клейма с фразами из гнутой проволоки, как то: «безнадежнейшая тупица» и «златоустные сношения». Не иначе как рассчитывая повеселить Бомбикса, Фанфарон поведал, что засадил свою молодую жену Чучелку писать книгу, чтобы самому без помех создавать очередной шедевр. К несчастью, объяснил Фанфарон, Чучелка не проявляла должных способностей, а потому заслуживала наказания. С этими словами он достал из огня раскаленное клеймо, но Бомбикс под адские вопли Чучелки выскочил за дверь и сломя голову бросился к Замку света, где рассчитывал найти убежище. Над входом было начертано: «Фаллус Импудикус», но на стук Бомбикса никто не ответил. Тогда он решил обойти замок кругом и в окне увидел нагого лысого мужчину, стоящего над трупом золотого юноши, чье тело было изувечено бесчисленными ранами, струившими тот же ослепительный свет, что и соски Бомбикса. Возбужденный пенис Фаллуса истекал гноем.
– Привет!
Страйк вздрогнул и оторвался от рукописи. Перед ним стояла Робин, в своем неизменном тренче, раскрасневшаяся, с длинными золотисто-рыжеватыми волосами, тронутыми падающим из окна утренним светом. В этот миг Страйку даже подумалось, что она чудо как хороша.
– Что так рано? – наобум спросил он.
– Спешила узнать новости.
Она сняла пальто, и Страйк отвел глаза, мысленно проклиная себя за идиотизм. Разумеется, она выглядела неплохо, да к тому же появилась неожиданно, когда перед ним маячил образ нагого лысого мужчины с торчащим воспаленным пенисом…
– Еще чаю заварить?
– Да, будь добра, – ответил Страйк, не поднимая взгляда от рукописи. – Через пять минут. Хочу покончить с этим… – И он вернулся в причудливый мир Бомбикса Мори, словно вновь нырнул в отравленную реку.
Пока Бомбикс глазел через окно замка, ошеломленный кошмарным зрелищем Фаллуса Импудикуса и мертвого тела, его окружили стражники в капюшонах, грубо скрутили, поволокли в замок и, поставив перед Фаллусом Импудикусом, раздели догола. К этому времени Бомбикс, чей живот успел вырасти до невероятных размеров, уже готов был разродиться. Фаллус Импудикус отдавал грозные приказы страже, и Бомбикс по наивности решил, что ему готовят торжественный прием.