Шелкопряд

Элизабет взглянула на Страйка: тот не сводил с нее глаз.
– Что? – только и спросила она.
Когда, интересно, пронеслось у него в голове, подробности убийства Куайна прорвутся в прессу? Плотина уже на пределе, да и Калпеппер не дремлет.
– Неужели Фэнкорт опустился до кровавого возмездия, когда вы предпочли ему Куайна?
Опустив взгляд на пиалу с красной жидкостью, Элизабет резко отставила ее от себя.
– Мы с ним были близкими друзьями, очень близкими, но он полностью прекратил общение, когда я отказалась разорвать контракт с Оуэном. Фэнкорт делал все возможное, чтобы опорочить мое агентство в глазах других писателей, распускал слухи, что я бесчестная, беспринципная особа. А ведь он знал, что у меня есть священный принцип, – твердо сказала она. – Написав ту пародию, Оуэн не совершил ничего такого, чего не делал бы Майкл по отношению к своим собратьям по перу. Разумеется, я горько сожалела о последствиях, но это был как раз тот случай, один из немногих, когда я сознавала, что Оуэн морально чист.
– И все же для вас, наверное, это был болезненный выбор, – сказал Страйк. – Как-никак вы познакомились с Фэнкортом даже раньше, чем с Куайном.
– На сегодняшний день мы с ним дольше враждуем, чем когда-то дружили.
Довольно расплывчато, заметил про себя Страйк.
– Только не подумайте… Оуэн не всегда… не всегда был насквозь порочным, – беспокойно добавила Элизабет. – Знаете, у него был пунктик и в жизни, и в творчестве: мужское начало. Иногда это служило просто метафорой созидательного гения, но чаще виделось как преграда для художественного самовыражения. В центре сюжета «Прегрешения Хобарта» стоит Хобарт, носитель как мужского, так и женского начала. Он должен выбирать: стать родителем – или отказаться от литературы; убить свое дитя – или бросить свое детище. Но когда в реальной жизни дело дошло до отцовства… поймите, Орландо не могла стать… никто бы не пожелал себе ребенка, который… у которого… но Оуэн ее любил, и она отвечала ему тем же…
– Что не мешало ему раз за разом уходить из семьи, чтобы развлекаться с любовницей и сорить деньгами в дорогих отелях, – вставил Страйк.
– Да уж, не самый образцовый отец, – сказала Элизабет, – но дочь была ему дорога.
За столом наступило молчание, и Страйк решил не нарушать его. Он не сомневался, что Элизабет Тассел, соглашаясь на вторую беседу, равно как и прося о первой, преследовала собственные цели, и намеревался выяснить, в чем они заключаются. Поэтому он ел рыбу и выжидал.
– Полицейские спрашивали, – сказала в конце концов Элизабет, когда его тарелка почти полностью опустела, – не шантажировал ли меня Оуэн.
– В самом деле? – спросил Страйк.
В ресторане стоял звон и гвалт; на улице бушевала метель. Страйк отметил все то же явление, о котором он рассказывал Робин: подозреваемый жаждет объясниться повторно, беспокоясь, что с первой попытки не произвел благоприятного впечатления.
– Они установили, что с моего счета на протяжении ряда лет перечислялись значительные суммы на счет Оуэна, – уточнила Элизабет.
Страйк промолчал. Его и в прошлый раз удивило, что она с готовностью оплачивала гостиничные счета Куайна.
– Не знаю, откуда у них такие мысли. За что меня шантажировать? – Она скривила ярко-алые губы. – Моя профессиональная деятельность абсолютно прозрачна. Личной жизни у меня, по сути, нет. Безгрешная старая дева, вы согласны?
Страйк рассудил, что на такой вопрос – вероятно, риторический – невозможно ответить, не оскорбив собеседницу, и промолчал.
– Это началось с рождением Орландо, – сказала Элизабет. – Оуэн потратил все свои средства, Леонора после родов две недели провела в реанимации, а Майкл Фэнкорт трубил направо и налево, что Оуэн – убийца его жены. Оуэн сделался изгоем. Родных ни у него, ни у Леоноры не было. Я по дружбе одолжила ему денег на покупку детского приданого. Потом выдала ему аванс, чтобы он мог приобрести закладную на более просторный дом. Затем, когда стало ясно, что Орландо отстает в развитии, потребовались деньги на психиатров. Я сама не заметила, как из меня сделали семейный банк. Получая гонорары, Оуэн всякий раз с помпой обещал отдать мне все долги, а иногда и возвращал пару тысяч. В глубине души, – продолжила владелица литературного агентства, и ее речь полилась рекой, – Оуэн был большим ребенком, то невыносимым, то очаровательным. Безответственный, импульсивный, эгоистичный, на удивление бессовестный, он все же оставался забавным, восторженным и обаятельным. Было в нем что-то щемящее, странно уязвимое, поэтому людям всегда хотелось подставить ему плечо, невзирая на все его выходки. Это чувствовал Джерри Уолдегрейв. Это чувствовали женщины. Это чувствовала я. Положа руку на сердце я не теряла надежды и даже уверенности, что когда-нибудь он создаст второе «Прегрешение Хобарта». В каждой из его чудовищных, жутких книжек всегда находилось нечто такое, что не позволяло сбросить его со счетов.
Тут подошел официант, чтобы убрать посуду. Элизабет отмахнулась от его участливого вопроса насчет качества супа и заказала кофе. Страйк согласился посмотреть десертное меню.
– Как бы то ни было, Орландо – чудесная девочка, – хрипло выговорила Элизабет. – Орландо просто чудесная.
– Угу… ей показалось, – начал Страйк, не сводя глаз с Элизабет, – что она видела, как вы на днях заходили в кабинет Куайна, пока Леонора была в туалете. – Он мог поручиться, что она не ожидала такого поворота и нисколько ему не обрадовалась. – Она и вправду это видела?
Элизабет сделала маленький глоток воды, помедлила, а затем сказала:
– Никто из тех, кого Оуэн приложил в «Бомбиксе Мори», не упустил бы возможности проверить – а вдруг на поверхности валяются еще какие-нибудь мерзкие измышления?
– И что вы нашли?
– Ничего, – сказала она, – потому что в кабинете все было перевернуто вверх дном. Я сразу поняла, что поиски могут слишком затянуться, а кроме того, если уж совсем честно, – она дерзко вздернула подбородок, – не хотела оставлять отпечатки пальцев. Поэтому я просто вошла – и вышла. Мною двигал… наверное, предосудительный… сиюминутный порыв.
По ощущениям Страйка, она сказала все, что приберегла для этого раза. Он заказал песочный пирог с яблоками и клубникой, а потом перехватил инициативу.
– Со мной ищет встречи Дэниел Чард, – сообщил он.
Ее глаза-маслины широко раскрылись от удивления.
– Зачем?
– Не знаю. Если дороги не завалит снегом, завтра поеду к нему в Девон. Но прежде хотелось бы понять, почему в «Бомбиксе Мори» он изображен убийцей белокурого юноши.
– Я не собираюсь давать вам ключ к этому грязному пасквилю. – К Элизабет разом вернулась прежняя агрессивность и подозрительность. – Нет. Не дождетесь.
– А жаль, – сказал Страйк, – потому что уже пошли разговоры.
– Что же получается: дав ход этим бредням, я и так совершила вопиющий промах, а теперь еще должна усугубить его сплетнями?
– Я умею молчать, – заверил ее Страйк, – и не разглашаю своих источников.
Но она лишь уничтожила его ледяным, бесстрастным взглядом.
– А что вы можете сказать о Кэтрин Кент?
– В каком смысле?
– Почему в «Бомбиксе Мори» говорится, что ее логово усеяно крысиными черепами?
Элизабет молчала.
– Я же знаю, что Кэтрин Кент выведена как Гарпия, – терпеливо объяснил Страйк, – более того, я с ней встречался. Ваш ответ всего лишь сэкономит мое время. Полагаю, вам бы тоже хотелось узнать, кто убил Куайна?
– Господи, какая банальная уловка, – высокомерно процедила она. – Неужели хоть раз кто-нибудь на нее клюнул?
– Угу, – буднично подтвердил он. – И не раз.
Элизабет нахмурилась и внезапно – однако, по его мнению, вполне предсказуемо – заговорила:
– В конце-то концов, у меня нет никаких обязательств перед Кэтрин Кент. Если хотите знать, Оуэн просто-напросто грубо намекнул на род ее деятельности: она работает в лаборатории, где ставят опыты на животных. Крысы, собаки и обезьяны подвергаются там гнусным зверствам. Я услышала об этом на фуршете, куда притащил ее Оуэн. Она из кожи вон лезла, чтобы мне понравиться, – презрительно бросила Элизабет. – Я читала ее тексты. В сравнении с ней Доркус Пенгелли – это Айрис Мердок. Типичный мусор… мусор… – пока она кашляла в салфетку, Страйк воздал должное яблочно-клубничному пирогу, – который плавает в интернете. – У нее слезились глаза. – И что, наверное, еще хуже – она хотела, чтобы я приняла ее сторону в конфликте с неумытыми студентами, которые воюют против таких лабораторий. Страшная личность эта Кэтрин Кент.