Жена колдуна — сама ведьма

Настроение портилось еще и из-за того, что я плохо ориентировалась куда мы ехали и как выглядят дома в округе.
Деревня ночью ничем не отличалась от обычных. Как и во всех остальных: возле каждой калитки стоял факел, освещая дорогу позднему гостю и выводя из тьмы леса всех заплутавших к людям. Вот только пламя не трепетало на ветру и запах стоял странный, будто ладон на улице разлили. Да и расстояние между факелами было приличное, будто через два дома висели.
Деревня, небось бедная. Экономят на гостеприимстве.
Сама дорога, что примечательно, была выстлана досками. Это говорило о зажиточности сельчан.
Вот и гадай в ночи, какие люди меня окружать будут.
— Нас ждут, — подъехал ближе к нам Радим и улыбнулся.
Он доволен, что домой вернулся. А вот я напряглась — кто в его доме может нас дожидаться?
Родители, наверное, или более старшее поколение. Может, братья или сестры есть.
На эту тему мы с ним не разговаривали. Он сам по себе молчун. Из него целое предложение трудно вытянуть, а тут на рассказ надо было слов собрать.
Надеюсь, свекровь меня примет, как жену и хозяйку.
Телега въехала во двор. Ульяна сразу спрыгнула с нее и сняла Марьяну. Та уже спала на моих руках, убаюканная дорогой. Помыть бы ее конечно, прежде чем в постель уложить, но будить жалко.
В этот момент Радим из светлицы вышел, оставив дверь в доме открытой. А парнишка лет десяти выбежал за ним с масленкой в руках, крыльцо освещать. Он настороженно посмотрел на нас и нахохлился, как воробей, но продолжил путь хозяину подсказывать.
Муж подхватил меня на руки и понес к порогу, чтобы меня дух дома принял.
За порогом на меня пахнул запах сосны и меда, но ритуал был не закончен.
Возле печи разукрашенной алыми петухами не было старших, поэтому мы одновременно поклонились печи, а потом друг другу.
Все у нас будет ладно, да складно.
— Я в купальне печь затоплю, — раздался детский голос за моей спиной и я с интересом воззрилась на мальчишку.
— Нет, — мотнул головой Радим.
Вихрастый, светловолосый парнишка все моментально понял и побежал готовить воду для быстрого обмывания.
— Завтра баня, — произнес муж. — Поздно, — решил пояснить он и посмотрел на меня.
Хорошо. Поняла. Я сама устала от дороги, как старая бабка и мне сейчас не в купальне париться охото.
— Где мы приживалку положим? — решила я спросить про дела насущные.
— Я в сенцах могу или на сеновале, — подала голос Ульяна.
— А дочь мою куда? — я забрала Марьяну из рук девушки.
— С Митором. На печи. Обе, — он опасливо обернулся, посмотрел на посуду которая стопкой стояла на краю резного стола. — Завтра разберемся, — быстро добавил он и непроизвольно за грудь схватился, нащупывая мой заговоренный песок.
Видимо, его бесконтрольная сила, много ему бед чинила, что он до сих пор нормально говорить боится. Слова в предложения плохо связывает и речь свою как кудель не прядет.
— Спасибо, Хозяин батюшка, — поклонилась ему Ульяна и немного повеселела, что ее в доме оставили, а не за порогом или в сенях.
К ней домовой тоже не должен приставать, да и дочь мою дух не тронет.
— Хозяин, Хозяйка, все готово, — влетел мальчуган в светлицу.
— Спасибо, Митор, — улыбнулась я.
Тот опять скуксился, набычился и на меня, как на врага посмотрел. А потом, как выдал:
— Я не его сын!
Пару секунд я рассматривала милое красное лицо, а потом засмеялась.
Забавный малец вместе с мужем проживает.
— Я знаю. Кровь в тебе чужая, но ты ему явно, как сын, раз на хозяйстве одного оставляет.
У того плечики опустились и взгляд со злого на любопытный сменился. Он повел носом в мою сторону и как-то недоуменно, восхищенно произнес:
— Ведьма что ль?
— Ведунья, — я сняла платок, который прятал мой повойник и короткие волосы.
— Настоящая! — удивленно протянул мальчишка.
— Семислава, — окликнул меня муж.
Пошла к нему, стараясь не задерживаться, чтобы ничего не разглядывать.
В предбаннике было тепло и уже стояла нагретая вода. Мне надобно было мыться с мужем. Ему спинку помочь обтереть и самой грязной не остаться.
Но не я первая начала мыть его, как в моей деревне принято было. Его руки начали аккуратный масаж моей спины. Никакой мочалки, лишь его грубоватые мыльные пальцы и мое уставшее от дороги тело. А он на спине не остановился: каждый пальчик на ногах пощупал, с шеей и ушками моими поиграл.
Меня затопило блаженство. Что-то мягкое, пушистое и искристое поселилось внутри меня и просыпалось лишь рядом с Радимом. Я начинала гореть от его ласк и готова была стать угольком в его руках.
Когда я захотела повторить то же самое, муж усмехнулся и довольно произнес:
— Не продавишь, — он поцеловал мои пальчики и я поняла, что моя рука за его ладонью теряется. — Только грязь размажешь.
Кажется, кто-то в хорошем настроении. Вон какой разговорчивый и охочий до ласк. Дорвался гусак до гусыни.
Я взяла в руки мочалку и тоже хитро улыбнулась.
— А я попробую, — поцеловала его плечо и скрылась за его спиной.
В результате, я была поймана в сладкий плен прежде, чем успела хоть что-то значимое натворить. Но я была не против. Мне нравилась наша близость. Наш огонь, который поглощал все мирское. Наше единение подбрасывающее нас до самого неба.
В спальню меня занесли, закутав в ткань, а потом заставили забыть и про Ульянку и про то, что я хозяйка, и про все остальное.
Мужчина мной наслаждался, ласкал, пробовал, мял как тесто в руках вытаскивая из меня странные звуки шипения, рычания, писки и вскрики.
Только когда в окне появился свет с улицы, меня прижали к груди, нежно чмокнули в макушку и позволили уснуть.
Я и не думала, что способна так соскучиться по нашей близости, что после трудной дороги, готова буду на такие подвиги.
    
11
Проснулась, я дай Боги к обеду. Тело трепетало от сладкой истомы, а сердце от ласк мужниных. С улыбкой встала и на новую спальню свою посмотрела.
Увидела. Впечатлилась. Глаза закрыла.
Свет лился из широкого окна в три сруба, а стекло было настолько чистым будто и не было его вовсе. Наличники смотрели на меня глазками маленьких птичек, которые сидели на тонких ветках дерева. По стенам гуляла роспись из животных леса, плешущейся реки и ярила. Пахло свежим деревом, а все зодчии чудеса блестели своими боками на солнышке, будто дождиком умытые. Кровать на которой я лежала была сделана мастером, который желал хозяевам своего изделия детишек здоровеньких. Все бока и навершие были будто сложены из настоящих яблочек, яблонь и их цветами. Ножки были сплетенными ветвями. Только постель была белой, не вышитой, будто сама говорила о сиротстве на женские руки в этом заповедном тереме.