Жена колдуна — сама ведьма

— Печь была нужна, каравай испечь, похлебку сварить и капусту на вечер поставить, — ответила я.
— Там затворы в комнатах есть. Они жару распространится не дают. Нужно будет посмотреть, не треснуло ли дерево от такого хозяйства, — задрал он нос и все вздрогнули, когда Радим громко отставил от себя кружку с чаем. — Я покажу все, — внезапно голос мальчугана изменился, стал ласковым и заискивающим, — коли послушаешь меня, Хозяйка.
Я улыбнулась. Забавный ребенок.
— Митор, а прежде ты за всем смотрел?
Паренек бросил взгляд на Радима, потом его глазки забегали по помещению. Он явно подбирал слова для ответа.
— Когда как, — нашелся он с ответом.
— Какой ты молодец, — похвалила я ребенка и убрала коняшку дочери из тарелки в которую ту макали маленькие ручки. — Чисто вокруг, светло. Я пока готовила, решила порядок проверить, поняла, что делать здесь почти нечего.
Мальчишка зарделся, на лавке завозился, взгляд отвел и губы поджал.
— Не парню такие хвальбы нужны, — тихо буркнул он.
Посмотрела на мужа. Тот будто специально трапезу не заканчивает и медленно жует остаток каравая, да чаем запивает. Знает, если он из-за стола встанет, то и мы все по делам своим разбежимся.
— А что еще ты делаешь, Митор? — решила я вновь обратиться к мальчику.
Тот молчал и готовился бежать из дома, как только Радим позволит.
— Ученик мой, — раздался рядом мурчащий голос и я сладко зажмурилась.
Нельзя ему разговаривать со мной. Я же чувствительной из-за него стала. Вон сколько слез сегодня пролила, раньше вообще только губы поджимать умела, чувства свои не показывая.
— Митор, ты тоже такую красоту руками делаешь? — удивилась я. — А посмотреть можно?
Тут муж вытянулся, пододвинул корзиночку деревянную для хлеба.
— Ранняя работа. Когда в ученики просился, — разоткровенничался мужчина, а я засияла лицом.
Заметила настороженный взгляд ребенка и аккуратно прикоснулась к рукоделию.
— Мне эта хлебница очень понравилась, потому решила перед Хозяином да на обеденный стол поставить. Такую будет не стыдно перед барином держать.
— Там трещина, — рыкнул он на меня, будто не своим голосом.
Недоволен чем-то.
— Где? — удивилась я.
Тут мальчишка засопел и нырнул под стол, а потом сломя голову прочь бросился.
Я дернулась в его сторону и едва Марьянке ручки не прищемила. Меня муж за рубаху придержал, чтобы я ребенку не навредила.
Мужчина встал с лавки и все мы за ним повторили.
Обед закончен.
Я что-то не то сделала? Сказала не так? Тронула его за старую рану?
Радим еще ничего не поясняет.
— Все будет хорошо, — ответил он на мой обеспокоенный взгляд и ушел.
Ульянка вообще испуганной зверушкой с другой стороны комнаты на меня смотрела.
Вышла во двор. Стала искать парнишку. Походила по саду, по хозяйским постройкам, даже в стог сена залезла и в подклет спустилась. Нигде парнишки не было.
Зато я нарвалась на недовольного мужа.
— Брось, хуже будет, — обдал он меня холодом. — Забудь. Не лезь, — приказал мужчина.
— С ним все будет хорошо? Может, я что не то сказала? Я прощение попрошу. Может ему подарок какой сделать?
Я не знала что происходит и где провинилась, поэтому ждала объяснений. Но мой немногословный муж подошел ко мне, положил руку на мои плечи и тихо, не терпя возражений произнес:
— Все будет хорошо.
    
12
Так и не поняв что случилось, я зашла домой. Марьянка уже сладко спала на лавке, а Ульяна сидела рядом с ней и следила за ее покоем.
— Он вас палкой отходил? — внезапно вскочила девица и подалась ко мне.
— Нет, — мотнула я головой и принялась собирать посуду со стола.
— Как же? Вы ведь его ученика унизили, — девушка смотрела на меня, будто я врала ей. — Мой батя, часто мать бил. За любое неподчинение и слово. А поп наш это поощрал. Говорил, что бабы должны чистоту тела и разума блюсти.
Я вспомнила ту церквушку, которую в прежней деревне посещала пару раз. Да, там был такой противный священник, что сам едва в сушоный изюм не правращался при виде меня. Он в эти дни пуще прежнего про бесов, морочащих люд кричал. Мог еще кадилом так махнуть, что горячие огарочки тело ранили. А стоило скривится, за пострадавшую руку схватиться, как он начинал вопить:
— Бесам слово Божье, что пламя!
Он и как жить "люду честному" диктовал. Бабам на голову платки приказывал надевать и простоволосых девок проститутками кликал. Девицы боялись его проклятий и стали косы в бубель сворачивать, да кокошники подвязывать. Рабами своих прихожан называл, дескать Бог его, который Единый, как овцам безмозглым свои заповеди дает. А поп — это пастырь скота бездушного.
Я его никогда не понимала. Наши боги никогда рабами нас не кликали. И обращались мы к ним, как к родителям своим: кто-то построже бывает, а кто-то готов нас подарками осыпать — все как у людей.
Поэтому и Бога нового не принимала. В церкви стояла, как в избе безхозной и на крест деревянный смотрела, как на знак стихий.
— Глупый мужик тот поп, — пожала я плечами и тяжело вздохнула.
За паренька у меня сердечко болело.
— Ульян, снеси дочку мою на кровать. Сейчас никто спать не собирается, а ей мягко будет.
Она еще раз подозрительно меня оглядела и не поверив мне, отправилась просьбу мою исполнять.
— Не всегда бывает сладко да гладко, — подбодрила я себя. — Нужно и перцу отведать.
В этот момент вошел Хозяин. Бросил на меня взгляд и будто успокоился.
Из-за его волос, которые скрывали его лицо, я плохо понимала что он сейчас чувствует.
— Пошли, — поманил он меня.
В этот момент за спиной раздался тихий всхлип. Это Ульянка уже навыдумывала, как меня наказывать будут и боялась теперь.
— Закончи здесь, Ульяша, — помыла руки, сняла передник и смело к мужу подошла.
Хозяин дверь мне открыл и через двор повел. За калитку и вдоль улицы застеленной деревянным настилом.
Деревня была основана зодчими. Это сразу бросалось в глаза. Все дома были похожи на плетеное кружево. Дорога устлана деревом, а расстояние между теремами было в целый огород, а то и больше. Чтобы дойти до соседей надо было минут десять идти. В каждом дворе было на что поглядеть ведь даже курятники выглядели лучше чем моя изба в деревне. Они не только зодчими были, но и столярами и плотниками и лес сами валили.
Я не успевала разглядывать местное творчество, когда замерла напротив особо красного терема. Этот дом был не просто узорчатым, но еще и крашенным во многие цвета.