Лубянская империя НКВД. 1937–1939

Да бес попутал «сыча». После массовой эвакуации в октябре сорок первого пошарил он в некоторых опустевших квартирах, поднажился. Но не впрок пошло. Вернулись, немного погодя, эвакуированные, и по крайней мере одна, наверно более всего пострадавшая, дама взялась за экспроприатора всерьез. Говорят, он плакал, в ногах валялся… Не помогло. Арестовали, и умер в тюрьме.
Снежные сугробы зимой во дворе не вырастали: имелась снеготаялка, которую время от времени растапливали дровами или углем.
В квартире, кроме нас, жило еще три семьи. Партийный ответственный работник Перекатов с женой; беспартийный ответственный работник Липовецкий с женой и сыном Жоржиком, товарищем детских игр, который был на три года старше меня; наконец, профессор Гиммель-фарб с супругой.
Абрама Яковлевича, профессора, арестовали летом тридцатого или тридцать первого года. Пришли поздним вечером и увели. Не помню точно, в чем его обвиняли, кажется, трафаретно, — вредительство. До суда он не дожил, погиб в тюрьме. Его жена, которую покойный профессор едва ли не боготворил, осталась одна, без средств; детей у них не было. Поступила Любовь Марковна входным контролером в клуб МГУ, где служила до пенсии, достаточно жалкой. Несколько сезонов сдавала угол студентам. Когда начались реабилитации, советовали ей обратиться к властям за материальной помощью, но вдова и думать об этом не хотела. Боялась. Однако при всем сказанном дожила до глубокой старости.
И.Г. Перекатов, бывший шахтер, член партии с мая семнадцатого года, делегат съездов, на которых избирался членом ЦКК, затем Комиссии советского контроля. Человек уравновешенный, немногословный, благожелательный. Бритый череп, тяжелая, умная голова.
От нас Перекатов через год-другой выехал. Говорили, что в период ежовщины он застрелился. Возможно, последнее не соответствует действительности, но 1938 год Иван Григорьевич не пережил.
В предвоенные годы был принят закон, по которому минимальный возраст юношей, призываемых в армию после окончания десятилетки, составлял 17 лет и 8 месяцев, то есть даже в мирное время брали несовершеннолетних. Объяснение просто: при этом ограничении большинство молодых людей после школы не успевало поступить в институт, где полагалась отсрочка, а пополняло ряды Красного воинства. В их числе оказался и Жоржик Липовецкий. Война застала Жоржа солдатом, в Гродно, откуда незадолго до рокового июньского воскресенья пришло его последнее письмо родителям. И всё.
  
Улица Грановского. Охраны
 
Скромные размеры улицы Грановского точнее характеризуются старым (и нынешним) термином «переулок». Зато на ней были расположены: пятый дом Советов, кремлевская столовая, кремлевская же поликлиника с больницей и аптекой. Поликлиника для взрослых фасадом выходит на Воздвиженку. До войны та была переименована в улицу Коминтерна, затем, уже после ликвидации Коминтерна и в связи со смертью Калинина (1946), опубликовали постановление с такой дипломатичной формулировкой: «Переименовать улицу быв. Воздвиженку в улицу Калинина». Коминтерна вроде бы не было.
В доме Советов жили руководящие работники, причем, начиная с предвоенных лет, — и самого высокого ранга, т. е. некоторые члены Политбюро. Одним из старожилов был знаменитый Буденный. Позднее вселились Жуков, Рокоссовский. Рокоссовский до последних лет оставался стройным, не похожим на старика, по внешности приветливым. Василевский… Радостная нотка продолжала звучать через много лет при упоминании им о почетном новоселье в доме 3 (дом Советов), случившемся первой военной зимой. Отвечая Сталину, который интересовался бытом своих помощников, тогда еще генерал-лейтенант отрапортовал:
— Мне предоставлена отличная квартира на улице Грановского2.
Жил в том доме и Хрущев. Когда, уже будучи лидером, он переселился в особняк на Ленинских (Воробьевых) горах, то прописку, видимо, сохранил прежнюю, во всяком случае, голосовать приехал на наш участок. Женщина, член избиркома, рассказывала, что у выхода подстерег Никиту Сергеевича один ее сослуживец и бросился навстречу, желая вручить заявление. То ли споткнулся, то ли охранник среагировал подножкой, но уперся ходатай головой в живот Хрущева.
 
— О чем заявление? — спросил руководитель, когда положение «стабилизировалось», — если по жилищному вопросу, то я смотреть не буду.
— Никита Сергеевич, даю вам честное слово коммуниста, что письмо не по жилищному вопросу!
Прошение все-таки было по поводу жилья.
Особняки же руководителей на Ленинских горах ехидные москвичи прозвали «Заветами Ильича». Действительно, по нашим меркам они были сооружены не без роскоши. Согласно рассказу знакомого строителя, Молотов требовал покрасить стену кабинета в гамму цветов солнечного заката, чего якобы очень трудно добиться.
Молотова поселили на Грановском уже после его падения, предоставив вместе с супругой, Жемчужиной, двухкомнатную квартиру. Всегда тщательно одет, вид холеный и здоровый, невзирая на возраст, взгляд бывает пронзительным. Жена — маленькая, сухонькая, согбенная. Выглядело весьма достойно, как бережно он ее вел под руку.
Не забуду, как однажды вечером столкнулся в переулке лицом к лицу с Вознесенским. Зимнее пальто, богатый меховой воротник. Лицо полное, смотрит важно и хмуро. Это был недолгий период между пребыванием на одном из высших постов и арестом с неизбежной казнью. Это была человеческая трагедия, как ни относись к данному персонажу.
Будучи отрешенным от всех должностей, Н.А. Вознесенский, тем не менее, некоторое время продолжал еще пользоваться вниманием Сталина и даже участвовал в его регулярных «обедах» — ночных застольях. Н.С. Хрущев представляет дело таким образом, что вождь, решая участь своего вчерашнего близкого сподвижника, колебался. На июньском (1957 г.) пленуме ЦК Никита Сергеевич резко нападал на Маленкова за то, что тот вместе с Берией фактически игнорировали желание Сталина назначить «подвешенного» Вознесенского на работу в Госбанк, тянули время и своим влиянием довели дело до гибели Вознесенского.
«Маленков, Достаточно Сталину было бы сказать, как он (Вознесенский) был бы назначен. Кто мог пикнуть?»3.
В своих мемуарах4(кн. 2), надиктованных 12—13-ю годами позднее пленума, Хрущев более подробно обсуждает эпизод с Вознесенским. Он считает, что уступка злонамеренному воздействию, в первую очередь Берии, связана с возрастными изменениями диктатора, его возросшей подозрительностью.
Мне кажется, что до конца жизни Сталина и Берия, и Маленков действовали в абсолютном согласии с желаниями шефа, в том числе и невысказанными прямо, которые они научились безошибочно угадывать; впрочем, эту науку в сталинской школе хорошо освоили все его соратники. А для диктатора проволочка с арестом Вознесенского была игрой, которой он иногда предавался, когда был и на много лет моложе. Именно так обстояло дело с Бухариным, а очень похожий эпизод с участием Берии и Маленкова, относящийся к Реденсу, датируется 1938 годом; к этому эпизоду мы еще вернемся.
Непосредственное мое впечатление от встречи с Вознесенским понять нетрудно. Нашим укладом жизни руководители вообще, а тем паче деятели ранга Вознесенского, содержались на высоте, недосягаемой для обычной публики. Сижу, например, в партере МХАТа на одном из первых представлений «Русского вопроса» Симонова. Спектакль уже начался. Вдруг ощущаю необычное шевеление в зале, затем к откидному креслу стремительно, хотя и аккуратно, подходит невысокий, плотно сбитый молодец и усаживается. Неспроста! Тут же в правительственной ложе справа появляются Жданов и Вознесенский.
Разве можно было увидеть члена Политбюро, пешком идущего по улицам Москвы? Нонсенс. Только на автомобиле, вернее на двух. Вторая машина с людьми, «хвост» — для дополнительной охраны. А за Сталиным — так и два хвоста ездило.
…Въезжает на улицу Грановского кортеж из четырех паккардов. В первом — Берия и Маленков, беседуют. Затем вереница сворачивает во двор дома Советов, Маленков плюс две машины остаются, Берия пересаживается в свой автомобиль и сопровождаемый хвостом следует по месту проживания в особняк на углу улиц Качалова и Садово-Кудринской.