Меня зовут Шон
— Что ты делаешь?
— О… Просто услышала, как подъехала машина. — Мне хотелось спросить: «С кем это ты разговаривал?», но я не стала — не хотела вести себя как он. — Ты так задержался…
Я прошла за ним на кухню. Он посмотрел на меня с усталым и озадаченным видом:
— Но ты же сама постоянно опаздывала. Как-то вернулась домой в три часа ночи. В Лондоне. Помнишь?
— Это было давно. Здесь я совсем одна. — Мы подошли к самой грани, поэтому я отвернулась и принялась споласкивать посуду в раковине.
— Ты тоже можешь куда-нибудь сходить, — сказал он, снимая куртку. — Я тебе не запрещаю.
Я швырнула кружку в раковину. Та не разбилась, и когда Ник обернулся, я, дрожа, снова взяла ее в руки, будто она просто выскользнула в раковину. Жаль, что не разбилась. Для этого люди и швыряют вещи в пылу ссоры. Это не было проявлением ярости. Это была необходимость показать другому, что, как бы все ни выглядело снаружи, внутри что-то не так, что-то сломалось.
— Могу? Машина-то у тебя, а до станции топать несколько миль.
— Есть же такси, — мягко сказал он, включая телевизор.
Как же я его ненавидела в этот момент! Сказать «есть же такси» было все равно, что сказать «есть же ключ» человеку, запертому в камере, ключ от которой висит снаружи. Вызывать такси было слишком дорого, часто они отказывались к нам ехать или не могли найти дом. Да и куда мне ехать? В этих краях друзей у меня нет. Общаться с простыми работягами мне все еще было слишком стыдно, а встречаться со старыми друзьями я боялась: ну как они меня раскусят — Сьюзи, бросившую работу и удалившуюся в идиллический деревенский дом. Я не могла признать, что совершила огромную ошибку.
Я решила попробовать снова. Нужно было погасить ссору, которую я же и начала.
— Ты видел? У нас появилась соседка, — сказала я с деланым весельем в голосе.
— А? Да… — Теперь он сунул нос в холодильник, хотя я несколько часов убила на лазанью; он просил меня готовить, оставлял рецепты, а потом уплетал ломтик за ломтиком плавленый сыр. — Странно, что кто-то захотел здесь жить.
— Ты хотел сказать — кто-то кроме нас? — мой вопрос прозвучал ехидно, и он устало посмотрел на меня.
Последовала пауза, и я снова решила включить беззаботную болтушку-жену:
— Одинокая дама. Мне она показалась милой. Разве что чуточку высокомерной.
Он закрыл холодильник.
— Обед готов? Если нет, я пойду в музыкальную комнату. Нужно кое-что записать.
Когда мы поженились, Клодия в шутку подарила мне книгу под названием «Инструкции для жен». Она была издана в пятидесятых. Там говорилось что-то вроде «к его приходу постарайтесь выглядеть свежей и красивой, приберите в доме» и прочее. Это был один из тех иронических подарков, которые означают: «Гляди, какие мы близкие подруги». Иногда, следя за стрелками часов и беспокоясь о том, получится ли рагу с олениной, я задумывалась, действительно ли это была шутка.
Когда я подала лазанью. Ник отправил в рот щедрую порцию и скривился:
— Это тот рецепт, что я оставлял?
— Типа того. Я немного его изменила.
— Соли многовато. Это не очень хорошо для ребенка, — он посмотрел на меня сердито, будто на нерадивого подчиненного.
Ребенок, который начал диктовать мне образ жизни, был еще размером с давленый орех. Но об этом я предпочла промолчать. Я предпочла отступить, потому что вокруг простиралось минное поле, и я была в западне. Да и он прав. Он делал для меня все, и вот как я ему отплатила… Я ощутила жгучее чувство вины — словно соль на ранах.
— Ты наверняка и Поппета сегодня не выгуливала?
«С чего он взял?» Но все так: после встречи с Норой я дала собаке побегать вдоль дороги, но совсем чуть-чуть, а не целый час, как требовал Ник.
— Я немного потерялась во времени от волнения и не смогла долго гулять.
— Нужно полноценно гулять каждый день, Сьюзи. Мало того, тебе самой это полезно, ведь доктор сказал, что тебе не следует набирать вес до последнего триместра. Ты хоть капельку подумай о Поплете. Это нечестно по отношению к нему.
Начнем с того, что я вообще не хотела Поппета — это был еще один маленький сюрприз после переезда — и теперь оказалась единственной ответственной за его благополучие.
— Хорошо, — я уловила плаксивые нотки в своем голосе и подумала: «Как я сюда попала? Кто я? Кто этот мужчина?»
Даже странно было подумать, что каких-то несколько недель назад я была уверена, что все осталось позади.
— В общем, я пригласила ее на обед. Ну, соседку. У нее муж умер, — к моему ужасу, при этих словах у меня перехватило дыхание, как и во время разговора с Норой.
Я попыталась скрыть свою реакцию, но Ник с хмурым видом оторвался от телефона:
— Что случилось?
Он не мог ни о чем подозревать. Но обратить внимание на мое странное поведение, заметить мои покрасневшие глаза… На миг ужас пронзил меня электрическим током.
— Ну? — всего один слог, и сразу столько вопросов: «Скажи мне правду, Сьюзи. Расскажи, что происходит».
Неужели ему все известно?
Я сбивчиво ответила:
— Н-н-ничего. Гормоны. — Следовало бы сказать что-нибудь вроде: «Я представила себе, что это мог бы быть ты, и расстроилась», но я не смогла себя заставить.
К счастью, это напомнило Нику о ребенке. Он наконец-то дотронулся до меня и погладил по животу, наклонившись через стол:
— Уже тревожишь мамочку, малыш?
В его голосе звучала неподдельная нежность, и, как это часто бывает в семьях, между нами воцарилось невысказанное перемирие.
На секунду мне захотелось все ему рассказать. Сбросить с себя груз вины и положить к его ногам.
Мы когда-то любили друг друга, еще совсем недавно. Может быть, сможем снова…
— Ник…
Он встал:
— Я заварю тебе зеленый чай. Это очень полезно для ребенка.
Я терпеть не могла зеленый чай.
— Прекрасно! — ответила я, отставив в сторону все мысли о том, чтобы рассказать ему, — это было бы безумием.
Мне нужно найти выход. И как можно скорее.
Элли
Она стояла у окна, вслушиваясь в тиканье часов, медленно пережевывающих ее жизнь. Когда муж оказывался дома, поверить, что все эти вечера он, врач, постоянно занятый сверхурочно, проводит в клинике, было легко. Она скучала по нему, но отрывать от важной работы, от спасения чужих жизней, не позволяла совесть.
В одиночестве было труднее. Он считал ее излишне подозрительной, вечно настроенной предвзято, а на самом деле выходило все наоборот. Она изо всех сил старалась как можно дольше ничего не замечать. Но долгими вечерами, одна в доме без единой пылинки, в тесной компании телевизора да бутылки вина, она иногда не выдерживала. Тихие голоса начинали нашептывать ей: «Где же он на самом деле? Нет ли у него другой?»
Вероломный ум начинал подбрасывать доказательства. Приходит домой поздно, прячет телефон, засовывая его под диванные подушки, когда она заходит в комнату. Среди ночи исчезает из постели, а когда она, измаявшись, дожидается его возвращения, спокойно ложится рядом, поясняя, что отходил в туалет или попить воды.
Но она-то знает, что его не было минут десять, если не больше. Какие мелочи! Может, ей все это мерещится? И ничего такого и в голову бы не пришло, если бы ей было чем заняться, если бы у нее была работа или какие-то увлечения. Если бы она продолжала играть на фортепиано, а не просто ежедневно протирать с него пыль. Если бы приходилось заботиться об их ребенке… Да и где ему знакомиться? Круг-то не широк: какая-нибудь симпатичная медсестра, представительница фармацевтической компании, девушка из магазинчика, куда он ходит за кофе? Она вспомнила о конференции, на которую муж ездил несколько месяцев назад. Ночевал в гостинице недалеко от Хитроу. Такая скука, поморщился он, даже и рассказать не о чем.
«Кто она? Она красивая, молодая, милая? С чего все началось? Сколько уже продолжается?» — снова началась череда мыслей. Как ни пыталась она вытряхнуть всё из головы, расставляя книги по алфавиту, или прибираясь в шкафах, или начищая серебро, мысли никак не желали уходить.