Измена. Одиночество вдвоем

– Настя, Настенька, погоди. Не кипятись, – не успокаивался он.
– Думаю, что твоей Марте будет проще жить со свекровью, чем мне. Она же не так хорошо знает русский, зато всё правильно понимает. Прощай, Андрей! – сказала я и положила трубку.
Эти люди меня обложили! Всего-то мама и брат мужа, а такие липкие оба, что, кажется, их целый колхоз.
На кухне звякнула посуда. Это мальчишки там хозяйничают. Надо вставать.
Всё тело болело. С чугунной головой я выползла из комнаты и с тоской оглядела беспощадную в дневном свете картину разрухи.
– Мам! Мы тут завтрак смастерили! Праздничный! – Женька выскочил из кухни и в открытую дверь кухни хлынул запах пережаренной яичницы.
И кофе!
– Вы молодцы. Меня пока нет. Может, после душа я немного оживу, – чмокнула я Женьку в щеку, шаркая ногами в сторону ванной и стараясь не дышать.
Надо что-то делать с запахом кофе. Похоже, теперь навсегда этот запах будет ассоциироваться у меня с предательством и пошлостью.
Стоя под льющейся водой, я пыталась собрать себя из ночных обломков. Сыновья, вон, старались. Юра, умница, отвлёк Женьку от вчерашних разборок.
Хорошо, что на улице май!
Я села у открытого кухонного окна и залюбовалась сыновьями.
Мальчишки праздновали «День освобождения от барщины».
Пусть.
Прочитать лекцию об уважении к старости и её проявлениям в болезни я ещё успею.
Как получилось, так и получилось, что уж теперь.
– Раз у нас случился такой грандиозный бардак, то можем устроить перестановку. Подумайте. Может, стоит как-нибудь подвигать мебель?
Есть повод провести генеральную чистку! Долой весь ненужный хлам на свалку истории!
Полдня я собирала по всей квартире Лёшкины вещи в коробки, чтобы упаковать и отправить его маме в Самару почтой.
Если ушёл, то нечего хранить у себя чужой хлам. У меня здесь не музей имени Алексея Лунского. Ни к чему мне здесь хранить его вещи.
В целом я довольно бездумно освобождала шкафы от его вещей, заодно пересматривая и перетряхивая своё.
Но иногда… Иногда я зависала с какой-нибудь забытой безделушкой в руках, проваливаясь в свою память, как в колодец без дна.
Лёша зачем-то бережно хранил в отдельной коробочке все свои дипломы. Ну, как дипломы. Он ведь так и не получил вышку. Говорил, что университет не научит зарабатывать деньги, а только потратит его время. Но при этом Алексей скрупулёзно собирал все свои бумаги по оконченным им курсам.
По менеджменту. По маркетингу. По стратегии развития чего-то там… Целая коробка икеевская.
Если он её оставил, значит, на новом месте у него новая биография.
Шпион, блин.
Я пролистнула бумаги в коробке и наткнулась на свои письма, которые писала ему из роддома, когда лежала на сохранении с Юрочкой. Тогда ещё не было смартфонов и таких интернет-возможностей, как сейчас. Можно было смски кидать… Но что там напишешь?
И я писала ему письма. Почти каждый день. Ничего особенного. Свой день, свои наблюдения, свои мысли. Мечты. Надежды.
А он, как оказалось, бережно их хранил.
И бросил.
Коробка поедет почтой России!
А в другом шкафу я откопала фотографии Алексея. Его личные и наши семейные. Зависла было над моментами нашей жизни, но увидев среди прочих фото с нашей свадьбы, где Ольга была моей свидетельницей, я быстро захлопнула альбом, чтобы не рвать сердце.
Но и увиденного мне хватило. Руки занемели, и холодный камень в моём животе, кажется, немного вырос. Но существенно похолодел.
Теперь так будет всегда?
Стоит увидеть или вспомнить кусочек своей семейной жизни, и он трансформируется в воображении из счастливого момента в уродливое свидетельство глупости?
Так можно отравить всю свою жизнь.
Я не готова думать на эту тему сейчас!
Но сломалась и заплакала я на коробке с орденами и кортиком. Не нужны оказались, брошены и забыты награды деда-фронтовика и отца-генерала. Именно с этими наградами в руках мне стало очевидно, что Алексей отрёкся от своего прошлого. От нас. От семьи. Он взял с собой, в свою новую жизнь, только то, что обеспечит его будущее. Старье выбросил за ненадобностью.
 
Он бросил не только меня и своих детей, но и свою память о предках.
Чужая подлость жгла моё сердце. Вскипала горячими слезами, воспаляя глаза.
Выжигала всю мою любовь.
 
Десятая глава
 
Стоп!
Я прокралась в ванную, пока мальчишки не засекли мои рыдания. Не хочу и не могу с ними объяснятся сейчас.
Вешать на них свои эмоции не имею права.
Я должна быть для них опорой и островом стабильности в мире, а не потерянной и брошенной женщиной.
Поплачу о несостоявшейся семейной жизни потом.
Немножко. Сегодня вечером.
Завтра на работу. Нельзя пугать людей своим опухшим лицом и красными глазами.
Прохладная вода омывала меня, смывая пыль и лишние мысли. Контрастный душ физическим воздействием прочистил немного голову.
Ничего.
Проживём.
– Орлы! Давайте по пицце? Не хочу готовить обед. А время уже поджимает, – спросила я сыновей, набирая одновременно доставку, уверенная в согласии моих мальчишек.
Надо завершать сборы. Закругляться с разрухой.
Стукнула и зашла к Женечке. Он сидел за столом и, высунув кончик языка, рисовал простым карандашом и сангиной. На углу стола, на подоконнике окна, на полу рядом со стулом уже лежали отброшенные, готовые, отработанные рисунки. Монохромные. Все.
На моё появление он, не отрываясь от своего занятия, крутанул кистью свободной рукой «фонарик».
С младшим сыном понятно. Лучше сейчас не трогать. Сам выползет, когда закончит.
Женечка очень не любит, когда его отвлекают. И сильно переживает, если трогают и рассматривают его ещё не готовые работы.
Я поэтому не стала смотреть внимательно, но глаз невольно выхватил удивительную схожесть моего мужа и Ларисы Васильевны на рисунке сына. А вживую не так заметно. Или это я не вижу? А вот мой больной взгляд из-за плеча на следующем листе. Хотела подобрать, чтобы рассмотреть, но Женька закаменел плечами и засопел.
Всё-всё! Ухожу уже.
Оглядела комнату. Да… Кто-то, похоже, разбирать будет здесь до ночи.
Ла-а-а-адно.
Вышла, прикрыв двери, и столкнулась с Юркой.
– Не трогай его пока. Пусть выплеснет свой страх в рисунок. Потом зайдёшь. Ты что-то хотел? – спросила я.
– Ма, закажи две пиццы?
Юра в последние месяцы был постоянно голоден. Организм перестраивался, взрослел и требовал топлива. Так что холодильник у нас в доме наполнялся телегами.
Обычно по субботам мы с Юрой ехали закупаться на машине, чтобы не тащить тяжёлые сумки. Алексей с нами не ездил. Считал, что покупать в таких количествах в торговых центрах неприлично и что это нищенство. Нельзя экономить на продуктах.
Может, и нельзя. Только свежесть мяса определяется не брендом магазина, а условиями хранения. Я просто перестала говорить мужу, где и что я покупаю. А в помощники себе брала старшего сына.
К примеру, рыбу я покупаю много лет напротив через дорогу. В ангаре Портхладокомбината.
В этот раз всё пошло наперекосяк, поэтому я заказала доставку на дом из тех продуктов, что не требуют серьёзного выбора, и решительно продолжила сборы, стараясь не думать, что я делаю и почему.
Ведь память мою не уберёшь в коробку и не спрячешь в шкафу.
Просто надо собрать все вещи мужа в коробки. И точка!
Потом помочь мальчишкам в комнатах.
Потом наготовить на неделю полуфабрикатов. Нажарить и наморозить котлет, намариновать рыбу, сварить борщ.
Моей целью было упахаться так, чтобы устать физически. Чтобы доползти до кровати и упасть, потому что завтра на работу, на которой я не имею права быть не собранной.
И всё равно несмотря на то, что устала до дрожащих рук, уснуть сама, без таблетки, я так и не смогла.
Невозможно не думать о муже в нашей семейной кровати, которая ещё помнит его. Или это я помню, с какой стороны он ложится, как любит прохладный воздух, каким одеялом любит укрываться. Как любит меня обнять, подгрести под себя, словно плюшевую игрушку, и уткнуться в макушку.