Вендетта. Том 2 (СИ)
— Леонард Паульсович, я вас не спрашиваю, как именно вы будете высчитывать килограмм. Мне это не интересно. Я хочу, чтобы вы вывели формулу, и по ней отлили эталон. Всё. Потом мы поместим эталон под защиту, наделаем с него копий и разошлем нашим купцам, к которым будут заявляться проверяющие с разной периодичностью. И с той же периодичностью будут проводиться проверки гирь, чтобы никто не шельмовал. Ну а мне вы принесете свой труд, я его прочту, и даже, возможно, что-то в нём пойму. Но и до этого, как только эталон будет сделан, вы получите очень серьезную награду. Я же вас ни в чём не ограничиваю, занимайтесь хоть чем, хоть изучением семейства бобров в долине Луары. Главное, это выполнять заказы моих оружейников, и, несмотря на другую работу, ставить мои заказы в приоритет. Поймите, наконец, единая система, это не только очень удобно, это ещё и очень важно в первую очередь для экономики, которая приносит деньги, часть которых, в частности, уходит на ваши нужды и прожекты.
— Понятно, ваше величество, — они оба поклонились, а Бернулли добавил. — Мне весьма импонирует то, что вы не боитесь показать, если чего-то не знаете.
— Невозможно знать всё, — я покачал головой. — А выставлять себя всезнающем, это прямой способ нарваться в итоге на насмешки.
— В мере расстояния мы можем использовать длину меридиана? Просто в этом направлении есть наработки. Анна Иоанновна ещё в своё правление отдала нам тот же приказ, что и вы, ваше величество. Мы были близки к успеху, но сменилась власть и все наши труды стали не нужны, — в голосе Эйлера прозвучала горечь.
— Хоть длину моржового члена, — я закатил глаза. — Мне плевать. Я хочу максимум через два года составить указ, и внедрить эти меры повсеместно в Российской империи, запретив пользоваться другими, так что, пожалуйста, не подведите меня. И еще, единственное условие: все меры вес должны быть кратны десяти.
— Почему десяти? — Эйлер слегка нахмурился.
— Потому что пальцев десять на руках. Больше или меньше бывает крайне редко. И крестьянину будет так проще посчитать, чтобы его не обманули и последнюю копеечку не отняли. — На этот раз они смотрели на меня долго и пристально. Я уже даже начал нервничать, но тут оба синхронно опустили взгляд.
— Можно задать вам ещё один вопрос, ваше величество, — глаза Бернулли блеснули. — Говорят, что в вашем поместье в Ораниенбауме просто уникальная система труб, которая позволяет и поставлять воду во все комнаты дворца и отапливать помещения пользуясь одной печью.
— Да, можно сказать, что она уникальная, — я задумался. А ведь я его законы использовал, когда всё налаживал. Интересно, увидев применение их на практике, он поймёт? — Но я планирую и здесь сделать нечто подобное в ближайшее время. Вы можете заехать в Ораниенбаум и посмотреть своим глазами. Только возьмите разрешение у Бехтеева.
Они ушли, я же снова посмотрел на карту. Надо же, оказывается, Анна Иоанновна отдала приказ разработать единую систему мер. Не сама, конечно, придумала. У самой мозгов бы не хватило. Но кто-то умный в её окружении определённо был, кто об этом подумал и даже продавил самодурствующую императрицу.
А в Европе сейчас да, не спокойно. Может листовки очередные разработать, что-нибудь, вроде: «Ученые мужи, не подвергайте себя, свои семьи и свои труды опасности. Переезжайте в Петербург. Вас тут ждет работа, признание и шоколадка». Ну, листовки, не листовки, а вот агентов заслать по городам, где есть университеты, можно. Меня в первую очередь интересуют врачи и инженеры, математики, физики, химики и изобретатели. Надо Ушакова озадачить. Пусть подготовит людей и найдёт высококлассного юриста, который сделает такой контракт, что любое дерганье на сторону просто разорит до трусов. Ну, а если будешь честно условия договора соблюдать, то получишь весьма достойное содержание.
— Ваше величество, — Бехтеев открыл дверь и просунул голову внутрь кабинета. При этом остальное тело осталось за пределами комнаты. — Андрей Иванович Ушаков…
— Да пропусти ты меня, мальчишка, — Ушаков оттолкнул Бехтеева и ворвался внутрь. — Послание от Бестужева только что получил, — сказал он, и рухнул в кресло, подтягивая поближе трость. — Уж не знаю, как ему это удалось, но наше послание до него только-только должно дойти, значит, он сумел без него каким-то образом втереться в доверие лорда Картерета. Ему уже на борьбу с негодяями, пытающимися узурпировать власть, выделили десять тысяч фунтов.
— Фи, как мало меня лорд Картерет ценит. Или вас не уважает, думает, что вас можно скинуть за какие-то паршивые десять тысяч. — Я скривился.
— Думаю, что послание Кента и наше послание Бестужеву, придут практически одновременно. Так что сейчас что-то писать нет смысла, — резонно заметил Ушаков. — Нужно ждать, как на эти послания отреагируют Картерет и Георг.
— Ненавижу ждать, как же я ненавижу ждать, — я снова повернулся к карте.
— Этого никто не любит, ваше величество, — Ушаков переставил трость, и взял её в другую руку. — Ко мне пришёл этот ненормальный Грибоваль и спросил, когда ему предоставят требование как пленнику.
— Чего? — я посмотрел на него.
— Грибоваль, приехал за своей Ксюхой, уже… я даже не помню, когда, — терпеливо объяснил мне Ушаков. — Чтобы успокоить свою совесть, он сдался в плен Ласси и прибыл сюда, как его личный пленник. По-моему, он даже женился на ней. И вот теперь, у него засвербело в одном месте, и он спрашивает, доколе столь странная ситуация будет продолжаться. Как личный пленник Ласси, он честно ждал его возвращения, но фельдмаршал возвращаться почему-то не желает.
— Какая интересная история, — я закусил губу, чтобы не заржать. — А тебе не кажется, Андрей Иванович, что у Грибоваля просто-напросто закончились деньги. Насколько я помню, Ксения Алексеевна дама весьма требовательна к различным тратам. Но, она молодец. Да, молодец. Не зря я ей кое-какое содержание по возвращению устроил. — Я всё-таки не удержался и хохотнул. — А Грибоваль хорош. Вот он истинный французский дворянин неподкупный и держащийся за свою честь. Учись, Андрей Иванович, а то ты любишь императоров угнетать.
— Мне уже поздно таким неестественным вещам учиться, — Ушаков оперся на свою трость, и посмотрел на меня в упор. — Я понимаю, ваше величество, вам смешно, но мне-то что с бедолагой делать?
— Да пускай работает по назначению, — я махнул рукой. — Он инженер, кроме того, он военный инженер, вот и пускай укрепляет Петербург. Начнёт с Петропавловской крепости, чтобы на виду был у тебя, потом пускай в Кронштадт перебазируется. Скажи ему, что все важные пленные, а он как-никак личный пленный фельдмаршала, обязаны работать. Ещё попеняй, что так долго шёл за своим нарядом на отработку.
— На отработку чего? — уточнил Ушаков.
— Да какая разница? На отработку штрафа, который ему по-хорошему надо было выписать, за то, что сразу не явился. А отработка — это вовсе не за еду, а за вполне приличное жалование, чтобы… Черт, — я провел рукой по своим коротким волосам. — Чтобы он смог себе на выкуп накопить. Да придумай что-нибудь, я что всё за вас должен придумывать? Я вон даже ваши взятки сам расписывал, которые вы взять готовы, чтобы от императора отступить.
— Я понял, ваше величество, — Ушаков хмыкнул и поднялся, опираясь на трость. Ой, что-то не нравится мне, что он снова начал трость по назначению использовать. Что-то у него со здоровьем явно происходит. — Жалование-то большое положить?
— Обычное инженерское, — он кивнул и вышел, тяжело опираясь на трость.
Твою мать. Надо мне поберечь тебя, Андрей Иванович. Турка отозвать? Или ещё немного подождём, посмотрим, как дела дальше пойдут? Решив, немного подождать, я всё равно послал Турку депешу, в которой говорилось, чтобы он был готов вернуться по первому требованию.
Глава 6
Пётр Семёнович Салтыков подошёл к Ласси, который неважно себя чувствовал, и большую часть времени сидел на табурете, чем стоял, обозревая перспективу. Возраст давал о себе знать, но ирландец всё ещё обладал цепким умом и большим опытом, чтобы заменить его в этой кампании на кого-то другого. Да и в других предстоящих компаниях не на кого было фельдмаршала заменить. Был, ещё, правда, Миних. Но на Христофора Антоновича у Петра Фёдоровича были совершенно другие планы.