Красный вервольф 3 (СИ)
— Не веришь? — оборвав рассказ на полуслове, усмехнулся он. — И правильно делаешь. Набрехать всякий может. А за идею я уже свое отвоевал. Так что неча языком зря чесать, о деле давай побалакаем.
За полчаса нашего разговора я сделал несколько выводов. Степан (хотя, скорее всего, звали его иначе) — это человек начисто лишенный принципов и совести. Был ли он настоящим попом? Гм… Похоже, что все-таки когда-то был. Речь поставленная, баритон такой уверенный, говорок, опять же. План его был простой. Батюшки православные с немцами общались довольно активно. Сотрудничали, помогали темный народ просвещать насчет людоедской сущности коммунизма и все такое. Вот Степан и принарядился в рясу. А прежнего батюшку из Царского села может при бомбежке убило, а может и сам Степан помог ему отправиться в мир иной. Мелькало в его блеклых глазах что-то такое… Звериное. Вопрос, как именно и где он познакомился с Доминикой, он ловко обходил.
Чем дольше я с ним разговаривал, тем больше утверждался в мысли, что ни черта он здесь не жил после революции. Белоэмигрант, похоже. Только какой-то очень уж хитрожопый. Белоэмигрантов в Союз с началом войны хлынуло много, но практически все они к линии фронта как-то не стремились. Таскались по Пскову, выгуливая свои щегольские костюмы и всячески доказывали дремучим местным жителям, что немцы несут просвещение и цивилизацию в наши темные края. Идея притащить всех этих сбежавших от красной угрозы отпрысков дворянских родов и интеллигентских семей принадлежала немецкому отделу пропаганды. Правда, свою ошибку они быстро поняли. «Белую кость», прикатившую с Елисейских полей и прочих Монмартов, в Пскове наш люд всерьез не воспринял. И даже стал немножечко бить. Слушать их сладкие речи никто особо не стал, особенно крестьянская часть населения. У тех так вообще забрало упало, как только они этих лощеных барчуков увидели. «Опять в кабалу к помещикам⁈» В общем, проект провалился, и отдел пропаганды принялся искать другие способы донести до населения антикоммунистические идеи и настроения. И вот тут ко двору пришлись как раз-таки батюшки. Которым коммунисты, прямо скажем, больно прищемили хвост в свое время.
Так что объективно, этот мой Степан выбрал очень верную маску и легенду. Сейчас вместе со своей рясой и крестом во все пузо — он идеальный коллаборационист, которого немцы примут… Хех. Подумал «с распростертыми объятиями». Но не принято у них обниматься. Так что примут с похлопыванием по плечу. «Зер гут, Степан, зер гут!»
Надо ухо востро с этим Степаном держать, вот что. Хрен знает, кто он такой на самом деле. И что там в его бородатой голове за план.
Мы порешили, что завтра с утра устроим нашу публичную встречу, сочинили легенду, что я с детства его знаю, всегда в тайне в церковь бегал. И разошлись. Он растворился в сгущающихся сумерках разоренного Царского Села. А я направился к своим апартаментам.
* * *Я скромно притулился в уголке на деревянном ящике, разложил на коленях планшет и вносил в графы конторской книги буквы и цифры. Упакованные ценности, которые отправятся в Псков ближайшим поездом. Запросто можно было отложить эти все бюрократические дела на вечер, но мне нужно было занять чем-то руки, чтобы можно было беспрепятственно наблюдать за работой военных искусствоведов.
Янтарная комната… Если честно, до тех пор, пока Пульман не взял нож и не вспорол слой ватина, которым были покрыты стены, я бы даже не сразу сообразил, где мы находимся.
Бл*ха, вот так всегда! Я чуть ли не с самого начала своего пребывания в сорок первом представлял себе, как доберусь до янтарной комнаты, а когда мы сюда пришли, даже не узнал, что это она.
С другой стороны — простительно. Стены и потолок были укутаны так, что янтарное чудо света было похоже скорее на камеру для буйных. Окна в два слоя забиты досками, между ними — слой песка.
Пульман призвал приставленного им для поручений молодого фрица и отдал несколько распоряжений. Тот умчался. Искусствоведы, во главе с графом, сгрудились над грубым столом, сколоченным из досок и разложили на нем бумаги. Принялись обсуждать, тыкая то и дело пальцами в обитые ватином стены.
Явились парни в оливковой форме с инструментами. Выслушали Пульмана, покивали и принялись освобождать стены от «упаковки».
Изредка я бросал взгляды на происходящее. По мере сползания со стен ватина, комнате возвращался ее дворцовый шик. Пыль немного приглушила роскошь мозаики на стенах, но все равно это был шедевр. И военные искусствоведы со мной были согласны.
— Вот здесь панно повреждено, — отметил Пульман и внес в бумаги какую-то пометку. — Эти варвары пытались демонтировать комнату.
— Торопились, — пожал плечами один из его амбалистых подручных. — По технической документации ясно видно, что демонтаж следует начать с другого места.
— Чего ты хочешь от русских, они же читать не умеют, — ехидно бросил второй.
Фрицы радостно заржали. Граф хранил благоговейное молчание и наблюдал, как янтарная комната обнажается от ватина и досок.
— Божественно, — изрек наконец он, когда рабочие принялись вытаскивать из комнаты тюки ватина. — Скоро это произведение искусства вернется на родину…
Он прошел вдоль стен, едва касаясь кончиками пальцев янтарной мозаики.
Искусствоведы снова сгрудились возле стола и принялись вполголоса обсуждать технические вопросы. Погреть уши не получалось, тихо говорили.
Впрочем, этого и не требовалось. Самое интересное начнется чуть позже, когда появятся люди, ответственные за перевозку. Именно на этом этапе я и собирался подключиться. Кое-какие наметки плана у меня уже были, правда пока что в них имелось слишком много дыр и переменных.
К примеру, я до сих пор не знал количество заинтересованных сторон. Тот же Баба Яга, к примеру, которого так ловко вывел из-под удара Шалтай. Вряд ли он единственный «Джеймс Бонд» в наших краях. Несколько сброшенных с доски фигур никак не отменяет заинтересованности британской короны в дележке награбленного. Доминика, которая работает на какого-то греческого олигарха, предположительно Аристотеля Онассиса. И это были только те, о ком я был в курсе. А кто еще?
Я несколько раз вдохнул-выдохнул.
Надо, кровь из носа, сделать так, чтобы янтарная комната не покинула пределов России. Ни до какого Кенигсберга она доехать не должна. Как и не должна попасть всем этим жадным прилипалам, которые роем клубятся вокруг.
Мысли сами собой вернулись к Степану.
Умеет пани Радзивилл выбирать себе помощников. Что Оглобля был тот еще типус, что этот вот теперь. Оглоблю пришлось убить. Возможно, со Степаном придется поступить точно так же. Главное, момент не прошляпить, а то хрен знает, что он там прячет под своей рясой…
— Герр Алекс… — раздался над самым ухом голос графа. — Вы не против прогуляться немного по парку?
— Я готов, герр граф! — я захлопнул конторскую книгу и сложил бумаги в планшет. — А разве вам не нужно…
— Сейчас здесь начнутся подготовительные работы, а я хочу хотя бы ненадолго сохранить в памяти образ этого чуда света в целом виде, — граф говорил напевно, как будто читал стихи. Пульман за его спиной кашлянул, скрывая смешок. А я наоборот собрался и насторожился. Я успел за наше довольно плотное сотрудничество изучить графа. Когда он вдруг натягивал на себя маску неприспособленного дурачка, в голове которого играет симфонический оркестр, значит где-то внутри этого породистого черепа уже щелкает арифмометр холодного расчета.
Мы с графом вышли из дворца, перебравшись через завалы главного входа. Ступили на аллейку между стриженными кустами и деревьями. Яркие цветы на клумбах вытоптаны сапогами, кое-где валяются расколотые статуи. Чуть в стороне грузовик в попытке развернуться, завяз в цеплючих ветках живой изгороди.
— Я хотел с тобой посоветоваться, герр Алекс, — серьезным тоном сказал граф, останавливаясь рядом с вычурной скамейкой, чудом сохранившейся почти в неприкосновенности. — Так случилось, что в своем окружении я не могу доверять практически никому.