Юрта красного ворона (СИ)

- Нож у горла – это по части нашего монстра – кивнула я.
- Я только это имел в виду. Прости. И ты права. Мне Никки разонравилась. Я уверен, что она искренне печется об Уинне, только вот не думает совершенно о том, что говорит.
- Я справлюсь. Я знаю, что Никки не со зла и не хотела мне плохого. Просто вот как ты ее назвал? Непутевая – и я потерла лоб.
- И я не верю ни на минуту, что тебе и в самом деле безразлична её смерть. Нет, это тоже не правда. Я видел, как тебе было больно, когда ты узнала о гибели Селены, которую уж тем более не должна любить. Так что почти ничего из сказанного этой дурочкой не является правдой.
- Почти? – приподняла я брови.
- Почти.
Я снова кивнула, и, потерев руками лоб, обнаружила, что так и держу в руках рубиновую сережку.
- Давай помогу? – вдруг предложил Эдмунд.
Я отдала ему сережку, сама не зная почему. Он наклонился ко мне и аккуратно стал вставлять ее в мое ушко. Меня вдруг охватила страшная слабость. Его руки такие большие и сильные действовали бережно и аккуратно. Они дарил мне защиту и утешения. Они убеждали меня, что можно попробовать довериться, пустить в самые потаённые уголки души, куда уже довольно давно никого не пускала.
Он вставил сережку, и провел руками по моей скуле, очерчивая контуры моего лица. А потом наклонился к самому уху и шепнул:
- В одном только эта девица была права. Тебе и в самом деле стоит только поманить – сказал он и накрыл мои губы своими, даря мне очередной поцелуй за гранью разумности.
Но на этот раз я пришла в себя быстрее и отстранилась. Он нехотя и очень медленно выпустил меня из рук и, тряхнув головой сказал:
- Идем? Нас уже ждет машина.
Мы вошли в зал, где должен был состояться прием, и при нашем появлении воцарилась гробовая тишина. Мы застыли на входе двумя монолитами. Я поймала краем глаза наше отражение в одном из зеркал. Смотрелись мы просто великолепно. Оба высокие, оба красивые и статные. Мне вот лично понравилось, как мы смотримся вместе. После оглушительной тишины - почти тут же наступил громкий гул. Все бросились обсуждать наше появление. А Эдмунд невозмутимо повел меня вперед.
С нами раскланивались, мы улыбались и фальшиво радовались встрече. Я улыбалась и не могла взять в толк. Как можно на полном серьезе наслаждаться происходящим? Все это мне казалось нелепым, гротескным и неправдоподобным. Ну, нельзя всерьез проводить так все свое время.
Мы уверенно продвигались в центр залы, и тут я увидела Виктора. И снова я как будто перенеслась на шесть лет назад. Как же я мечтала о том, что однажды мы вот так на приеме с ним встретимся. Что я буду ослепительно прекрасна, под руку с красивым мужчиной, а он посмотрит на меня и поймет … Что поймет? Глупые детские мечты. Вот сейчас я в них буквально оказалась. Я и в самом деле очень красива сегодня, и Эдмунд мне под стать.
Только вот никаких эмоций у меня это не вызывало.
Я совершенно точно не собиралась что-то доказывать Виктору, убеждать его, что я красивее его спутницы. Нет не красивее. Натали была ослепительна. Яркая блондинка с осиной талией и шикарной грудью. Она была олицетворением грации и женственности. Она очень мило улыбалась и светилась изнутри энергией и магией. Мне она даже понравилась.
- Сьера Натали Одилон Редон – представил мне ее Виктор, после того как Эдмунд согласно этикету представил меня.
- Очень знакомое имя. Где-то я его уже слышала – улыбнувшись ей, сказала я.
- О, вы, наверное, слышали о моем брате. Он художник. Не слишком известный и популярный. Его картины большим спросом не пользуются. Да и он пустил по ветру семейное состояние. Даже пришлось продать наше поместье Пейербальд. Но и это не покрыло его долги.
- Да, теперь я и в самом деле вспомнила. У него немного мрачные картины. Я была на его выставке несколько лет назад. Кажется, он нарисовал паука с человеческим лицом?
- Да, она так и называется «Плачущий паук»*. Мерзость жуткая. Кто такое купит? – сморщила носик Натали.
- Нда, насколько я помню, это и в самом деле было не очень привлекательно. Он же в основном рисовал углем? Стремился познать черный цвет – кивнула я.
 
- Да. У него много всего такого мрачного и жуткого – снова поморщилась Натали – Я вообще не понимаю весь этот черный цвет в искусстве. По-моему картины должны быть яркими и праздничными. А не эта ужасная черная мазня.
- Черная мазня? Вы о моей новой выставке? – вдруг раздался рядом с нами голос.
Виктор обернулся и расплылся в улыбке. Подошедшего к нам мужчину он дружески хлопнул по плечу. И после того как он нас представил невысокому худому мужчине он произнес:
- Сьер Уолтер Джорж Сикерт, меценат, художник, коллекционер картин.
- У вас новая выставка? Уже открылась? Виктор, давай сходим? – оживленно затараторила Натали.
- Сходим – кивнул ей Виктор и посмотрел на меня.
- Конечно, мы будем рады ее посетить. А чему она посвящена? – включилась я.
- Она открывается завтра. Буду рад, если вы её посетите. А посвящена она тому, что у всех на слуху, разумеется. Убийствам этих «юных девушек» – с ухмылкой сказал он.
Лично меня при этом его таком циничном высказывании передернуло, и идти на его выставку резко расхотелось. Но тут речь не о моих желаниях, а о том, что она, безусловно, привлечет и самого убийцу.
- Тем более что вы, сьер Гальвангар, лет семь назад очень резко отзывались о моем творчестве.
- Да? Что-то не припомню такого – нахмурился Виктор.
- Ну как же? Это была одна из моих первых выставок. Вы были на ней с сьерой Вантервиль. Вы тогда весьма в насмешливой форме отзывались о ней. Переходя от картины к картине, вы критиковали так смешно, что вы, сьера Вантервиль, заливисто смеялись. Ваш смех был как колокольчик, он собрал целую толпу. Все ходили за вами. Мои картины были никому не нужны. Все хотели слушать ваши шутки, сьер Гальвангар, и ваш заливистый смех, сьера Вантервиль. Неужели не помните? – с мерзкой улыбкой спросил он.
- Нет, к сожалению, Сьер Сикерт. Я не помню. А ты, Виктор? – покачала я головой.
- Кора, мы с тобой тогда перебывали на целой куче выставок и вернисажей. Я не должен помнить все – пожал он плечами.
- Это же было очень давно? Вы же не храните зло на нас за это? – в лоб спросила я и увидела, как его губы расплылись в еще большей улыбке.
- О, нет, сьера Вантервиль. Как можно – и он замахал на меня руками - Тем более что это было, как вы верно подметили, очень давно.… Но с тех пор я больше не рисую картины, над которыми зрителей тянет посмеяться. Приходите на выставку. Она весьма сурова. Буду рад - и он, поклонившись, отошёл.
Мы все проводили его долгим взглядом, а потом Эдмунд тихо, что бы расслышали только мы четверо, прошипел:
- Виктор, ну ты просто мастер наживать врагов.
- Эдмунд, первый раз слышу о том эпизоде семилетней давности. Мы встречались и на континенте и здесь. Он ни разу об этом не упоминал. А вот увидев Кору, вдруг вспомнил – недоуменно пожал он плечами.
- Вообще-то я тоже с ним общался. Он жертвует на искусство, состоит во множестве благотворительных организаций, поддерживает начинающих художников и всегда производил очень приятное впечатление – согласился Эдмунд.
- Вот и я не пойму? Какая муха его укусила? – фыркнул Виктор.
- Ну что вы всполошились? Ну не станет же он мстить за тот давнишний и нелепый случай? – надув губки сказала Натали.
- Ну, обычный человек возможно и нет. Но мы имеем дело с больным человеком. С жестоким психом. И никогда не поймешь, что могло его спровоцировать. Возможно вот такой случай насмешки над его творчеством. Тем более творческие люди они все… со странностями – сказал Эдмунд.
- Не говори глупостей, пожалуйста. Если человек творческой профессии, то обязательно псих? Что за глупый стереотип? – возмутилась я.
- Я не сказал, что псих. Я просто говорю…
- Ох, Эдмунд, вот лучше помолчи! Иначе домой отправишься в одиночку и пешком! Я знакома со многими художниками и деятелями искусства. Это порой самые добрые и самые возвышенные существа. И я более чем уверена, что творческая профессия не делает человека убийцей.