Чужестранка. Дилогия
— А? О да, да, конечно!
Викарий, просияв еще раз, поспешил подойти ко мне.
Он осторожно снял хартию со стены и положил ее на стол прямо передо мной.
— Я не хочу, чтобы он забывал свою семью, — объяснил он. — Генеалогия старинная, восходит к шестнадцатому веку.
Толстым указательным пальцем он провел линию снизу вверх почти с благоговением.
— Я дал мальчику свое имя, это удобнее, поскольку он живет здесь, но я не хотел, чтобы он забыл свое происхождение. Боюсь, что моей собственной семье в этом отношении особенно нечем гордиться.
На лице викария появилось виноватое выражение.
— Все больше викарии да помощники приходского священника, затесался для разнообразия один книготорговец, вот и все. Проследить генеалогию удается примерно до тысяча семьсот шестьдесят второго года. Чрезвычайно скудные записи, мало документов, — покачал он головой, явно сожалея о генеалогической беспечности своих предков.
Мы очень поздно ушли от викария; он пообещал, что завтра первым долгом отправит письма в город, чтобы их скопировали. Большую часть пути до дома миссис Бэрд Фрэнк что-то упоенно лопотал о шпионах и якобитах, но в конце концов обратил внимание на то, что я почти все время молчу.
— Что с тобой, любимая? — спросил он, заботливо взяв меня за руку. — Тебе нездоровится?
В голосе у него прозвучало беспокойство, смешанное с надеждой.
— Нет, я чувствую себя вполне хорошо. Я просто думала… — Я запнулась, вспомнив, что мы уже обсуждали эту проблему. — Я думала о Роджере.
— О Роджере?
Я нетерпеливо вздохнула.
— Господи, Фрэнк! Ну можно ли быть таким забывчивым? О Роджере, сыне достопочтенного Уэйкфилда.
— Ах да, конечно, — сказал Фрэнк с отсутствующим видом. — Милый ребенок. Ну и что с ним такое?
— Да ничего… просто сейчас очень много подобных детей. Я имею в виду — сирот.
Теперь взгляд у Фрэнка был уже не отсутствующий, но острый и резкий. Он покачал головой.
— Нет, Клэр. Ты знаешь, я хотел бы ребенка, но я тебе говорил, как отношусь к усыновлению. Это… ну, словом, я не смогу считать своим ребенка, который… не моей крови. Это, без сомнения, смешно и даже эгоистично с моей стороны, но так обстоит дело. Может, со временем я изменю свою точку зрения, но сейчас…
Некоторое время мы шли рядом в неприязненном молчании. Потом Фрэнк вдруг повернулся ко мне и взял мои руки в свои.
— Клэр, — заговорил он негромко и хрипловато, — я хочу нашего ребенка. Важнее тебя для меня нет ничего в мире. Я прежде всего хочу, чтобы ты была счастлива, и в то же время хочу сохранить тебя для себя. Чужой ребенок, с которым у нас нет никаких связей, будет казаться мне пришельцем из иного мира, захватчиком, это для меня нетерпимо. Зачать в тебе ребенка, видеть, как он в тебе растет, как он родится… это для меня значит даже больше, чем только видеть в нем твое подобие… и мое тоже. Подлинная частица семьи.
Глаза у него сделались большие и умоляющие.
— Да, ты прав. Я поняла.
Мне хотелось оставить эту тему, по крайней мере сейчас.
Я двинулась дальше по дороге, но Фрэнк догнал меня и обнял.
— Клэр, я люблю тебя.
Он произнес это с такой покоряющей искренностью, что я невольно опустила голову ему на грудь, ощутив тепло его тела и силу обнимающих меня рук.
— Я тоже люблю тебя.
Мы немного постояли так на ветру, который потягивал вдоль дороги. Внезапно Фрэнк откинулся назад и с улыбкой посмотрел на меня.
— Кроме того, — шепотом проговорил он, мягким движением ладони отведя назад волосы с моего лица, — мы еще могли бы над этим поработать, верно?
— Разумеется, — улыбнулась и я.
Он взял меня под руку и крепко прижал ее локтем к своему боку.
— Ну так сделаем еще попытку?
— Конечно. Почему бы и нет?
Мы двинулись, рука в руке, по Джирисайд-роуд. И когда я увидела Бара-Мор, пиктский камень на углу улицы, я вспомнила о других древних камнях.
— Я совсем забыла! — воскликнула я. — Должна показать тебе нечто необыкновенное.
Фрэнк опустил на меня глаза и, стиснув мою руку, прижал крепче к себе.
— Я тоже, — сказал он, улыбаясь. — Ты свое чудо покажешь мне завтра.
Но на следующее утро нам пришлось заниматься другими делами. Я забыла, что мы на этот день запланировали поездку в Грейт-Глен, на Лох-Несс.
Поездка достаточно долгая, и мы выехали рано, до рассвета. Утро выдалось холодное, и после пробежки к ожидающей нас машине было так славно укрыться пледом и почувствовать, как согреваются руки и ноги. Вместе с теплом пришла и восхитительная дремота; я блаженно уснула, положив голову Фрэнку на плечо, последним моим зрительным впечатлением был темный силуэт головы водителя на фоне краснеющей зари.
Мы добрались до места уже после девяти, и нанятый Фрэнком гид ждал нас на берегу озера возле небольшого ялика.
— Если вас это устраивает, сэр, я предложил бы небольшое путешествие по озеру вдоль берега до замка Уркхарт. Там мы перекусим, а потом двинемся дальше.
Гид, очень серьезный маленький человек в потрепанной непогодами холщовой рубашке и саржевых брюках, аккуратно уложил корзинку с припасами под сиденье ялика и протянул мне мозолистую крепкую ладонь, чтобы помочь сойти в лодку.
Это был восхитительный день. Распускающаяся по крутым берегам весенняя зелень отражалась в покрытой мелкой рябью озерной воде. Наш гид, невзирая на столь серьезную наружность, оказался знающим и весьма разговорчивым; по пути он рассказывал нам об островах, а также о замках и развалинах по берегам длинного узкого озера.
— Вон он, замок Уркхарт. — Гид указал на гладкую каменную стену, едва видную за деревьями. — Вернее, то, что от него сохранилось. Он был проклят ведьмами Глена и пережил множество бед и несчастий.
Он рассказал нам историю Мэри Грант, дочери лэрда, владельца замка, и ее возлюбленного, поэта Дональда Донна, сына Макдональда из Боунтина. Отец девушки запретил ей встречаться с Дональдом, поскольку последний угонял любую скотину, какая ему попадалась (гид заверил нас, что то была старинная и весьма почтенная профессия в горах Шотландии), но они продолжали встречаться тайком. Отец вознегодовал; Дональда заманили на фальшивое свидание и схватили. Приговоренный к смерти, он умолял, чтобы его обезглавили как джентльмена, а не повесили как преступника. Просьба была удовлетворена, и молодой человек положил голову на плаху, повторяя: «Дьявол заберет лэрда Гранта, а Дональд Донн не будет повешен». Легенда утверждает, что, когда отрубленная голова скатилась с плахи, она заговорила и произнесла: «Мэри, подними мою голову».
Я вздрогнула, и Фрэнк обнял меня за плечи.
— Сохранился отрывок из его стихотворения, — сказал он тихонько. — Вот послушай:
Завтра буду я на холме, обезглавленный.Пожалеете ли вы невесту мою, убитую горем,Мою златокудрую Мэри с глазами бездонными?Я легонько сжала его руку.
Истории следовали одна за другой — истории о предательствах, убийствах и насилии, и озеро казалось мне теперь вполне достойным своей мрачной репутации.
— Ну а что вы скажете о чудовище? — спросила я, вглядываясь с борта в темные глубины — вполне подходящее местечко для какого-нибудь страшилища.
Наш гид пожал плечами и сплюнул в воду.
— Озеро, конечно, загадочное, сомнений нет, — ответил он. — О чудовище рассказывают немало. Ему приносили человеческие жертвы, даже маленьких детей будто бы бросали в воду в плетеных корзинках.
Он снова плюнул в воду.
— Говорят, озеро это бездонное — в самом центре у него глубочайшая в Шотландии дыра. С другой стороны, — он сильно прищурил глаза, — рассказывают, что несколько лет назад одна супружеская чета, приезжие из Ланкашира, ворвалась в полицейский участок в Инвермористоне с криком, что они, мол, только что видели, как из озера вылезло чудовище и спряталось в папоротниках. Чудовище ужасное, покрытое рыжими волосами, с огромными рогами, оно что-то жевало, и из пасти у него лилась кровь.