Танки на мосту

— Зольдат, наши зольдат? — перешел он на русский.
— У нас нет солдат.
— Кто есть в хате?
— Мой дядя и я.
— Много живешь эта хата?
— Нет, я из тюрьмы...
— Я ищу один ефрейтор ис Мюнхен, левый нога на протез...
Словно электрический ток пробежал по моему телу: ефрейтор родом из Мюнхена с протезом на левой ноге был одним из паролей для тех, кто мог ко мне явиться.
— Ефрейтор ис Мюнхен, левый нога на протез, — нетерпеливо повторил он. — Знаешь?
Пароль! Сомнения не было: это человек в гитлеровской форме пришел ко мне. Я сказал по-немецки:
— Вы, очевидно, путаете. Ефрейтор родом из Лейпцига...
Он схватил меня за руку, толкнул в сенцы и, закрывая за собой дверь, зашептал на ухо:
— Здравствуй. Имя?
— Михаил.
— Я — Макс, фельдфебель... Чужих в хате нет?
— Нет.
— Как устроился? Крыша надежная?
— Все в порядке.
— Отлично! У меня срочное дело. Рация у тебя есть?
— Нет.
— Что?! — не поверил он. — Нет рации? Гром и молния!
Я смутился немного. Начал ему объяснять, что меня должны были снабдить радиопередатчиком, но в последний момент оказалось, что рации не прибыли. Обещали подбросить позже.
— Ай-яй-яй, — почти застонал Макс и снова выругался, на этот раз по-русски. — Ты меня убил. Что делать? С ума сойти... — И вдруг спросил с надеждой: — Ты умеешь ездить на мотоцикле?
— Да.
— Я имею в виду хорошую езду?..
— Неплохо.
— Жди меня. Какой размер носишь?
Я не сообразил, о чем он. А он, обозлившись на мою непонятливость, добавил торопливо, раздраженно:
— Одежда, обувь?
— Пятидесятый, ботинки — сорок первый.
— Жди. Я скоро. — И исчез.
Он ушел, а я остался наедине со своими смятенными чувствами. Не ожидал я, не мог представить себе, что «гость» явится ко мне в немецкой военной форме. А если это провокация? Схватят тебя, как цыпленка, и отдашь богу душу, не успев сделать что-либо путное... Но тогда зачем он расспрашивал о том, умею ли я ездить на мотоцикле и какой размер одежды, обуви ношу? И выругался он, узнав, что нет рации, от всей души. Главное — пароль точный. Паролю я должен верить.
Вошел я в хату, успокоил Ивана Тихоновича, достал финку — и снова в сенцы. Жду.
Макс явился минут через двадцать, запыхавшийся от быстрой ходьбы. Вытряхнул что-то из ранца мне под ноги.
— Переодевайся. Живо! — И посветил фонариком.
Немецкую форму он мне принес... Что такое, что он задумал? А Макс торопит, серчает:
— Ну что ты стоишь? Время дорого.
Пока я одевался, Макс объяснил мне, для чего потребовался этот маскарад. Он — штабной писарь. Ему стало известно: гитлеровское командование планирует завтрашнюю наступательную операцию с учетом, что мост на реке Равнинной за станицей Равнинной будет захвачен неповрежденным и танки головного отряда смогут, не задерживаясь, прорваться туда, где их появление будет для советских войск полной неожиданностью. Моя задача — пробиться на мотоцикле к нашим, предупредить их об опасности. Мост должен быть взорван во что бы то ни стало.
Все это казалось мне очень странным, непонятным. Станица Равнинная находилась в восемнадцати километрах от Беловодской. Неизбежно я должен был встретиться на своем пути с гитлеровскими патрулями, заставами, группами охранения. Как проскочить мимо них целым и невредимым? Ведь шапки-невидимки у меня не было. Но смущало больше всего иное: неужели наши командиры не знают, что мост нужно взорвать при отступлении, и ждут не дождутся, пока явлюсь я и подам им эту идею? Да там уже давно приготовлена взрывчатка и дежурят саперы-подрывники.
— Ты что, считаешь меня дураком? — возмутился Макс, когда я изложил свои сомнения по поводу целесообразности рискованной поездки. — Нужно предупредить наших, что мост задолго до подхода танков могут захватить немцы, переодетые в советскую форму. Так уже бывало. И не раз...
— Откуда же они возьмутся? — спросил я. И тут же понял глупость такого вопроса: ведь я знал о существовании дивизии «Бранденбург».
— Вот это мне неизвестно. Возможно, отряд сбросят на парашютах. Может быть, уже сбросили. Учти, они знают русский язык... Ты понимаешь, что произойдет, если им удастся захватить мост? Через три дня они будут в Грозном. А сколько погибнет людей, техники. Представляешь?
 
Да, я представлял, что может произойти... Молодец, Макс! Чтобы предотвратить катастрофу, следовало идти на любой риск.
— Поеду. А как мотоцикл?
— Достанем. — Макс снова посветил фонариком, критически оглядел меня в новом наряде, поправил пилотку, одернул полы мундира. — Хорош! На автомат. Умеешь пользоваться?
Стрелять из немецкого оружия я умел. Учили. Но тут я подумал о другом: как встретят меня в таком виде наши, если я сумею пробиться к ним. Срежет какой-нибудь земляк пулеметной очередью, да еще и возрадуется — убил фрица.
— Ну, что ты... — возразил Макс, не совсем, правда, уверенно. — Они постараются тебя живым захватить.
Конечно, если бы была еще и советская форма, ты бы переоделся и, может быть, до самого моста без остановки добрался. Не смог я советской формы достать.
— Один момент! — шепнул я Максу и, ничего больше не объясняя, схватил свою одежду, побежал на огород, стараясь как можно меньше стучать тяжелыми коваными сапогами. Вот она, копенка клевера. Осторожно приподнял се. Боец лежал на боку, подложив под голову руку, и даже не почувствовал, что я снял с него «одеяло». У меня было возникла мысль: не умер ли он? Нет, он слал. Видать, крепко досталось ему за последние дни, если, несмотря на опасность, заснул таким мертвым сном. Едва растолкал его, а потом пришлось успокаивать (испугался он «немца»), объяснять, что мне от него требуется. Кажется, расставался он со своей гимнастеркой и пилоткой не очень-то охотно.
Вернувшись в сенцы, я зашел в хату, чтобы попрощаться с Иваном Тихоновичем и дать ему последние указания. Он понял меня с полуслова. Мы обнялись и поцеловали друг друга на прощание.
— Счастливо, Михаил!
Макс, узнав, что я добыл гимнастерку и пилотку, обрадовался, сунул мне в карман мундира гранату-лимонку и повел на улицу. Отошли немного, пропустили машину, ехавшую с зажженными фарами, остановились у тополя. Макс провел инструктаж: кто я, какой роты, взвода, фамилии командиров, пароли, что говорить, если задержит патруль, на каком километре должны быть передовые посты советских войск. Заставил все повторить и остался доволен моей памятью. Пошли дальше по улице.
— Ты с Поволжья?
— Нет.
— Немец?
— Нет. А что?
— Язык знаешь хорошо...
— А вы с Поволжья? — спросил я.
— Нет. Я земляк Эрнста...
Я догадался, что он говорит об Эрнсте Тельмане. Значит, из Гамбурга. Перед моим мысленным взором мелькнуло знакомое по портретам открытое, крепкое, сероглазое лицо вождя немецких коммунистов, чуть затененное козырьком докерской фуражки, которую в Германии так и называли «тельмановкой».
— Видел? — спросил я.
— Не один раз... — ответил Макс. — Видел и слышал.
Рядом со мной шел немецкий коммунист. Один из тех немногих, кто избежал ареста, мужественный человек, продолжающий борьбу.
— Сколько тебе лет? — поинтересовался вдруг Макс.
— Девятнадцать.
— Молодой...
Идем, тихо и вроде спокойно разговариваем, но мне как-то не по себе, к немецкой форме не привык и ощущение странное, как будто это не я, а кто-то другой. И зубы, как только их разожмешь, стучать начинают. Вот как оно бывает с непривычки... Нервное напряжение. «Э, нет, Михаил, ты эти шутки брось!» — сказал я сам себе мысленно. Сказал, и стало легче, свободнее дышать.
Мотоцикл нас обогнал. В свете его фары увидели: навстречу нам идут два солдата в шлемах, с винтовками. Зажгли фонарик, осветили нас. Макс мигнул своим. Патруль. Откозыряли молча, разошлись, не сбавляя шага.
— Двумя пальцами, а не пятерней честь отдавать нужно, — недовольно сказал Макс. — И с ноги не сбивайся.
Справедливое замечание. Вот на таких мелочах я и попадусь... А ведь знал, как отдают честь гитлеровские военные... Сзади вырвался луч света. Еще машина. Макс не спеша отходит в сторону, я за ним. Пустая улица освещена, вон у ворот стоит мотоцикл с коляской.