Пепел и крылья

Эша подошла ближе. Тонкие чёрные нити со всех сторон пронзали тело Уны, ныряли под белую полупрозрачную кожу, змеились, точно вены, перетекали, росли…
Эша посмотрела в лицо подруги. Веки были подняты, но глаза заволокла масляная тьма.
«Прямо как у Сиолы из видения», – подумала Эша.
– Но как, Уна? Как тебя угораздило? – с горечью спросила элвинг, прикасаясь к щеке аллати.
Тело шевельнулось, выгнулось в спазме. Чернильные слёзы потекли по лицу Маан. Уна посмотрела на Эшу взглядом, полным боли и сожаления.
– Он обещал позаботиться о малышах, – раздался голос Гаруны в сознании Эши. – Говорил, что их ждёт дом… Но я не знала, что он скармливает их… Меня… Делает из них чудовищ… Останови… мелодию в белом саду…
Чёрная ветвь, обвивающая шею аллати, зашуршала, сжимая кольца. Пелена вновь начала заволакивать её взгляд. Гул вернулся. Сначала чуть слышно, затем громче и громче, он усиливался, пока не заполнил собою всё.
– Кто он? Как найти его? Как остановить? – кричала Эша, не слыша себя саму.
И тут все звуки исчезли. Гаруна открыла рот и не своим голосом зловеще произнесла:
– Уже поздно. Уже слишком поздно.
И голос этот был тот же, что говорил устами Сиолы. Эша потянулась к поясу, но оружия не было. Бессильно элвинг сжала кулаки.
– Не бывает поздно, пока мы живы, – зло прорычала она. – Борись, Уна! Если ты знаешь, что нужно делать, то самое время рассказать!
Боль пронзила тело аллати. Чёрные вены-веточки устремились вверх, прорвали кожу и распустились крохотными обсидиановыми цветами, разбрасывая в воздух тысячи чёрных пылинок-спор. Всё тело Маан было словно одна сплошная клумба, полная плодородной почвы, на которой всходили все новые и новые саженцы тьмы.
Уна прошептала:
– Учитель, в нём сила… Освободи наши души, и он утратит контроль над нашими телами…
Не успела Эша ответить, как оказалась по ту сторону бутона.
– Нет, нет, нет! – элвинг забила кулаками по стенкам монстра-цветка, беспомощно глядя на Уну.
Лепестки сжимались всё сильнее. Эша пыталась разорвать кокон, скребла ногтями, но всё было напрасно – панцирь, удерживающий подругу, лишь плотнее закручивался. Отчаянье и злость элвинг лишь питали цветок. А потом Эша услышала крик, полный боли и отчаянья. Элвинг кричала вместе с подругой до хрипоты, а после лишь задыхалась от слёз и горя, рвущего на части душу. И она была готова кричать ещё и ещё, лишь бы не слышать хруст ломающихся костей, звук разрываемой плоти и мерзкое чавканье, доносившееся из нутра цветка.
И когда казалось, что хуже быть не может, Эша поняла, что больше не чувствует нить сердца Маан. Но слышит мысли монстра.
Слёзы обожгли лицо. Земля под ногами задрожала. Элвинг попятилась. Издав громкий хлопок, бутон раскрыл свои лепестки. Шесть чёрных как ночь длинных треугольников упали на снег. Эшу окатило липкой жижей. Снег засиял алым. В небо взметнулась дюжина тычинок, а меж ними парила розовым туманом сердцевина-чаша с вязкой багровой жидкостью.
– Уна? – позвала Эша, надеясь разглядеть подругу.
– Её больше нет, – раздался детский голос.
Эша обернулась. Рядом стояла Сиола.
– Нас всех больше нет, – грустно произнесла девочка. – Мне тут так холодно. Я не могу найти своё одеяльце.
Эша смотрела на выступившие из-под тонкой кожи кости и не решалась сказать девочке, что одеяло намертво вросло в неё, слившись с её плотью.
Оставляя чёрные следы на снегу, малышка пошлёпала босыми ногами к раскрывшемуся цветку, ловко забралась на лепесток. Чёрные жгутики тычинок расступились, открывая путь к чаше-сердцевине. Подойдя к ней, Сиола – или то, что раньше было ею – зачерпнула полные ладошки вязкой жидкости и жадно припала к ней ртом.
Эша попятилась, поднесла руку к лицу, сдерживая рвотные позывы и крик ужаса. Сзади послышались хлопки. Элвинг обернулась – маленькие чёрные капсулы раскрывались, разбрызгивая чёрную слизь на белый снег, и из них выбирались маленькие существа.
«Дети», – пронеслась в голове чудовищная догадка. – «Дети Маан. Сиротки из приюта, получившие волшебные шкатулки».
 
Словно крамкины из страшилок, маленькие ломанные силуэты сползались к раскрывшемуся цветку, чтобы жадно припасть к чаше и, втягивая в себя вязкое бурое содержимое, утолить голод.
– Он пожирает наши души, – прозвучало в голове. – И заполняет наши тела тьмой.
Элвинг увидела прозрачный, еле различимый силуэт Гаруны.
Когда очередной ребёнок припал к чаше, аллати зажмурилась, а в уголке её рта выступила кровь – такая же прозрачная, как и весь бесплотный облик Маан.
– Кто он? Где он, Уна? Как мне помочь тебе? – в отчаянии зашептала Эша, не сдерживая слёз.
Гаруна грустно улыбнулась и зашевелила губами, но слов не было слышно. Эша смотрела сквозь призрак на уродливый огромный цветок, на ужасающих существ, которые словно насекомые пили его кровавый нектар.
Она старалась прочесть по губам, услышать, понять, что хочет сказать Уна. И когда ей удалось, глаза элвинг изумлённо распахнулись. Мгновение, и в них начал разгораться гнев. Лиловое пламя вырвалось из ладоней и, ударив огненным шаром в чёрный бутон, окутало лепестки и всех маленьких чудовищ, взметнув в воздух пепел. Пронзительный визг заставил прижать руки к ушам, из носа потекла струйка крови. Эша видела, как алые, словно рубины, капли упали на снег… некогда белый чистый снег.
«Всё уже было в нас. В нашей вере и надежде. В пепле нашей мечты…»
Свет вспыхнул и поглотил весь мир, избавив от всех чувств. И в этой ласковой первозданной пустоте Эша наконец-то обрела покой. Сладкое мгновение вечности, прежде чем со всех сторон к ней потянулись руки и начали рвать на части, возвращая по кусочкам обратно – в беспроглядную тьму жизни…
– Очнись! Да давай же, Вэлла Ашри! Сколько мне, старому бисту, тебя приводить в чувства?! Что другие-то подумают?!
Превозмогая боль, Эша с трудом раскрыла глаза.
– Вэл Сту? – чуть слышно прохрипела элвинг.
– Сладость моих очей! Ожила, куркума ты моя!
Старый бист затряс элвинг и под конец крепко обнял.
– Гаруна, дети… Надо детей вывести, – прохрипела Эша, вспомнив обрывки видений.
– Сиротки в моём саду. Там они в безопасности.
Эша приподнялась. Торговец подоткнул ей под спину подушки.
– Со мной теперь всё в порядке, Вэл Сту. Огромное вам спасибо. Мне надо идти.
– Ох, не ври мне, Ашри! Выглядишь, как мятая чавуки, а упрямишься, как гвар! А за спасение благодари этого шалопая.
Торговец выудил из-за плетёных корзин бистеныша, пурпурного от смущения, и подтолкнул его к кровати, на которой полулёжа сидела элвинг.
– Азуррит Тирруза? Сколько леденцов я тебе должна?
Зурри ещё сильнее засмущался и затараторил:
– Я спал. Мне снилось чудесное место – деревья как камни, а скалы словно живые. Но тут я увидел чёрный дым. Он клубился и вил кокон. А потом я услышал, как Вэлла Ашри зовёт меня. Когда я проснулся, то словно знал, куда идти… И я тихонько спустился в подвал. А там…
Зурри вошёл во вкус, в лицах рассказывая и показывая увиденное.
– Там жуть что творилось! Чёрные ветки скрутили Ашри, и всё её тело мерцало сиреневым светом!
– А потом он прибежал ко мне, – закончил рассказ Стурион.
– Я бежал изо всех сил, – Зурри замешкался. – Я думал, что уже слишком поздно, но немножко надеялся, что нет.
Эша удивлённо взглянула на торговца:
– Я ведь не могу проникать в мысли трёх рас, только к…
Бистеныш ещё больше засмущался, открыл было рот, чтобы что-то сказать, но передумал.
– Иди, поиграй во дворе. Вэлле Ашри нужно отдохнуть.
Стурион ласково выставил Зурри за порог, подождал минуту, приставив палец к губам, а затем рывком распахнул дверь. Синий комок, не удержав равновесия, вкатился в комнату.
– Поиграй во дворе, – серьёзно произнёс Стурион, дождался пока бистеныш, сгорбившись и грустно повесив уши, дойдёт до внутреннего дворика, и крикнул: – Присмотри за малышами, я на тебя рассчитываю!